Серебрякова З.Л. Оттепель, заморозки, оттепель...
Умер Сталин, и у миллионов заключенных в тюрьмах, лагерях и в ссылке отступил мучительный страх, проснулись немыслимые ранее надежды и ожидания.
Реальные же перемены в их судьбах начались после ареста Берии: иным становилось отношение к «врагам народа», смягчался общий режим, сокращались сроки наказания.
Однако даже возвращавшиеся «на волю» чувствовали ограничения в правах как политически «скомпрометировавшие себя» лица. Эта негласная формула распространялась на большинство реабилитированных и на всех амнистированных. Характерно, что когда летом 1955 года я с сыном вернулась в Москву и жила у друзей, к ним внезапно пришли из милиции и потребовали, чтобы мы с ребенком в 72 часа покинули столицу. Помню взволнованный голос Елены Дмитриевны Стасовой, говорившей в те дни с кем-то из прокуратуры: «Безобразие, вы даже детей до сих пор не реабилитировали». Подробным рассмотрением каждого дела невозможно было разорвать колючую проволоку, опутавшую страну. В то время Никита Сергеевич Хрущев, среди тех кому доверял, высказывался о сталинских репрессиях откровенно с ненавистью, говорил о необходимости реабилитировать миллионы людей. Для этого необходимо было совершить подвиг, раскрыв туманное понятие «культа личности», назвав по имени виновника трагедии.
Первоначально предполагалось, что с разоблачением Сталина на ХХ съезде партии выступит А.В.Снегов – старый большевик, многолетний «зэк», назначенный в 1956 году одним из руководителей ГУЛАГа. Однако такое выступление оказалось по силам только самому Н.С.Хрущеву. Участник событий Д.Т.Шелепин вспоминал: «До съезда капитального обсуждения доклада не было... Говорили об этом – да, но возможность выступить на съезде с докладом многих пугала». И далее о Хрущеве: «Это целиком и полностью его и только его идея». Нетрудно представить, какое требовалось мужество, чтобы всего через три года после смерти Сталина, перед сотнями наиболее приближенных к нему высокопоставленных лиц говорить о преступлениях обожествленного кумира.
Даже сейчас, через 40 лет, сталинисты и неосталинисты агрессивны и непредсказуемы, а тогда на съезде Н.С.Хрущеву, несомненно, угрожала опасность.
Подготовленный П.Н.Поспеловым к закрытому заседанию съезда текст доклада был безлик и стал еще более обтекаем после соответствующей обработки. Никита Сергеевич сам добавил те кричащие факты, которые трогают, волнуют и теперь, хотя мы уже знаем так много. Он первый открыто говорил о нечеловеческих страданиях людей, неповинных ни в каких преступлениях, о беззакониях, воцарившихся в стране по воле Сталина во имя его беспредельной личной власти. Глубинный смысл доклада был направлен на то, чтобы отделить искусственно соединенные в культовые времена имена Ленина и Сталина – ведь сталинский террор острием своим был направлен против соратников Ленина, видных большевиков и затем уже остальных сограждан.
Огласив на съезде сталинский приказ о применении пыток, прочитав выдержки из писем арестованных, не выдержавших моральных и физических мук и подписавших фантастические, вымышленные показания, Хрущев тем самым раскрыл истоки вынужденных признаний. Его речь потрясала, и в этом была ее гигантская сила. Сила, которая дала возможность освободить, реабилитировать сотни тысяч, миллионы людей, снять с них клеймо особо опасных преступников, врагов народа.
Верхушка партии и государства явно была застигнута врасплох, да и сотрудникам судебных и карательных органов трудно было что-либо противопоставить речи Хрущева – горькой правде, не только всколыхнувшей делегатов съезда, но и волной прокатившейся по всей стране, по всему миру.
Толпы еще вчера безгласных людей хлынули в Военную коллегию Верховного суда, Прокуратуру СССР уже не с робкой просьбой о справедливости, а требуя ее, ссылаясь на слова лидера страны, произнесенные с трибуны съезда. Были созданы 97 комиссий Верховного Совета СССР, многочисленные комиссии с участием старых большевиков, которые разъехались по всему ГУЛАГу, возвращая жизнь, свободу, добрые имена наиболее бесправным и униженным. Надо отдать должное А.И.Микояну, принявшему непосредственное участие в реабилитациях; тогда часто можно было услышать: «Анастас Иванович помог».
Весной 1956 года была создана Комиссия Президиума ЦК для дальнейшего расследования репрессий 1936-1938 гг. К сожалению, возглавил ее Молотов, наименее заинтересованный в раскрытии истины. 13 апреля принимается постановление «Об изучении материалов открытых судебных процессов по делу Бухарина, Рыкова, Зиновьева, Тухачевского и др.». И вновь председателем стал Молотов, предрешая отрицательные выводы комиссии. Наряду с признанием, что «...массовые репрессии по государственной линии явились результатом злоупотребления властью со стороны И.В.Сталина», молотовская комиссия утверждала, что оснований для пересмотра дел в отношении Бухарина, Рыкова, Зиновьева, Каменева не имеется, поскольку они-де «на протяжении многих лет возглавляли антисоветскую борьбу, направленную против строительства социализма».
