М.И.Воейков

Позвольте мне начать одной цитатой из книги Михаила Сергеевича Горбачева «Размышления об Октябрьской революции», которая вышла в 1997-м году, ровно десять лет назад. Так вот, там Михаил Сергеевич так ставит вопрос: «Действительно ли в октябре 17-го года произошла социалистическая революция, а созданный строй - социалистический?». За десять лет после этих слов, мне кажется, научное сообщество, по крайней мере, сидящее здесь, в этом зале, разобралось, что социалистического строя у нас не было. За десять лет мы справились с этой проблемой.

Но остается другой вопрос - была ли революция социалистической. Ведь если не было социализма, то, видимо, и революция была не социалистическая. Одно дело, те названия, которые по разным причинам дают политические деятели, и другое – объективные законы истории, которые не подчиняются самоназваниям. Какая же у нас была революция? Я надеюсь, что к следующему юбилею (а у нас на носу 100-летие революции) надо разобраться и с этим вопросом.

Скажу сразу, что Русская революция 1917 года и Октябрьский ее этап есть великое событие не только истории России, но и мировой истории. Тут не может быть двух мнений. Приведу лишь слова Н.А. Бердяева, который как бы специально отвечает многим наплодившимся сегодня недоброжелателям русской революции и русской общественной мысли: “Мне глубоко антипатична точка зрения слишком многих эмигрантов, согласно которой большевистская революция сделана каким-то злодейскими силами, чуть ли не кучкой преступников, сами же они неизменно пребывают в правде и свете. Ответственны за революцию все, и более всего ответственны реакционные силы старого режима. Я давно считал революцию в России неизбежной и справедливой”. (Бердяев Н. А.. Самопознание. М., 1991, с. 226). С этими словами, сказанными великим русским философом в конце жизни, можно лишь солидаризироваться.

Но научный ответ на сомнения в объективности революции и ее характера коренится в анализе ее материальных и социально-экономических предпосылок. Вопрос о предпосылках и характере Русской революции по сути дела сводится к определению степени развитости капитализма в России к 1917 г. Если эта степень была достаточно высокой уже к февралю 1917 г., т. е. капитализм в России к этому сроку был как бы уже и перезрелым, то отсюда следуют два важных вывода. Первый – что февральская революция 1917 г. вообще была не нужна, ибо капитализм в России на тот период господствовал и процветал. Зачем же делать буржуазную (а по поводу характера Февраля никто не спорит) революцию, если с капитализмом в стране все было прекрасно. Второй - ничтожный срок между “буржуазным” Февралем и “социалистическим” Октябрем можно легко объяснить или вообще не принимать во внимание. В общем, все упирается в доказательство степени развитости капитализма в России к началу ХХ века.

Прежде всего, заметим, что нельзя распространять господство (подчеркнем, не развитие, а именно господство) капиталистического строя в России на период второй половины и конца ХIХ века, не объяснив - куда девалась община. Ведь более 80 % населения страны в начале ХХ века составляло сельское население и все или почти все это население было охвачено общинными и натуральными производственными отношениями. По имеющимся данным, 83,2 % крестьянской земли в Европейской России в 1905 г. было в общинном пользовании.

Итак, основное население страны жило в деревне и занималось сельским хозяйством, несмотря на бурное развитие промышленности. Некоторые историки утверждают, что и в аграрной сфере происходило интенсивное развитие капиталистических отношений. Действительно, такое развитие имело место. Однако, показатели товарности крестьянского сельскохозяйственного производства свидетельствуют о преобладании натуральной формы производства. Так, известные историки-экономисты Н. Д. Кондратьев и П. И. Лященко дают примерно равный процент товарности всей сельскохозяйственной продукции в первом десятилетии ХХ-го века: 33,3 % (Н. Кондратьев) и 26,0 % (П. Лященко). Причем, последний отмечает при этом, что середняки и бедняки, производя половину всего хлеба, давали его товарность лишь 14,7 %. Иными словами, несколько более 85 % производства подавляющего большинства населения страны оказывалось натуральным. Это резко контрастирует с бездоказательными утверждениями многих историков советской поры, что к середине ХIХ века у нас существовало крестьянское хозяйство, “которое уже в значительной мере втянулось в товарное производство”. Дореволюционная русская деревня, объединяющая абсолютное большинство населения страны и тем самым доминирующая во всех сферах русской жизни, была опутана не капиталистическими, а еще феодальными отношениями. В деревенской России господствовали натуральные, архаические отношения.

