Андрей Макарычев
Логика нашего обсуждения предполагает некий переход от социологического и исторического языков к языку политологическому. Еще одно обстоятельство, которое я хотел бы отметить, тоже связано с динамикой того обсуждения, которое происходит. Мне кажется, что мы совершенно естественным образом сдвинулись от обсуждения проблемы наличия или отсутствия гражданского общества к проблеме, которая состоит в том, какая модель гражданского общества формируется в России. И вот как раз именно этот ракурс я бы и хотел продолжить в своем выступлении, где будет очень небольшой привкус вопросов теоретических: мне интересно было посмотреть на современные российские дискуссии с точки зрения состояния мировой политической мысли.
Мой основной тезис состоит в том, что в России наблюдается очень интересное сосуществование и переплетение двух различных концептуальных подходов, двух различных моделей того, что представляет собой гражданское общество. Первая модель условно может быть названа государственно-центричной, потому что она фактически трактует гражданское общество как некую сферу общественных отношений, так или иначе, прямо или косвенно патронируемых государством. Второй подход имеет совершенно другую семантику, связанную с глобализацией, интернационализацией, транснационализацией и пр. Вот об этом я бы и хотел в течение нескольких минут сказать.
Первый подход, фактически, базируется на мысли о том, что в основе всех социальных отношений лежат интересы политические. Ссылка на политизацию в данном случае, которая прозвучала у предыдущего выступающего, вполне характерна. Я хотел бы обратить внимание на то, что эта совокупность идей очень хорошо представлена в рамках левой европейской мысли. Это неомарксисты и т.н. новые левые. Именно в рамках этого теоретического сегмента эти идеи обсуждались наиболее активно. Здесь можно привести несколько наиболее ярких фамилий, начиная с Мишеля Фуко и заканчивая более современными авторитетами на этом поле типа Алена Бадью, Эрнеста Лаклау и т.д. Если возвращаться к Фуко, то он оставил нам очень интригующую фразу о том, что противопоставление государства и гражданского общества неплодотворно – ни теоретически, ни практически. Что имелось в виду? Мне кажется, что эту фразу можно трактовать двояко. Во-первых, и государство, и гражданское общество представляют собой две разные модели организации власти. И то, и другое представляет собой властные отношения. Это первая трактовка, которая возможна и которая теоретически, на самом деле, хорошо прочитывается. Но интереснее вторая интерпретация, согласно которой формирование гражданского общества требует некоего первоначального жеста или акта со стороны власти. Первоначальный политический импульс, первоначальный толчок идёт сверху, социальная структура формируется властью.
Таким образом, гражданское общество, исходя из этой трактовки, есть политический конструкт. Оно возникает не само по себе, как трава растет, а оно учреждается, патронируется, цементируется, конструируется, структурируется и т.д. В этом смысле можно сказать, что социальные отношения – это частный случай отношений политических. Здесь я задаю вопрос: не та ли самая логика прослеживается в действиях нынешнего президента России, суть которой состоит в том, что государственный патронаж необходим для сферы, лежащей вне государственных отношений? Здесь упоминалась Общественная палата в качестве вполне определенного примера. При наличии времени можно было бы провести логическую связь между этими рассуждениями и концепцией суверенной демократии.
Есть и вторая точка зрения или вторая концептуальная модель, под знаком которой прошли 90-е годы. Ее суть состоит в том, что гражданское общество как бы автоматически тяготеет к международной среде, мировому сообществу, оно неизбежно глобализируется и на определенном этапе перестает быть внутренним феноменом. Оно ищет себя вовне и соответственно испытывает влияние со стороны внешних структур.
В различного рода теориях есть такое понятие, как spill-over, или эффект распространения, расплескивания, перемещения определённых практик за границы своего политического сообщества, включая умение мыслить себя в более широком контексте. И здесь, если говорить о тех словах, которые уже для нашего лексикона вполне привычны, можно упомянуть и различного рода сетевые конструкции, такие концепты, как трансферт политических практик, которые передаются из одного политического пространства в другое и т.д.
Мне кажется, что эта модель, будучи либеральной в своей основе, основана на мысли, что внешнее влияние на те процессы, которые происходят внутри государства, не только желательно, оно необходимо. Я сам неоднократно участвовал, в том числе в качестве организатора, в различного рода проектах, связанных с анти-коррупционной направленностью. Могу сказать, что эта схема работает. Формируются зоны совместного пересечения между институтами международного сообщества и внутренними структурами, которые готовы эту политическую повестку дня, эту модель реализовывать. Отмечу, что эта модель, на самом деле, весьма актуальна, несмотря на изменение политического режима в России. Могу сказать, что, допустим, есть такая глобальная схема действия, которая называется Инициатива по прозрачности в добывающей промышленности (EITI в английском варианте), суть которой состоит в том, что гражданское общество побуждается к тому, чтобы каким-то образом контролировать доходы от добычи, транспортировки и переработки энергетических ресурсов. Инициатива была задумана на уровне глобальных структур. Сейчас мы видим процесс ее реализации в таких странах, как Казахстан, Монголия, Азербайджан. В профессиональных кругах начинается обсуждение вопроса о том, применима ли для России подобного рода модель и не может ли Россия найти себя в ее рамках?
В заключение я бы поставил вопрос, что следует из сосуществования этих двух разных моделей, двух разных представлений о гражданском обществе – государство-центричной модели и той, которая ориентирована в сторону глобальных потоков, глобальных тенденций. Наверное, эти модели будут так или иначе уживаться друг с другом. Возможно, они как-то будут делить общее пространство. Вероятно, можно предположить, что в нынешнее десятилетие государство-центричная модель пока набирает некую динамику и пытается вытеснить другую модель. (Здесь я просто сошлюсь на характерное замечание президента на Мюнхенской конференции по этому поводу, поскольку оно было адресовано некоммерческим организациям, связанным так или иначе с финансированием из-за рубежа.)
Более интересный вопрос состоит в том, дадут ли эти две модели пространство для возникновения третьей альтернативы, о которой многие здесь говорили. Альтернативы, связанной с самоорганизующимися ростками гражданского общества, которые не были бы патронируемыми государством, но и одновременно не были бы и неким аксессуаром глобальных структур, институтов международного сообщества. Я подозреваю, что в ближайшие годы четкого ответа на этот вопрос не будет. Но сам факт, что многие выступающие возвращались именно к этой третьей альтернативной модели самоорганизующегося гражданского общества, мне кажется, очень характерен.
