Макаренко Б.И.

Мне очень понравился доклад Андрея Виленовича Рябова. Именно поэтому я хотел бы поспорить с одним словом, которое задело за живое, хотя я думаю, что это просто терминологический спор. Андрей видит одну из причин того, что у нас демократизации не получилось, в том, что демократизация была вещью инструментальной.

Мне кажется, что я понял, что Андрей имел в виду. Что наши демократизаторы пользовались демократией как инструментом: сегодня годится этот инструмент – пользуемся, завтра почему-то не годится – мы пользуемся другим инструментом.

Я поспорю с этой вещью, потому что мне кажется, что демократия вообще вещь очень инструментальная  вещь сама по себе. Демократия – это не столько то, что делается, а как делается, каким инструментом. И вот здесь беда нашей демократизации в том, что она была не инструментальной в двух смыслах.

Первый смысл – действительно у нас демократия не опиралась на глубокое убеждение, что только так можно. Немецкий рабочий будет шуруп заворачивать отверткой, как бы тяжко ни шла резьба. Он знает, что только отверткой можно завернуть. Наш рабочий, к сожалению, когда дальше не идет, берет кувалду и вгоняет ее по самое основание. То, что потом такая конструкция развалится на первом же ухабе, это ему в голову не приходит.

Вторая вещь. Демократия инструментально – она ноу-хау конкретных людей. Вообще всё постсоветское пространство это уникальная демократизация по многим основаниям в первую очередь потому, что ее делали люди, которые демократию никогда в глаза не видели. Испанцы, португальцы, греки, многие демократии третьего мира жили, учились, работали, по крайней мере, ездили отдыхать в демократии. Они видели, как это всё делается. Для них это было понятием не чужим. У нас - нет.

Честь и хвала, низкий поклон тем обществоведам, международникам, многие из которых составляли окружение Михаила Сергеевича Горбачева, и которые убедили элиту, во всяком случае, бóльшую ее часть, что страну нужно демократизировать и либерализировать. Но для них это было абстрактное книжное знание, потому что выезд один раз в год во Францию, один раз год в Болгарию - это был предел на то, что мог рассчитывать советский обществовед. Они не умели этого делать. Для них это было абстрактным идеалом, а не ноу-хау. У наших центральноевропейских и прибалтийских соседей было полегче.

Я здесь воспользуюсь аллюзией Эмиля Абрамовича. В Европе, в Прибалтике еще были живы люди, которые помнили, что когда-то в этом бассейне была вода и когда-то они туда прыгали. Они были уже достаточно пожилыми людьми, но они могли детям рассказать, что когда прыгаешь в бассейн, надо вот так вытягиваться.

Если посмотреть, где демократизация на постсоветском пространстве получилась, а где не получилась - граница  точно проходит по границам Советского Союза, но не 1991, а 1939 года. И посмотрите две страны СНГ, в которой демократизация с запозданием, скорее, в начале этого века, а не в прошлом десятилетии, все-таки как-то пошла, это те страны, которые в 1939 году были разрезаны, - Украина и Молдавия, которые после 1939 года объединились с чем-то. Вот эта живая память, вот эта инструментальность очень важна.

И в заключение две надежды, поскольку пессимистический тон меня как-то задевает. Два основания для оптимизма попробую предложить.

Первое – все-таки у нас сейчас появились люди, которые «попрыгали в бассейн», в котором было воды на донышке и не все разбились, какой-то опыт обретен. Андрей Рябов употребил понятие «городской средний класс» или «городские средние слои». Мы просто не знаем их. Мы не знаем их ценностей. Мы говорим о привычном нам эзоповом языке, но  у этого нового среднего класса он совсем другой. Новый средний класс опустился, провалился в болото реформ, но вылез из него совершенно другим. «Мюнхаузен» вытащил себя за волосы. У них есть свой эзопов язык. Пока он нам не очень нравится и очень приятен. Они слушают группу «Ленинград», песни которой на три четверти состоят из мата. Но это их протест против этой реальности. Они по Интернету переписываются т.н. подонковским языком, очень ломаным русским. Это всё тоже форма новой самоорганизации, поиска нового языка. То, что язык должен быть немножко другим, немножко с большим уважением относиться к великому и могучему нашему русскому, это придет, потому что есть вторая причина.

Если говорить о модернизации России, то все ресурсы, кроме демократизации, на этом пути у нее исчерпаны. Высокие цены на нефть, рост потребительского спроса – они дали толчок российской модернизации последнего года. Всё, больше они ничего по большому счету дать не могут, может, только какая-то инерция.

Все страны, которые шли по этому пути, включая успешные т.н. нетипичные демократии Востока, рано или поздно приходили к тому, что если ты не идешь на либерализацию режима, на демократизацию, у тебя останавливается модернизационный процесс. Если вы прочитаете речь Дмитрия Анатольевича Медведева в Красноярске, которая начинается с гимна свободе, если посмотрите достаточно краткую программу социально-экономического развития до 2020 года, - в общем-то, там эти вещи практически сказаны, и это внушает надежду.