Теперь рассмотрим численность пролетариата в стране. На этот счет имеются самые разные, порой фантастические представления. Официальный советский историограф “Великой Октябрьской социалистической революции” академик И. И. Минц в своем фундаментальном творении “История Великого Октября” пишет, что “пролетариат и полупролетариат вместе составляли в 1913 г. 64,4 % населения страны”. Количество пролетариата вроде бы вполне достаточное для свершение пролетарской революции. Но вот что такое “полупролетариат”? Оказывается, что сюда относятся такие слои населения как прислуга (лакеи), кустари, мелкие торговцы и прочие категории, которые всегда в марксистской литературе относились к мелкой буржуазии или ее разновидности.

Но если брать только пролетариат в узком его значении, которое является и наиболее точным, то есть рабочих фабрично-заводской промышленности, то мы должны остановиться на 1917 год на цифре где-то в 3 млн. человек. Именно на эту цифру указывают многие специалисты в этом вопросе. Так, статистик трудовых ресурсов Л. Е. Минц приводит таблицу, в которой на 1917 г. дается цифра в 2,9 млн. человек фабрично-заводских рабочих. Если к этой цифре добавить еще работников железнодорожного транспорта (т. е. рабочих и служащих вместе, ибо мы не располагаем раздельной статистикой по данному разряду) в размере 520 тыс. человек постоянно занятых или даже 905 тыс. вместе с временными и поденными, то получим около 4 млн. человек.

Итак, к пролетариату, собственно, можно отнести 3-5 млн. человек на почти 160 млн. населения страны в 1917 г. Другими словами можно сказать, что пролетариата в точном смысле этого слова перед революцией 1917 г. в России было примерно 2-3 % от всего населения страны. К этому следует добавить, что даже этот ничтожный процент в большинстве своем охватывал рабочих, которые имели давние корни в деревне, далеко еще не оборвали свои связи с сельскохозяйственным производством, психологически были близки к мелкобуржуазной стратегии поведения, в целом разделяя буржуазные (точнее, мелкобуржуазные) идеологические стереотипы.

В начале ХХ века в стране нужно было создавать пролетариат как и само крупное промышленное производство. В этом и состояла историческая задача Русской революции. Россия, пытаясь стать равноправной европейской державой, нуждалась в серьезной и глубокой модернизации. После реформы 1861 г. капитализм в стране не смог занять доминирующего места. В стране не было развитой промышленности, не было индустриальной инфраструктуры. Все это надо было создавать. А для этого необходимы огромные капитальные вложения, которых в стране не было. С.Ю. Витте и начал индустриализацию с развития железнодорожного строительства, которое стало бы импульсом для развития отраслей металлургии и в целом всей промышленности. Однако, железнодорожное строительство после 1900 г. захлебнулось из-за острой нехватки средств. Если в среднем за год строилось железных дорог в России в 1896 - 1900 гг. по 3100 верст, то в 1901 - 1903 гг. по 1902 версты, а в 1908 - 1913 гг. уже по 719 верст. В стране не было накопленных капиталов для экономического развития. Таким образом, русская революция не прервала индустриализацию, начатую еще при Витте, а явилась объективно неизбежным моментом самой индустриализации, которая была закончена уже в 30-х годах ХХ века. Феодальные социально-экономические отношения не позволяли национальному капиталу создать необходимые накопления. Потому-то и был так силен иностранный капитал.

История перед страной ставила вопрос: или развиваться по пути европейской модернизации, т.е. проводить индустриализацию или скатываться на периферию мировой экономики. Царское правительство не смогло найти собственных накоплений для индустриализации. Весь талант С.Ю. Витте, прекрасно понимавшего историческую необходимость индустриального развития для страны, ничего не смог сделать в условиях по существу феодальных отношений.

