Рубинштейн А.Я.
Рубинштейн А.Я. Я постараюсь говорить коротко, понимая, что все уже устали. Я думаю, что о проблеме собственности, вопросе социализации и деперсонификации собственности – много раз говорено, многое обсуждено, и я не думаю, что мы здесь откроем что-то новое. Учитывая уже состоявшуюся дискуссию (выступление Юрия Андреевича, Сергея Петровича и Руслана Семеновича), я бы сформулировал по этому поводу лишь одно замечание и несколько дополнений к представленному тексту Дмитрия Евгеньевича Сорокина
Первое. О социализации и деперсонификации собственности. Я бы подумал о том, что к словам «социализации и деперсонификации собственности», по крайней мере, в нашем случае (в тексте заявлена методология), надо относиться с очень большой осторожностью и с максимальной аккуратностью. Когда речь идет об акционерном капитале, то здесь, несмотря на все известные процессы и все «окна, которые открываются», надо иметь в виду все-таки принципиальное отличие акционерной собственности от государственной.
Несмотря на технологически обусловленную коллективную форму, акционерная собственность остается частной собственностью. Частной собственностью со всеми правами «владения, пользования и распоряжения», правом продажи и распределения доходов в соответствии с этой собственностью. В государственной же собственности есть фундаментальное отличие и его никак не надо забывать. Оно связано с тем, что собственность государственная – это собственность общества как такового. Здесь нет разделения прав собственности между отдельными индивидами. В этом и состоит принципиально отличие. Между государственной и любой формой частной собственности, включая акционерную форму, стоит процесс приватизации. И как бы много не становилось акционеров, это радикальное отличие от государственной или общественной собственности сохраняется.
В этом смысле и нужно быть предельно аккуратным. По ассоциации вспоминаю другую проблему. Если рассмотреть театральный спектакль в зале на 800 мест, то мы имеем тоже технически обусловленный коллективный характер потребления. Однако нельзя думать, что речь идет о публичном благе. Каждый индивидуум приобретает театральную услугу в одиночку. Это обычное частное благо, несмотря на то, что производится технологически обусловленное количество (пучок благ).
Теперь по поводу дополнений. Если посмотреть на конец XX – начало XXI века, то мы обнаружим (об этом пишут все специалисты) принципиальное изменение в структуре собственности, в структуре капитала, а именно увеличивается доля, так называемой, виртуальной собственности. Это принципиально. За этим целый слой новых проблем.
Дело не только в количественных изменениях в структуре капитала и производства. Главное в том, что среди произведенных продуктов все больший объем приходится на информационные продукты (знания), проявляющие в своей основной массе свойства публичных благ (вспомним закон Вагнера) - неисключаемость и несоперничество в потреблении. Здесь и возникают совершенно новые проблемы, связанные с институтом прав собственности на публичные блага. И даже помня об известной теореме Коуза, следует иметь в виду, что в общем случае эта проблема остается нерешенной.
В связи с этим и в данном контексте приведу слова Армена Алчиана, на которого ссылается и Д.Е. Сорокин. В фундаментальной работе «Права собственности», он пишет: Теоретический анализ «опирается на предположение о выпуклости предпочтений, а также на два ограничения: ограничение производственных возможностей и ограничение возможностей обмена частной собственностью» (Алчиан А. Права собственности // Экономическая теория (Под ред. Дж. Итуэлла, М. Милгейта, П. Ньюмена). - М., 2004. С.715). Иначе говоря, речь идет о стандартном постулате ограниченности благ (ресурсов). Однако, как только мы переходим к анализу виртуальной собственности, к информации и в целом к знаниям, проблема собственности сразу же приобретает совершенно иной оттенок – мы имеем дело с «неистощаемым» производственным фактором, и часто с «коммунальной формой собственности» (Алчиан А. Цит. Соч., с.720.). Поэтому предельные издержки для этого фактора равны нулю и не имеет позитивной цены. И самое главное – в этом случае не определены права собственности на данный фактор.
