Олег Эрлих

Огромное спасибо уже на этой стадии организаторам конференции. Исключительно высокий уровень выступлений рождает массу мыслей. И некоторыми из них позвольте с вами поделиться.

Мне думается, когда речь идет о том, почему мы имеем такое состояние гражданского общества, а не другое, может быть, желаемое, нужно сказать (я представитель факультета психологии), что, на мой взгляд, процесс приватизации поведения продолжается. То есть поведение каждого человека продолжает нести в себе черты ориентации на свой частный интерес. Это происходит на уровне населения, на уровне отдельных граждан. Это происходит на уровне некоммерческих организаций. И не надо думать, что население этого не видит, и обвинять его в черной неблагодарности к тем, кто говорит, что ради населения он, собственно говоря, только и живет. Это объективный процесс. В этом ничего плохого нет.

Может быть, пройдут еще десятилетия, прежде чем «насытится» этот раствор, когда приватизация поведения произойдет и когда люди решат, что нет, они уже не бедные, можно подумать о чем-то еще и другом.
Второй момент, опять-таки который, наверное, нельзя не учитывать. Все опросы показывают, что отношение к проблеме прав человека на массовом уровне достаточно спокойное называя вещи своими именами. Доминирует, очевидно, на психологическом уровне сейчас другое чувство – оскорбленное чувство справедливости. Как с этим работать? Это вопрос к некоммерческим организациям.

Просто сочетание «права человека» не срабатывает в значительной степени. Население оскорблено по другим основаниям: по основаниям качества жизни, по основаниям нарушения справедливости, по основаниям присвоения себе отдельными группами людей колоссальных богатств. Очевидно, нужно переходить и на эту понятийную базу для того, чтобы думать, почему население так мало поддерживает гражданское общество.
Третий момент. Об этом я уже говорил. Продолжает действовать рыночная логика минимизации числа получателей дивидендов, в том числе в гражданской деятельности. Вы понимаете, о чем я говорю. Трудно говорить в этих условиях о росте влияния некоммерческих организаций и гражданского общества.

Очень интересный был вопрос о русском национализме: возможна ли эта форма организации общества? Об этом можно долго дискутировать и думать. Но опять-таки, очевидно, не понимать глубинных механизмов оскорбления «титульной» части населения от того, что на протяжении многих десятилетий страна бесконечно помогает всем что-нибудь восстанавливать, что-нибудь завоевывать… Но вымирают целые области Северо-Запада, Центральной России, спиваются. И это все время как-то не является приоритетом в действии власти. Наверное, невозможно этого не замечать. Поэтому неслучаен потенциал русского национализма. И пока что концепции освоения, « проработки на глубинном уровне», говоря на языке психологии, этого явления у гражданского общества, кроме законных криков, что это нехорошо, это страшно, не существует. Нужно думать об этих концептах, что с этим делать.
Следующий момент. Гражданские организации не могут пока объединиться. Я думаю, это не только происки власти, но и проблемы самих гражданских организаций.

Четвертый момент. Я не совсем согласен с коллегой Джибладзе. У него была такая формулировка: «в худшем случае социальное бремя и НКО». Опять-таки надо определяться и разбираться. Пласт НКО – это только протестная функция, или это тот пласт, который выполняют НКО в благословенной, с экономической точки зрения, Скандинавии, где вся социальная деятельность выполняется по статусу юридическому некоммерческими организациями. И тогда проблема стоит в обратном: как научить некоммерческие организации постепенно брать на себя выполнение этих самых социальных функций.

Когда на уровне пилотного проекта в Ленинградской области возникает вопрос, что правительство области готово передать до 10% госзаказа в руки НКО в социальной сфере, то свалки особой среди НКО за этот госзаказ нет. Потому что одно дело – реализовывать социальные проекты в рамках гранта, планируя их эффективность и делая их индикаторы таковыми, какими хочется, согласовав это с соответствующим донором.

Другое дело – выполнять социальный заказ, ориентируясь на индикаторы и стандарты, которые предлагает государство, в деятельности которого тоже есть какая-то «сермяжная правда». Оно хочет хотя бы каких-то гарантий, что не будет нанесен ущерб при выполнении этих социальных заказов некоммерческими организациями, что работа будет проведена качественно.

В заключении хотелось бы напомнить известную сказку Киплинга о кошке, которая гуляла сама по себе. В этой сказке (вы помните), звери (конь, корова) и другие по очереди стали приходить к человеку и говорить: да, мы согласны, ты сильнее, определяй нам круг обязанностей. Мы будем на тебя работать, а ты нас за это будешь кормить. Кошка выбрала модель: она в принципе не возражает против блюдечка молока, но хочет при этом гулять сама по себе. И человек сказал: ну, в этом случае и за мной остаются права. Как только ты меня будешь раздражать – швырнуть в тебя сапогом или тем, что попадется мне под руку.

Я это говорю к тому, что нельзя одновременно хотеть «гулять сама по себе», быть ну совершенно независимыми и иметь все гарантии «любви и социальной обеспеченности» в форме госзаказа. В модели полной независимости риск швыряния сапога или другого предмета со стороны рассерженного «хозяина» всегда будет, цивилизовывать можно и нужно форму этого раздражения (все должно быть в рамках закона), а снять его полностью вряд ли реально. За независимость всегда приходится платить. Или тогда прямо говорить о том, что «блюдечко молока» не должно быть гарантировано, и не возмущаться так сильно тем, что »государство не помогает, государство не понимает».