Объективная неизбежность революции 1917 г. как модернизационного проекта для России становиться ясной. И в этом смысле можно вполне согласиться с профессором В.М. Межуевым, что это был великий модернизационный проект для развития России. Ругать его или хвалить – это другой вопрос. Но то, что этот проект удался – бесспорно. И мы не вправе давать сегодня указания ни Сергею Витте, ни Владимиру Ленину, как им лучше надо было все это делать.

Но вот каков был характер самой революции – этот вопрос вызывает большие споры. Действительно ли революция носила социалистический характер, действительно ли большевики сознательно, планомерно и поступательно развивали именно социалистические отношения после революции?

В период “военного коммунизма” мы видим попытку на деле изжить буржуазные отношения, попытку практического осуществления некоторых главнейших социалистических доктрин. Конечно, все это происходило в условиях войны, разрухи, беспорядка. Но доктринальный мотив в действиях большевистского правительства в этот период также очевиден. Однако, эта социалистическая доктринальность была эпизодической, не системной; скорее, эмоциональной, чем сознательно и планомерно внедряемой.

Даже в первых декретах новой советской власти при внимательном рассмотрении можно обнаружить преследование буржуазных принципов (отобрать и поделить по-новому). В пример можно привести декрет “О потребительских кооперативных организациях” от 10 апреля 1918 г., где, в частности, указывалось: “Все торговые предприятия, снабжающие население предметами потребления, облагаются в пользу казны особым сбором в размере 5 % их оборота”. Что в этом декрете было социалистического? Ничего. Однако, эта буржуазность была, так сказать, скрытая или вынужденная, она не исходила из идеологической доктрины. После периода “военного коммунизма” буржуазные принципы в экономической политике стали проявляться все больше и больше. И не как остатки прежней системы или незаконченности прежних мероприятий, а как принцип и новой власти. Это порождало много конфликтов, вызвало большую негативную реакцию в самой партии.

В чем выражалась эта буржуазность? Прежде всего, конечно, в императивах экономического регулирования нормального хозяйственного развития. В усилении и укреплении денежного обращения и вообще всей финансово-кредитной системы, развитии хозяйственного расчета, рыночного оборота, торговли, развитии материального стимулирования труда, коммерческой самостоятельности государственных промышленных предприятий и т. д. Конечно, все эти меры были объективно необходимы, вызваны объективными обстоятельствами и были исторически оправданы. Но они никак не вытекали из марксистской социалистической доктрины. Отсюда и известное выражение, что НЭП - это отступление.

Наконец, обратимся непосредственно к ленинской трактовке революции 1917 г. Во многих исторических и политических работах не высказывается каких-либо сомнений по поводу ленинской трактовки русской революции 1917 г., особенно октябрьского ее этапа. Почти все утверждают, что Ленин эту революцию понимал как пролетарскую или социалистическую. Однако, попробуем усомниться в такой трактовке. По крайней мере, приведем некоторые материалы или прочтем старые материалы по-новому и покажем очевидную неоднозначность именно такой трактовки.

В. И. Ленин, будучи ортодоксальным марксистом, до самого Октября 1917 г. не говорил о социалистическом характере предстоящей революции. Это совершенно ясно по отношению к революции 1905 года, которая всеми русскими социал-демократами (и большевиками, и меньшевиками) рассматривалась как революция буржуазно-демократическая. Даже на основе этого можно заключить, что будущую революцию в России Ленин рассматривал исключительно как буржуазную. Почему же в 1917 году надо менять эту точку зрения? Что такого произошло в России за 12 лет? Разве за эти годы капитализм так мощно развился, что производительным силам уже стало тесно в его одеждах? Разве появились ростки новых, социалистических производственных отношений, которые требовали сбросить буржуазную политическую надстройку? Ничего этого не было. Простая логика требует полного сохранения ленинского тезиса о буржуазном характере предстоящей революции и в 1917 году. Поначалу так оно и было.