Второе. О собственности в контексте условия ограниченности ресурсов. Учитывая сказанное, и, имея в виду объективную закономерность роста публичных благ и увеличение среди них особой группы информационных продуктов – знаний, следует констатировать, что одна из самых «удобных» и, пожалуй, самых «естественных» предпосылок об «ограниченности ресурсов», перестала быть адекватной реальному миру. Иначе говоря, область экономического пространства, где продолжает «властвовать» постулат ограниченности ресурсов, радикально сузилась, причем настолько, что уже невозможно все иные случаи трактовать как исключение из общего правила. По-видимому, настал момент пересмотра и самого правила (Подчеркну, что речь не идет об «отмене» постулата ограниченности ресурсов. Позволю себе напрашивающуюся ассоциацию: подобно пятому постулату Евклида и здесь имеется в виду лишь «отмена» требования его всеобщности и снятие запрета на неограниченные ресурсы.). В этом смысле отказ от абсолютизации этого очень специального условия и введение в экономический анализ быстро растущей группы «неиссякаемых» ресурсов, становится исходной предпосылкой всех теорий экономических систем, основанных на знаниях. В этом, более широком контексте, следует рассматривать и методологические проблемы собственности.
Исследуя экономику, основанную на знаниях, и характерные для нее три фазы эволюции информационных продуктов - производство знаний, их распространение и использование, необходимо учитывать имеющиеся различия в условиях протекания этих процессов. При этом производство знаний и их использование отличаются друг от друга не только тем, что в одном случае речь идет о «баумолевской экономике» («Баумолевская экономика», получившая свое название в честь Вильяма Баумоля (Рубинштейн А.Я. Экономика социального сектора: проблемы теории / Экономическая наука современной России, №1(28), 2005, с. 60-61), характеризует производство и потребление благ, страдающих «болезнью цен». Суть этой болезни заключается в том, что для ряда продуктов информационного сектора экономики характерна следующая закономерность – «цены на факторы производства растут быстрее, чем цены на конечный продукт»), а в другом - о «шумпетерианской» (Макаров Л.В. Экономика знания: уроки для России. Доклад на президиуме РАН. – М., 2002. См. также: Нельсон Р., Уинтер С. Эволюционная теория экономических изменений. - М., 2002.). Не менее важным является и другое обстоятельство. Обладая по рождению свойствами неисключаемости и несоперничества в потреблении и демонстрируя тем самым свою принадлежность группе «неиссякаемых благ», на первой фазе эволюции знание не является еще экономическим ресурсом. Для того чтобы экономика обрела этот важный ресурс необходимо пройти вторую фазу - распространение знания. И лишь на заключительной фазе эволюционного цикла знание действительно превращается в экономический ресурс.
При этом нельзя упускать из виду, что включение в экономический анализ «неограниченных» ресурсов, создает трудности в применении инструментария, основанного на теории предельной полезности. Известное следствие использования в рыночном обмене неограниченных ресурсов (нулевые предельные издержки и отсутствие позитивной цены) генерирует желание потребителей скрывать свои фактические потребности в этих ресурсах (На эгоистический интерес индивидуумов подавать ложный сигнал об отсутствии спроса на такие блага указывал еще Самуэльсон: Samuelson P.A. The pure theory of public expenditure. Review of Economics and Statistics, 1954.) и нежелание производителей создавать эти особые продукты. Иначе говоря, на первых фазах эволюции знания генетические свойства этого блага становятся тормозом для его создания и распространения. На заключительной фазе наоборот всеобщая доступность знания обеспечивает необходимые условия для его применения. Подобное положение дел наводит на мысль о возможности вмешательства в процесс эволюции знания с целью построения эффективной траектории этой эволюции, обеспечивающей ускоренный переход к третьей фазе, когда запускается мультипликатор экономического роста (Речь идет о понятии, которое применяется в концепции экономической социодинамики для объяснения феномена самовозрастания совокупного потребительского итога: Гринберг Р.С. Экономическая социодинамика. – М., 2000, с. 144-155.).
Такая траектория, по-видимому, связана с преодолением генетических свойств знания на первой фазе его эволюции. В условиях «фрирайдерского» провала рынка государство вынуждено непосредственно обеспечивать производство многих видов неограниченных ресурсов (например, знаний, создаваемых фундаментальной наукой) и/или искать пути индивидуализации таких благ, посредством формирования институциональной среды для их рыночного оборота (например, введение института интеллектуальной собственности). Учитывая тему сегодняшнего обсуждения, следует особое внимание обратить именно на проблемы введения этого института.
