Рябов А.В.

Я коротко остановлюсь на некоторых проблемах внешней политики России, точнее, ее итогов за последние восемь лет.

Мне представляется, что в условиях, когда в первое десятилетие ХХI века вся система международных отношений выстроилась в соответствии с принципами realpolitik и преимущественно стала определяться в присущих ей категориях баланса сил, российская внешняя политика в целом была достаточно успешной. Эта политика отражала серьезные изменения в системе международных отношений, в соответствии с которыми существенно сократились возможности для применения практики мультилатерализма. Там же, где возникли опции для изменения баланса сил в свою пользу, Россия их использовала.

Российскую внешнюю политику часто критикуют за настойчивое следование принципу status quo, за отказ от попыток «ревизионистских» подходов. Тем не менее, такая линия в рассматриваемый период, представляется, была вполне логичной. Дело в том, что в тех регионах Земного шара, где российская внешняя политика по-прежнему активна, она едва ли могла предложить какие-то позитивные идеи, подходы, решения, способные сформировать новую повестку дня, разрешить застарелые конфликты или же вывести международное сотрудничество на качественно иной уровень развития. конструкции, образы, если угодно, для других партнеров. И поэтому успех в категориях баланса сил достигался только там, где партнеры показывали очевидную слабость или проводили еще менее удачную, а то и откровенно провальную политику.

Что касается Кавказского региона, то российская политика здесь в наибольшей степени по сравнению с вкладом других глобальных и региональных игроков способствовала сохранению стабильности. Другие же акторы, включая США и Евросоюз, ничего конструктивного и, я бы сказал реалистичного, предложить не смогли. В первую очередь это относится к конфликтам вокруг так называемых непризнанных государств. Новая американская концепция международных отношений для Черноморского региона “Big Black sea” – думается, имеет немного шансов на реализацию, поскольку предложенные в ней подходы и общая конструкция международных отношений на региональном уровне не всегда учитывают интересы представленных здесь игроков, по крайней мере, так, как они их понимают.

Сейчас, похоже, аналогичная ситуация складывается вокруг Молдовы. Россия снова перехватила инициативу в решении Приднестровской проблемы не потому, что предложила какие-то принципиально новые решения. Вовсе нет. А дело в том, что позиция Европейского Союза, у которого, на мой взгляд, были, на мой взгляд, приоритетные возможности для решения этой проблемы, оказалась недальновидной и неконструктивной. Но в Брюсселе сочли, что достаточно подчеркивать, что Приднестровье – это неотъемлемая часть Молдовы, и что при воссоединении интересы Тираспольской элиты учитываться не будут. Предложить же и Кишиневу, и Тирасполю нечто вроде плана ускоренного вступления в ЕС, что могло бы снять напряжение в отношениях между «берегами» и подтолкнуть их к интенсификации диалога, в Брюсселе посчитали излишним. Там, видимо, полагают, что инвестировать в разрешение конфликта – это непозволительная роскошь.  Вполне достаточно односторонних требований к Приднестровью и никаких уступок с другой стороны. Но так конфликты в современную эпоху не решаются. Эта «пагубная самонадеянность» Евросоюза создала определенный вакуум в решении конфликта, который в настоящее спешит восполнить Россия.

Но там, где в российской внешней политике происходила переоценка собственных возможностей, будь то попытки энергетического давления на ЕС, или же на некоторые восточно-европейские государства с целью принять их российское видение конкретных проблем двухсторонних отношений, отстоять свои позиции Москве не удавалось. История с провозглашением независимости Косово, хотя и имела отличное от этих проблем содержание, лишний раз подтвердила справедливость данного вывода.   

Таким образом, следует отметить, что российская политика поддержания status quo была успешной там, где конкуренты оказывались слабыми, либо принимали слабые и неэффективные решения. В этом смысле для России ситуация складывалась довольно благоприятно за прошедшие 8 лет. И в немалой степени этому способствовали аррогативные моменты в политике Европейского Союза и неудачный внешнеполитический курс США, где администрация Дж.Буша явно просчиталась в оценке американских ресурсов. По-видимому, для успешного продолжения политики status quo у России в ближайшем будущем есть определенные шансы. В частности, в Средней Азии, где во многом ситуация представляется очень неопределенной. И наверняка пустоты, вакуумы силы в международных отношениях в этом регионе будут возникать. И у России будет появляться возможности восполнить эти вакуумы своими ресурсами, благо для этого есть определенный ресурс. Иное дело, если говорить о более долгосрочном периоде.  конечно же, эта инерционная политика бесперспективна. И здесь отталкиваясь от тезиса, который высказал Владимир Георгиевич о скорости перехода к новому мировому порядку, можно предположить, что для России было бы, конечно, выгоднее, чтобы этот переход растянулся по времени на длительный срок. Нашей стране нужен временной запас для осуществления внутренней модернизации, которое обещает быть очень трудным.  Если полагаться только на инерционную политику и на стремление к установлению баланса сил в собственную пользу, основываясь преимущественно на использовании фактора углеводородов во внешней политике, то боюсь, что наша страна может неожиданно оказаться перед жестким выбором, о котором сегодня также говорилось, между двумя великими гигантами – Западным сообществом во главе с США и Китаем. Он может оказаться неожиданным, прежде всего, для властной элиты, для тех людей, которые принимают решения, которые сегодня нередко отдают себя во власть соблазна, что Россия может стать там лидером ХХI века, в каких сферах, в чем, правда, не совсем понятно.

