Татьяна Жданова

Программы Фонда Макартуров в России никогда не были направлены специально на развитие гражданского общества. Мы в большей степени поддерживали интеллектуально-образовательное сообщество и в любом случае считали, например, что, скажем, независимые исследовательские центры и центры анализа политики – это не менее важные элементы гражданского общества, чем, скажем, организации по продвижению общественных интересов, поскольку они создают плюрализм идей в обществе.

Так или иначе я хочу остановиться на трех вопросах под углом зрения представителя донорской организации. Вот эти три вопроса – это, с одной стороны, о состоянии третьего сектора - некоммерческих организаций. Второй – это вызовы. И третий – это условия дальнейшего развития.

Что касается состояния третьего сектора, я бы хотела сказать слов сказать о том, как за 15 лет изменился потенциал некоммерческого сектора. Конечно, за это время, во-первых, произошел бурный рост. Мы все знаем, что в 1986 году было 20 НКО, затем их стало, по-моему, в 1996 году уже 250 тысяч: в 2004 году – 350 тысяч НКО. Сейчас это рост замедлился. Но мы сами прекрасно понимаем, что здесь важно не количество, а качество.

Тогда, когда мы начинали работу, НКО находились на начальном этапе становления. Поэтому для них наиболее важными были вопросы институционального развития, поиска грантов у западных доноров на конкретные проекты, связанные с проблемами собственного роста, целеполагания, определения приоритетов, внутреннего менеджмента.

Деятельность ресурсных центров, созданных при поддержке западных доноров, кстати сказать, в значительной степени была направлена именно на решение этих задач. Отчасти поэтому в группе лидирующих, наиболее продвинутых НКО фигурирует большое количество организаций, которые в свое время получали или продолжают получать поддержку иностранных донорских организаций.

На том этапе была довольно сильна разобщенность НКО. Организации слабо сотрудничали друг с другом, конкурировали за гранты, вообще им было довольно трудно объединяться для решения каких-то конкретных проблем. Отсутствовали навыки работы с государством. Кроме того, у части организаций, - особенно это касалось правозащитников, общаться, желание сотрудничать с государством. И государство не имело большого опыта работы с НКО, считая, что их епархия – это социальная сфера.

Наконец, за небольшими исключениями российские НКО очень мало взаимодействовали с международными организациями и мало использовали международные механизмы, в которых участвуют Россия для решения внутрироссийских проблем.

За 15 лет, конечно, в секторе произошли очень большие изменения. Организации стали мыслить гораздо более стратегически, как с точки зрения постановки, так и с точки зрения собственного институционального развития стали переходить от опоры на одного донора к опоре на множественное финансирование. От поисков грантов под отдельные проекты перешли к определению долгосрочных источников финансирования – наиболее продвинутые из них, конечно. Приобрели опыт совместной работы с властью ( участия в общественных палатах, в различных консультативных структурах и т.д., ярмарки социальных проектов). Правозащитники в целом перешли к диалогу с властью и в ряде случаев, особенно там, где организации возглавляются молодыми людьми, достигают в этом взаимодействии порой значимых результатов.

Сама власть, кстати говоря, в лице Президента стала говорить о возможной роли НКО за пределами социальной сферы. Я думаю, что все помнят слова Президента о роли, скажем, правозащитных организаций в правовой реформе, в контроле за выборами.

Сейчас организации третьего сектора активно взаимодействуют друг с другом, как на федеральном уровне, так и на в регионах. В качестве примеров можно привести опыт коалиций по борьбе с расизмом, ксенофобией, противодействию произволу правоохранительных органов. Сотрудничали в организации неправительственной «восьмерки». Стали активно работать с международными организациями и вовлекаться в обсуждение причем не только внутрироссийских, но и глобальных проблем.

Это, разумеется, очень краткое резюме. Оно не означает, что не существует серьезнейших проблем. Российские граждане по-прежнему не видят в НКО выразителя своих интересов, мало знают о третьем секторе и ему не доверяют. Это мысль уже прозвучала в недавнем докладе Общественной палаты о состоянии гражданского общества России. Формы самоорганизации обычно отражают то, что людям нужно, и то, что они могут себе позволить. Поэтому многие НКО с их офисами, оборудованием и зарплатами, порой с заграничными командировками людей раздражают и заставляют их подозревать НКО в нечестности.

Многие, я думаю, знакомы с данными опросов, которые упоминаются в докладе. Если в 90-е годы лидирующие в секторе организации, - например, экологические, - в большой степени говорили от лица больших групп людей, сейчас они больше говорят от своего имени. И, в общем-то, главным образом представляют собой организации общественного адвокатирования и гражданского образования. При этом ресурс старых членских организаций практически исчерпан, а более-менее значимая связь с социальной базой пока не установлена. Такие организации наряду с различными более массовыми социальными движениями существуют во всех странах, где демократия еще не стала устойчивой. Они выполняют определенную позитивную роль. Однако, мне кажется, надо хорошо понимать, что наиболее эффективно они могут работать там, где государство настроено на реформы и что их эффективность снижается в тех случаях, если государство переходит к управлению более авторитарными методами. Поэтому долгосрочная устойчивость выживаемости этих организаций находится под вопросом.