Введение института интеллектуальной собственности, то есть установление частной собственности на новое знание, обеспечивающей преодоление исходных свойств «неисключаемости» и «несоперничества» в потреблении этого виртуального блага, порождает одновременно и очевидное препятствие в распространении знаний. Поэтому эффективная траектория эволюции должна содержать и обратные меры, направленные на восстановление генетических свойств знания на заключительной фазе его эволюции. Это ставит перед наукой непростую задачу конструирования принципиально новых и/или целенаправленной модернизации уже известных институтов (Здесь следует обратить внимание на быстро развивающуюся теорию реформ, в которой предлагаются некие общие принципы реформирования институтов. См.: В.М. Полтерович. Стратегии институциональных реформ. – М., - 2005.), способных индивидуализировать создаваемые знания с последующим восстановлением их всеобщей доступности.
Здесь возникает множество самых разных проблем. При этом есть две группы ученых, придерживающихся альтернативных взглядов. Я не буду ссылаться на них, но могу сказать, что одни проповедует точку зрения, согласно которой само знание (являющееся по природе своей публичным благом) должно сохранять общественную форму собственности. Другая большая группа экономистов говорит о том, что если знание будет существовать в форме общественной собственности, то это создает препятствие для распространения, ибо общественная собственность на знания, генерирует нежелание производителей создавать это благо и нежелание потребителей платить за него. Поэтому для того, чтобы знание распространялось, необходимо искать пути индивидуализации этой собственности, т.е. искать эффективные формы его частной собственности. Мне кажется, что эти проблемы должны найти свое отражение в обсуждаемом тексте Д.Е. Сорокина.
Третье. Об аналитике. Теперь я перехожу к последней части своего выступления. Это аналитика. Посмотрите статистику национального богатства и ВВП. Сегодня уже существует много исследований, демонстрирующих тенденцию изменения структуры национального богатства и ВВП в сторону увеличения удельного веса виртуальной составляющей (См., например: Перминов С.Б. Информационные технологии как фактор экономического роста / Экономическая наука современной России №2(29), 2005, 102-115; Рогов С.М. Функции современного государства и наука / Экономическая наука современной России №3(30), 2005, 37-45.). Ясно - это цивилизационный тренд. Пройти мимо него просто невозможно.
В этой связи я очень поддерживаю Р.С. Гринберга, возвращающего нас к сегодняшней теме обсуждения - неравенство. И здесь возникают свои особенности. Как только мы переходим к виртуальной собственности, как только мы начинаем рассматривать информационные продукты и в целом знания, мы моментально попадаем в ситуацию, когда возникает новый вид неравенства, обусловленного тем, что в отличие от взглядов Платона мы всегда имеем неравномерное, распределение талантов, воли и ресурсов. Отсюда возникает и неравенство. По терминологии А.Шевякова - это «нормальное неравенство», в отличие от «избыточного неравенства», пример которого: он в Париже, мы – здесь. Это, в самом деле, ненормально.
Ну, а если оставить шутки в стороне, то, по-видимому, нормальное неравенство – это и есть тот самый цивилизационный тренд, про который мы должны говорить. Он связан с неравномерным распределением талантов и ресурсов. Анализ проблем взаимосвязи отношений собственности и уровня нормального неравенства – это та тема, которая, как мне кажется, также должна быть представлена в обсуждаемом тексте.
Кирута А.Я. Я просто забыл сказать, что теорему Коуза очень часто интерпретируют расширительно, как утверждение, что продуктивность экономики не зависит от того, как распределены права собственности. Но очень существенно, что это, разумеется, не верно.
Теперь о том, что ресурсы знаний не имеют ограничений. У меня такое впечатление, что ограничения-то есть, но их просто не умеют измерять. По-моему, проблема развития знаний не на пути индивидуализации, а на пути развития государственных структур, которые обеспечивают равенство возможностей и расширенное воспроизводство человеческого капитала.
Медведев В.А. Дмитрий Евгеньевич, Ваше заключение.