В декабре 1956 года снова заговорили о «вылазках антисоветских враждебных элементов» – на этот раз в выводах комиссии, которую возглавлял Л.И.Брежнев. В то время, особенно в первой половине 1957 года, противодействие политике, проводимой Н.С.Хрущевым, чувствовалось во всем. И все же освобождение узников ГУЛАГа продолжалось. Сравним цифры. За три года – с 1953 по февраль 1956 г. было реабилитировано 7679 человек, а после ХХ съезда – с марта 1956 по 1961 год – более 700 тысяч осужденных. Сохранялось лишь табу, наложенное на реабилитацию лидеров антисталинских оппозиций.
Однако в 1961г. комиссия ЦК КПСС под председательством Н.М.Шверника вернулась и к этим делам. В феврале 1963 года подведены итоги проверки материалов основных судебных процессов 1934-1938 годов. Сообщены общие статистические данные, особенно потрясавшие количеством расстрелянных. В 1937-38 гг. казнено более миллиона, причем, 631897 человек, по неполным данным, – решением внесудебных органов.
В те же годы сталинского террора расстрелян миллион партийных активистов, три миллиона отправлены в лагеря.
Важным выводом комиссии Шверника была констатация того, что дела, по которым в 1934-1938 годах проводились судебные процессы, были сфальсифицированы и подлежали прекращению. В выводах: «Такой чудовищный произвол допускал вопиющее беззаконие, грубо попирал элементарные нормы права и социалистической морали» – подчеркивалось: «Сталин совершил тягчайшее преступление».
Подкрепленное неопровержимыми фактами, заключение комиссии в то же время не могло не вызвать явного и скрытого раздражения и недовольства М.А.Суслова, Л.И.Брежнева, Н.Г.Игнатова, А.Н.Косыгина и многих, многих других все еще влиятельных сановников, оставшихся со сталинских времен в высших эшелонах власти. Потому-то не вызывает удивления постановление Президиума ЦК направить все документы и материалы комиссии на специальное хранение, запечатав в контейнер с надписью, разрешающей вскрыть его только по особому решению руководства ЦК КПСС.
Идеологические мероприятия тех лет, статьи в «Правде» и других партийных изданиях отражают силу сопротивления дальнейшему разоблачению преступлений прошлого. Выводы комиссии Шверника показали, что Троцкий не совершал никаких преступлений, однако его имя вновь превращают в жупел.
Верю, что А.И.Микоян выступал за полную реабилитацию Н.И.Бухарина и других «правых», но, судя по его более поздним воспоминаниям, к Троцкому и троцкистам, изначальным противникам Сталина, он по-прежнему относился враждебно. Подобная позиция, по-видимому, приводила к двойственности в его взглядах на проблему дальнейшей десталинизации и тем самым на поддержку Никиты Сергеевича. Вместе с тем убеждена, что не было изменений в основной политической линии самого Хрущева. Если бы он отступил от идей ХХ съезда, возможно, не было бы и заговора против него.
Не могу согласиться с бытующим ныне в среде историков мнением, что уже 1963 год ознаменовался наступлением «идеологических заморозков». Тогда еще печатались многие смелые произведения, приоткрытые архивы не закрылись вновь. Отзвуком ХХ съезда стало совершенно забытое Всесоюзное совещание историков, проходившее в Москве с 18 по 21 декабря 1962 года. О нем не упоминается ни в истории общественных наук, ни в рассказах об «оттепели». А событие было необычное, выступления – яркие и интересные. Наряду с историками говорили старые большевики, вернувшиеся из заключения.
Сенсационно для того времени прозвучали слова П.Н.Поспелова: «Я могу заявить, что достаточно внимательно изучить документы ХХII съезда КПСС, чтобы сказать, что ни Бухарин, ни Рыков, конечно, шпионами и террористами не были». Издание в 1964 году материалов этого совещания практически без цензурной правки подтверждает, что восстановление исторической правды продолжалось и в тот критический год.
В Комитете партийного контроля при ЦК КПСС продолжался пересмотр, вернее, дополнительное расследование судебных и партийных дел тех, чьи имена с 20-х годов символизировали противодействие сталинщине. Нас, близких к осужденным на процессах 1936-1938 годов, приглашали в КПК, беседовали, всячески ободряли и, вплоть до октября 1964 года, повторяли, что реабилитация совсем близка. Вновь, как когда-то в 1956 году, ждали пленума ЦК. Он должен был состояться в ноябре и официально посвящался, кажется, сельскому хозяйству, но главное – на нем ожидалось решение политических вопросов.
