Леонид Никитинский
Я, буквально, несколько слов скажу. Когда меня приглашали сюда, я просил, что выступать не буду, но тут, оказывается, у меня есть какие-то соображения.
У меня есть такое убеждение, что гражданского общества у нас никакого нет, но есть его образующие, т.е. люди есть. У меня есть некоторая вера в людей, вынесенная из общения с людьми, в том числе со скинхедами. И когда начинаешь с ними разговаривать, то понимаешь, что разговаривать, на самом деле, с ними можно и можно их как-то приводить в чувство. И это тоже человеческий материал.
Насколько я понимаю, вопрос гражданского общества это вопрос, во-первых, где разговаривать и, во-вторых, по поводу чего, потому что если со скинхедом разговаривать по поводу, скажем, антропологии, то это сразу будет тупик, не имеет смысла такой разговор. Значит, надо говорить на какую-то тему как бы отвлеченную, но близкую по смыслу. И вот тогда можно будет, как остроумно сказал Аузан, построить мост поперек, потому что сейчас у нас здесь мост вдоль. Мы все в принципе друг с другом согласны по поводу скинхедов, а надо этот мост построить с ними, а не здесь между собой.
Я исхожу из того, что на самом деле есть люди, а люди стремятся к общению, к разговору. Может быть, ненависть эта может быть растоплена путем каких-то выстроенных диалогов, но где, собственно говоря, вести разговор, где эти площадки? Потому что птицы гнезда не в воздухе их вьют. Они летают в воздухе, а гнезда вьют, к чему-то их прилепляя – к каким-то деревьям и веткам.
Может быть, я не прав, я - не специалист в этих вопросах, но мне представляется, что структуры гражданского общества в России все равно будут лепиться к каким-то государственным структурам, так тут сложилось. Вопрос, какого рода государственные или квазигосударственные структуры можно использовать, чтобы создавать не совсем фикции типа Общественной палаты, а что-то такое, что все-таки ближе к обществу, а не к власти.
И мне представляется (это тоже, может быть, специфика моего сознания, поскольку я занимаюсь судебной тематикой), что такие структуры гражданского общества могут с большей легкостью лепиться не к исполнительной власти, которая совсем уж выстроена по вертикали, а к структурам судебной власти. Тут выступала Карин Клеман, а у нас есть своя Каринна Москаленко. Она же выстроила структуру под Страсбургский суд и под российские суды. Это эффективная структура гражданского общества.
Я давно занимаюсь таким явлением, как сутяжники в России. Это слово несет в русском языке немножко негативную оценку – сутяжник. На самом деле, сейчас это очень интересное явление. Это явление, на мой взгляд, такого гражданского неповиновения, но в очень цивилизованной форме. Есть люди, которые идут на площадь, это один вид протеста, есть другой вид протеста, достаточно массовый – люди судятся, судятся с властью, милицией, магазинами. Это массовое явление, это своего рода такой экстремальный спорт в России. Это трудно понять за рубежом, потому что там отдал адвокату «legal aid», и он за тебя будет судиться. А тут это чревато всякими приключениями. Причем эти сутяжники склонны объединяться и они «институционализированы», т.е. они сразу говорят в терминах каких-то институтов. Они объединяются в судах, они друг с другом советуются. Есть в Екатеринбурге очень интересное объединение «Сутяжник», оно уже метастазы пустило по России. Они друг друга учат технологиям, как это всё сделать, и это чрезвычайно любопытно. Вот одна площадка такая, на которой можно вести разговоры и строить «мосты поперек», между людьми, у которых могут быть самые разные убеждения и интересы.
И вторая площадка, которая тоже придумалась, пока я слушал здесь доклады, это, например, присяжные. Это моя любовь, я уже роман написал про присяжных. Присяжные – люди совершенно из разных слоев общества. Они вообще не могли бы встретиться нигде, кроме как в комнате присяжных. Среди них есть наверняка отмороженные националисты, большинство из них наверняка голосует за Путина, но оказывается, когда эти люди собираются в комнате присяжных, где они проводят две или три недели за обсуждением какого-то вопроса: «да», «нет», «виноват», «не виноват», вдруг выясняется, что они принимают совершенно разумные и очень выверенные решения, часто совершенно не те, которые от них ожидает власть. Они и после этого продолжают общаться. Есть такой феномен. Они почувствовали вкус чего-то, что, наверное, тоже называется гражданским обществом. Вот растет такая структура, сама по себе, ее бы надо как-то опекать.
В этой связи мы сейчас с Марой Поляковой обсуждали даже такую тему, как, может быть, надо создать клуб бывших присяжных, которые, может быть, несли бы некие цивилизованные нормальные идеи развития гражданского общества. Вообще мне кажется, что перспективы сотрудничества с судебной властью, которая больше склонна к институтам, к договорным отношениям, может быть более интересны, чем контакты с властью исполнительной, склонной к изоляционизму.