На мой взгляд, вторая очень важная проблема заключается в том, что России, исходя из объективной оценки ее ресурсов как более слабого мирового игрока, следует готовиться вновь к возвращению мультилетерализма в практику международных отношений. Возможно, дальнейшее ослабление Соединенных Штатов лишь ускорит изменения в направлении мультилетерализма. Возможно, в Вашингтоне в условиях нового президентства сочтут, что продолжение политики гегемонизма бесперспективно. Именно поэтому США могут сделать определенные шаги в сторону большего использования многосторонних подходов в международных отношениях. Но, может быть, ситуация будет развиваться и в ином направлении новых попыток вести политик с позиции силы. Однако, даже такой сценарий не означает, что Россия должна стараться копировать американскую политику. Несмотря ни на что, нашей стране нужно готовиться к наступлению эры мультилетерализма, поскольку решить мировые проблемы с позиции силы все равно не получится. Рано или поздно, это поймут везде. На мой взгляд, интересы российской внешней политики - как раз в выстраивании системы международных отношений на принципах многосторонних договоренностей. Долгосрочная задача страны видится в выходе в эту политику с какими-то конструктивными предложениями как глобального, так и регионального характера. Пока же российская элита находится в плену иллюзий слабости Западных партнеров и тешит себя надеждами на некие возможности для изменения баланса сил в свою пользу в тех или иных регионах мира.

Вторая крупная проблема российской внешней политики за последние восемь лет, заключается, как мне кажется, в ее определенном мотивационном раздвоении. Да, в это время были определенные успехи. Я имею в виду, прежде всего, нормализацию отношений с исламским миром. Безусловно, это заметное достижение. Хотя начавшееся сближение с Саудовской Аравией, этим «корнем» зла в современном мире, перефразируя слова Дж. Буша, сказанные о других странах, на мой взгляд, это большая ошибка во всех смыслах. К успехам следует отнести  попытки осмыслить, сформулировать национальные интересы страны на международной арене, в системе международных отношений. В целом, при всех минусах и издержках среди успехов следует назвать развитие партнерских отношений с Китаем. Да, там тоже есть проблемы, но вектор развития в целом был задан позитивный. Он опять-таки отвечает национальным интересам России.

Есть в российской внешней политике направления и цели, которые, очевидно, зациклены, сфокусированы и заострены, прежде всего, под корпоративные интересы узких элитных групп. В первую очередь это касается так называемой «газовой политики». Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что она в качестве приоритетной задачи обслуживает интересы отдельных верхушечных групп, нередко идет в ущерб национальным интересам страны на международной арене, ее репутации.  И возникавшие отсюда ошибки и неудачи внешней политики России были во многом обусловлены тем, что за общенациональные цели зачастую принимались корпоративные интересы тех или иных групп, которые к тому же часто бывали противоречивыми.

На мой взгляд, эта странная, зачастую немотивированная  американофобия, которая распространилась в России примерно с 2003 г., с момента начала войны в Ираке, в значительной степени. Я не имею в виду не общественное мнение, которое у нас, как известно, пассивно и в значительной степени подтверждено многими социологическими исследованиями, формируется телевидением, особенно по вопросам внешней политики. В результате и получается, что Латвия, Грузия, Эстония и Польша  периодически попадают в разряд главных врагов нашей страны. Речь идет, скорее всего, о психофизиологическом состоянии российских элит. Оно отражает их фобии, которые связаны даже не столько с борьбой за благоприятные балансы интересов (хотя и с ней тоже), сколько с опасениями потери собственного доминирования внутри страны. А вдруг американцы свои идеи конкурентности, открытости, состязательности политического процесса успешно продвинут в России? И это подорвет гегемонию нынешних российских элит на власть и собственность. Корень, антиамериканизма, кажется, здесь. Находящееся в состоянии посттравматического синдрома российское общественное мнение нетрудно подключить к осуществлению этой политики. Но в то же время, раздувая антиамериканские настроения, российские элиты, тем не менее, боятся настоящей конфронтации с США, предпочитая «виртуальное», словесно-пропагандистское противостояние. Ибо в условиях настоящей конфронтации этим элитам придется существовать в обстановке полуизоляционизма, возможно, лишившись доступа к банковским счетам, недвижимости и активам на Западе. Кроме того, придется снова сдерживать рост потребительских настроений в собственной стране. Готовы ли к такому развитию нынешние элиты? Думаю, что нет. Но в игре в конфронтацию есть определенные опасности. А вдруг новый американский президент, примет вызов Москвы и в ответ начнет проводить политику настоящей конфронтации?

В нынешнем российском антиамериканизме нет общенационального интереса и нет рационализма. Поэтому сегодня, думается, в некоторых выступлениях так часто звучал тезис об иррациональности российской внешней политики.

В этой связи, как мне кажется, если говорить о перспективах, то при сохранении этого мотивационного раздвоения российской внешней политики между стремлениями к реализации каких-то общенациональных стратегий развития и обслуживанием, и причем главным образом в кратковременном плане, групповых интересов властных элит, то, думаю, будет очень трудно отойти от инерционного характера политического курса страны на международной арене. Инерционный характер внешней политики  подпитывается, усиливается ее мотивационной раздвоенностью.