Думается, что если бы не готовность Хрущева дать ход результатам комиссии Шверника, заговорщики так бы не торопились осуществить свои замыслы. Одно из подтверждений этой версии в том, что после снятия Н.С.Хрущева со своих постов все работы КПК, связанные с материалами закрытого заседания ХХ съезда, прекратились буквально на следующий день. Добрые обещания сразу же сменились официальными рекомендациями впредь обращаться только в судебные органы.
С 1965 года становилось все более запретным не только упоминание о массовых казнях и репрессиях, но и о самом ХХ съезде. Даже в трудах профессиональных историков о нем можно было упоминать лишь мельком, в связи с пресловутым «культом личности».
В 70-е годы произошел курьезный случай: после очередного отказа реабилитировать моего отца Леонида Петровича Серебрякова и отчима Григория Яковлевича Сокольникова моя мама Галина Серебрякова обратилась «наверх». Суслов лично принял ее, и я помню ошеломленный вид мамы, когда, вернувшись со Старой площади, она рассказывала мне: «Представь – Суслов показывал на какой-то шкаф или сейф, и со злобной удовлетворенностью повторял: «Они все здесь». О судебных делах говорил, как о все еще существующих людях: «Никогда они отсюда не выйдут». Тогда действительно казалось, что полная правда о трагически погибших никогда не станет известна.
В 1985 году вновь ожили идеи и благородные дела ХХ съезда. В годы перестройки впервые в СССР был опубликован доклад Н.С.Хрущева. Во второй половине 80-х его основные положения были не просто пополнены и подтверждены гигантским, до тех пор совершенно секретным архивным материалом, но и многократно расширены и углублены.
Насколько трудно было Михаилу Сергеевичу Горбачеву и тем, кто работал рядом с ним, проводить преобразования, показали не только события, разыгравшиеся вокруг статьи Нины Андреевой, но и все более ожесточенное сопротивление крайне левых и крайне правых. А ведь правдивый анализ прошлого, восстановление справедливости были необходимы не только ради исторической истины, памяти жертв беззаконий и произвола, но и для решения насущных задач демократизации, законности, гласности.
К 1990 году были реабилитированы 838630 человек – больше, чем за все время хрущевской «оттепели». Среди них посмертно и те, о ком некому было хлопотать. Оставшиеся в живых и близкие погибших получали очень нужную материальную и иную помощь, на которую и рассчитывать уже не могли.
Начались поиски мест массовых казней и захоронений, с тем чтобы возвести там знаки памяти. Не могу судить о, вероятно, превосходном, но далеком памятнике, созданном Эрнстом Неизвестным, но вот в Москве и Подмосковье их успели установить всего несколько: открытый осенью 1990 года Соловецкий камень на Лубянской площади, летом 1991 года – мемориальная плита в Донском крематории на могиле «невостребованных прахов», мемориальные знаки в Бутове, на Ваганьковском кладбище и готовящийся к открытию памятник на Николиной горе. Возможно, есть еще несколько подобных памятных знаков, но, право же, вызывает удивление, что нынешние руководители государства, щедро тратящие деньги на строительство храмов, столь равнодушны к памяти своих погибших сограждан.
По какой-то зловещей закономерности после октябрьского пленума ЦК КПСС в 1964 году и вслед за уходом М.С.Горбачева с поста президента СССР имя главного палача – Сталина все более выводится из-под ответственности. Его портреты в «благостном» виде мелькают на обложках книг, с экранов телевидения, тиражируются по случаю юбилейных дат.
Показательно, например, что в книге М.Докучаева «Москва, Кремль. Охрана», восхваляющей Сталина, снова появляются враги народа и Троцкий, якобы дающий «установку на террор». Гамарника, Тухачевского и ряд других полководцев Красной армии автор зачем-то изображает германофильской мафией, а Вышинского, Ежова, Берию и им подобных – «во всем величии раскрывающих моральные качества чекистов». И это клеветническое зелье рекламируется в «Книжном обозрении» как бестселлер номер один?!
Живучесть сталинизма подчеркивает значение тех, кто выступил против его преступной теории и практики. Михаил Сергеевич Горбачев, возглавляя страну, завершил начатое ХХ съездом: сказана правда, пусть даже не вся, о сущности сталинского террористического режима, реабилитированы его жертвы.
В годы перестройки впервые были сняты все запреты на имена, опубликованы опороченные и изъятые когда-то научные труды, литературные произведения разных направлений и школ! Перестало караться инакомыслие, эмигрантам вернули права гражданства в родной стране, и, наконец, в 1991 году в тюрьмах и лагерях не осталось ни одного политического заключенного.
Через десятки лет, казалось бы, нереальные, неисполнимые сверхзадачи ХХ съезда были воплощены в жизнь и в нашу историю вписаны замечательные, светлые и славные страницы. Очень хотелось бы верить, что так оно есть и будет.