Если внимательно проанализировать знаменитые апрельские (1917 г.) тезисы Ленина, то и здесь мы не найдем формулы социалистической революции. Более того, пункт 8 этих тезисов гласит: “Не “введение” социализма, как наша непосредственная задача, а переход тотчас лишь к контролю со стороны С.Р.Д. за общественным производством и распределением продуктов” (Ленин, т. 31, с. 116). В наброске статьи в защиту апрельских тезисов Ленин еще раз специально подчеркивает: “Революция буржуазная в данной стадии. Поэтому не надо “социалистического эксперимента” (Ленин, т. 31, с. 123). Таким образом, внимательное чтение апрельских работ Ленина 1917 года и прежде всего “Тезисов” убеждает в абсолютной неправильности того, что Апрельские тезисы ориентировали партию на социалистическую революцию.

Перечитаем некоторые места в казалось бы хорошо известных работах Ленина, что раньше как-то проходило мимо внимания. Думается, что центральное место в работах Ленина этого периода по интересующему нас вопросу занимает его речь на VIII съезде партии в марте 1919 года. Здесь Ленин говорит следующее: “В стране, где пролетариату пришлось взять власть при помощи крестьянства, где пролетариату выпала роль агента мелкобуржуазной революции, - наша революция до организации комитетов бедноты, т. е. до лета и даже осени 1918 года, была в значительной мере революцией буржуазной. Мы этого сказать не боимся... Но когда стали организовываться комитеты бедноты, - с этого момента наша революция стала революцией пролетарской» (Ленин, т. 38, с. 143). Это четкая позиция и четкий аргумент. Но вместе с тем это и очень странный аргумент. Ибо деревенские комитеты бедноты ни каким образом что-либо сделать пролетарским не могут.

Рассмотрим все последовательно. Известно, что комбеды в деревне начали создаваться в связи с Декретом Советской власти от 11 июня 1918 г. об организации деревенской бедноты, а были ликвидированы по решению VI съезда Советов в ноябре 1918 г. То есть просуществовали всего лишь 5 месяцев. Не вдаваясь в конкретный анализ их деятельности и ее, так сказать, общественной полезности, все-таки отметим, что такое кратковременное существование комбедов не может свидетельствовать об их особой эффективности или нужности. Тем более, что они существовали параллельно с деревенскими Советами и, надо думать, вносили много путаницы и двойственности в осуществление советской власти в деревне, где к тому же продолжала господствовать традиционная русская община. В конце концов комбеды объединили с Советами. Но это и означает, что революция так и не стала пролетарской.

Читаем Ленина дальше. В марте 1922 г. в речи на ХI съезде партии он вдруг заявляет: «Наша задача – буржуазную революцию довести до конца» (Ленин, т. 45, с. 107). Эта речь на ХI съезде очень характерна для уже, видимо, больного Ленина. Но эта же речь – одно из последних его принципиальных публичных выступлений. И получается, что через пять лет после «пролетарской» революции оказалась незаконченной даже буржуазная революция. А когда же тогда была социалистическая?

Таким образом, ленинская трактовка русской революции не отличается достаточной четкостью и стабильностью. И действительно, до 1917 г. Ленин говорил о грядущей русской революции исключительно как буржуазно-демократической, после 1917 г. иногда он говорил и как социалистической. Но и то надо признать, что этот социалистический переворот октября 1917 года, он трактовал больше как потенцию строительства социализма, как “пролог всемирной социалистической революции”. Нигде и никогда он не писал о социалистическом обществе, которое должно появиться на второй день после революции.

Итак, ничего другого не остается делать как признать Русскую революцию 1917 года как единую революцию с двумя крупными этапами (Февраль и Октябрь) и носящую в целом буржуазно-демократический характер. Социалистические интенции Октября так и остались интенциями, правда, породив мощное интеллектуальное движение во всем мире.

Я хотел бы закончить следующим. Большевики провозглашали социалистические идеалы и за них боролись. Идеалы, без всякого сомнения, хорошие. Ну и что?! Во Французской революции тоже были прекрасные идеалы: свобода, равенство, братство. Свобода была и есть во Франции, а где сегодня равенство и братство?