Поскольку у нашего Фонда есть грантовые программы в других странах – скажем, в Мексике, Индии, Нигерии, - у меня есть возможность наблюдать работу НКО в этих странах и сравнивать ее с работой российских НКО. Я прихожу к выводу, что зачастую при более высокой организованности наших НКО эффект от деятельности НКО в тех странах, о которых я говорила, более высокий. Он более высокий, потому что их деятельность сопровождается наличием других социальных структур, может быть, порой даже неоформленных, вполне аморфных, но они являются дополнительным фактором, который осуществляет, если можно так сказать, давление на власть в пользу перемен.
Поэтому, мне кажется, что НКО необходимо искать союзников в других социальных группах и группах интересов. Некоторые экологические организации, например, начинают искать таких союзников в среднем классе больших городов, но в целом это пока нерешенная проблема.

Я вообще приводила в пример экологические организации только потому, что мы довольно много с ними работали, и я неплохо представляю ситуацию там, хотя мы работаем и с правозащитными организациями. В свое время работали с женскими организациями. Разумеется, надо повышать прозрачность некоммерческого сектора. Это большая проблема. Люди не доверяют, потому что они не знают. Конечно, уникальным информационным ресурсом в этом смысле сейчас становится федеральная регистрационная служба, которая будет накапливать огромные объемы информации о российском третьем секторе, но пока не понятно, до какой степени этот ресурс станет доступен обществу.

Необходимо решать проблему общественного надзора с помощью создания наблюдательных советов и иных средств, а также активно информировать общество о результатах работы. Применять для этого, между прочим, очень энергичные, наступательные, даже, может быть, заимствованные в какой-то части из коммерческого сектора пиар-стратегии. Активно работать со СМИ.

Во-вторых, конечно, в секторе существует проблема притока свежих сил. Все знают, что молодежь весьма равнодушно относится к НКО, достаточно пассивно, и здесь, конечно, нужно искать какие-то новые формы работы, которые бы заинтересовали эту специфическую категорию нашего населения.

Наконец, о связи с интеллектуальным сообществом. Я, конечно, разделяю эту критику экспертов, которая только что прозвучала. Я сама, между прочим, недавно составляла базу данных негосударственных исследовательских центров и центров анализа политики. Значительную часть составляют экономические центры. Но если не считать экономистов, то, мне кажется, подавляющее большинство - процентов 80 – этих центров возглавляют люди с образованием в области физики и математики. Это довольно интересный факт заставляет задуматься о качестве нашего анализа, в том числе того, который поступает на столы наших политиков.

Но все же я считаю, что в значительной степени многие проблемы в нашем гражданском обществе не отрефлексированы именно потому, что связь с интеллектуалами недостаточно тесная.

Я хотела бы также подчеркнуть, что НКО-сектору нужно обратить внимание на деятелей культуры, потому что они в значительной степени формируют общественное мнение сейчас и особенно общественное мнение среди молодежи. Поэтому, мне кажется, этот ресурс пока далеко не использован. Кроме того, мне кажется, было бы хорошо, если бы и государственные, и негосударственные исследовательские организации обращали больше внимания на третий сектор, потому что пока он является основным поставщиком информации, знаний о самом себе.

Последний момент, о котором я хотела бы сказать, это финансовая поддержка третьего сектора. Разумеется, западные фонды в России временны. Все фонды уйдут. И в принципе деятельность гражданского общества, конечно, должна поддерживаться из внутренних источников. У нас есть, к сожалению, определенные проблемы с этим. Мы все знаем, что в последние годы в России очень активно развивалась благотворительность. Однако бóльшую часть пожертвований составляют корпоративные пожертвования. Благотворительность таким образом в основном помогает нашему государству, но не гражданскому обществу. Например, более 80 процентов пожертвований крупных корпораций направляется в города присутствия, из них более половины расходуется местными властями. Более 90 процентов пожертвований всех компаний направляется в государственные учреждения: больницы, университеты, музеи, детские дома.

Сегодняшний российский донор, как правило, очень мало знает о третьем секторе, да и особенно не интересуется. Он обвиняет НКО в непрофессионализме, неумении представить результаты своей работы. Вот об этом, кстати, надо очень и очень серьезно задуматься. Отсюда острая необходимость для НКО прицельно работать с бизнесом, повышать профессионализм, эффективность. При этом надо учитывать, что чем прозрачнее будет становиться российский бизнес, чем больше он будет акционироваться, тем меньше пожертвований будет идти на различные благотворительные цели. Поэтому ориентироваться, как мне кажется, больше нужно на частные пожертвования. И в нашем случае, вполне возможно, не на крупных благотворителей, а на более мелких – на массовую благотворительность.

Сейчас появились сдвиги с привлечением денег из российских источников. Вот здесь говорили о том, что Общественная палата выделяет гранты. Это очень хорошо. Хотелось бы пожелать этой инициативе большого успеха. Однако тут, конечно, есть тоже проблемы, потому что, насколько я слышу от наших грантополучателей, некоторые из них получили гранты Общественной палаты, хотя там есть проблемы, но они подчеркивают, что эти гранты не обеспечивают институционального развития, не могут использоваться для аренды помещений, скажем, для оплаты труда привлеченных специалистов и т.д. и т.п.

Я хотела бы обратить внимание на новое законодательство о ресурсном капитале, которое, конечно, является очень мощным ресурсом для развития гражданского общества. Хочется надеяться, что этот ресурс не будет уничтожен бюрократическими препонами, что наши некоммерческие организации сумеют воспользоваться этим механизмом. Однако с этим, конечно, связан еще один вызов.