Борис Дубин

То, что мы имеем сегодня в виде того, что называет себя или называется кем-то общественными организациями, организациями гражданского общества и т.д., все-таки в своей подавляющей части лишь обозначает присутствие гражданского общества в российской среде. Некто ставит такие обозначения в расчете на кого-то. Причем обозначаются они прежде всего усилиями власти. То есть власть строит под себя целый ряд организаций, которые для тех или иных целей (можно обсуждать, что это за цели и с каким успехом это делается) можно использовать, говоря языком театральных декораторов, как выгородку под названием гражданское общество.

Каково участие самих россиян в этом?  Российский человек (причем это связано не только более взрослая и пожилая часть российского населения, но и более молодые слои россиян) продолжает оставаться человеком государственным. Он себя так или иначе без государства не мыслит. 

Поэтому среди так называемых общественных организаций или независимых организаций он для себя выделяет именно те, которые напоминают ему известные ему государственные организации. Прежде всего это организации попечительского типа. В какую роль себя при этом ставит российский человек? Он ставит себя в роль человека стигматизированного, чего-то лишенного и надеющегося на то, что государство или какая-то другая организация, которая напоминает государство, ему поможет.

     Именно поэтому наиболее известны и пользуются наибольшим доверием такие организации, как профсоюзы, объединения инвалидов, садово-дачные товарищества, то есть все то, что напоминает россиянину, особенно более старшему, об опыте другого, государственного, в этом смысле более определенного (как он сегодня считает), более стабильного, более надежного существования.

В этой связи  важно, что сами россияне на 60, на 80, на 90% (все зависит от того, какого типа вопросы мы задаем) не считают себя принадлежащими к обществу. Общество – это другие. Перефразируя известную фразу Сартра «Ад- это другие», можно сказать: у нас общество – это другие. Это «кто-то» занимается чьими-то делами в «Мемориале». Это кто-то там занят в Обществе защиты прав потребителя. Кто-то  - в Комитете солдатских матерей, но не я, только не я. 

Разрозненные «я» осознают себя как «мы» только в отношении государства, а не в отношении других людей и форм их объединений. 

Очень часто (и в этом, кстати, отчасти сказывается и официальный запрос, и официальная трактовка того, что такое гражданское общество) за гражданское общество принимаются любые социальные сети, включая сети взаимоподдержки и взаимопомощи среди родственников и соседей. Но это не гражданское общество.

Формы гражданского общества объединяют разных людей. Именно для разных людей создаются такие социальные формы, которые будут существовать и вне этих конкретных людей, которые сейчас создали эту форму. Социальные формы, институты, движения создаются над конкретными людьми, которые сейчас их организовали, и способны воспроизводиться, несмотря на смену этих людей. Напротив, сети взаимопомощи – соседские и родственные – связаны с конкретными людьми и распадаются, как только распадается то, на чем эта сеть держалась: умирает кто-то из родственников, кто был как бы центром этой паутины, и т.д. и т.д.

Хочешь – не хочешь, а такого рода объединения, которые можно уже называть общественными организациями или, по крайней мере, зародышами общественных организаций, зародышами общественных движений, в последнее время, по моей экспертной оценке, стали проявляться более активно. Иначе говоря, вынужденным образом отвечая на давление власти, в том числе мягкое давление (просачивание, проникновение внутрь), отдельные инициативные группы, более сообразительных из числа наших соотечественников, не потерявших навыков активности, инициативы, дальновидности, начинают самоорганизовываться.

Мы располагаем пока очень небольшим материалом, подтверждающим эту тенденцию. Она еще слабо проступает на тех больших, массивных данных, которые мы собираем нашими полевыми опросами. Но в отдельных сферах, о которых я знаю, в частности в том, что касается правозащитной деятельности, в том, что касается литературных, художественных организаций, клубов и т.д. и т.д., в последние несколько лет именно в ответ на мягкое и жесткое давление со стороны официальной власти люди начинают самоорганизовываться.

Какова перспектива этого – удастся ли выдержать напор извне, удастся ли перешагнуть за наличный состав тех людей, которые создали здесь и сейчас это объединение во многом под себя, как оно всегда и бывает? Так или иначе, задача в том, чтобы дальше удержать эту форму за пределами и уже вне усилий тех конкретных людей, которые ее создали, и их конкретных видов, которые, может быть, исполнились, а может быть, и нет в этой форме.

Иначе говоря, о каком-то будущем этих организаций можно говорить. Но хочешь – не хочешь, контекст, рамку задает сегодня противостояние, с одной стороны, государственной власти, с другой стороны, пассивной адаптирующейся массы. Между ними пока еще почти ничего нет.