Волобуев О.В. Внутренние мотивы политических акций
В обобщающей работе по истории Советского Союза английского профессора Хоскинга, в разделе, посвященном XX съезду КПСС, есть такой подзаголовок: «Управляемая десталинизация». В какой-то мере с этим определением можно согласиться. Но только в какой-то мере. Пользуясь современной терминологией, можно было бы сказать – «номенклатурная десталинизация». Важно лишь помнить, что когда тот или иной процесс спускается сверху, потом он может развиваться не совсем так, как предполагали запускавшие его.
Поэтому мне представляется, что после XX съезда шли параллельные процессы. С одной стороны, действительно имела место управляемая десталинизация. А с другой – десталинизация, протекавшая в обществе стихийно, и верхи не всегда могли управлять им. Я бы, пожалуй, не согласился с мнением Виктора Шейниса – если я его правильно понял – о том, что очень неглубоким был след, оставленный XX съездом. Мне кажется, что он был глубоким. И имел долговременные последствия.
Сошлюсь на разговор Бурлацкого, который приводится в его книге, с членом редакционной группы XX съезда С.П.Мезенцевым. Мезенцев сравнил доклад Хрущева с бомбой замедленного действия. Когда взорвется – неизвестно. И что оставит после себя в нашей идеологии – тоже непонятно. Причем эта оценка, как утверждает Бурлацкий, относится как раз к тому времени, когда только-только закончился XX съезд.
Очень важен для историков вопрос, какими мотивами руководствовались исторические деятели, идя на те или иные акции. И насколько они просчитывали последствия.
Вопрос о мотивации – один из самых сложных в истории. Нам хорошо известны те или иные события, мы можем их описать, но мотивация тех или иных действий не всегда ясна. К тому же иногда она запутывается в воспоминаниях современников и особенно деятелей, причастных к этим событиям.
Упомянем прежде всего мотивацию, о которой на конференции уже говорилось, – «заставить сказать правду». Это из мемуаров Хрущева. Конечно, такой мотив был, но был ли он решающим? Вообще здесь интересно то, что импульс к развенчанию или к критике культа личности Сталина исходил «сверху». В той исторической обстановке трудно было ожидать, что он пойдет «снизу». Поэтому возникает вопрос: почему верхи, точнее какая-то их часть, решились на этот шаг?
Анализируя историческую ситуацию того времени и воспоминания о нем, можно сформулировать несколько мотивов. В частности, шла борьба между существовавшими в верхах группировками и, наверное, разоблачение культа личности Сталина в той или иной мере было связано с этой борьбой, с попытками таким образом подорвать позиции соперников. Иными словами, велись номенклатурные игры.
Вспомним, как Хрущев, выступая на XX съезде с докладом, обращался к Ворошилову: «а вот ты» и т.д. (это можно прочесть в стенограмме съезда, поэтому не привожу всех этих обращений). Здесь явно просматривалась попытка подрыва позиций соперников.
Здесь же просматривается и такой аспект – обеспечение безопасности номенклатуры, или партийно-государственной бюрократии от репрессий. Тем более что борьба группировок в верхах тоже могла в дальнейшем привести к репрессиям, чего некоторые не без основания опасались.
Нельзя исключать и такого мотива, как утверждение собственного авторитета, утверждение своего лидирующего (вождистского) положения в партии и обществе через развенчание культа личности Сталина.
Если говорить о мотивах вообще, то их можно разделить, как мне представляется, на две группы.
Одни мотивы связаны с политической целесообразностью, с той или иной политической тактикой. Другие – назовем их условно благородными мотивами – это восстановление справедливости и другие нравственные стимулы.
Что касается благородных мотивов восстановления справедливости (сошлюсь еще раз на Волкогонова, который пишет, что это была попытка «восстановить справедливость»), то я не исключаю их. Но мне кажется, что такой мотив мог появиться в процессе подготовки к XX съезду, а может быть, и на самом съезде. Вообще, когда мы оцениваем то или иное выступление, тот или иной доклад, будь то на партийных съездах, будь то на заседаниях Верховных Советов, то большое значение имеет даже то, как выступает политический деятель. И тут любопытна неистовость, яростность выступления Хрущева, что отмечено, скажем, в воспоминаниях И.С.Черноуцана – консультанта Отдела культуры ЦК в то время. Черноуцан, в частности, пишет, что Хрущев выступал с особой ненавистью, говорил о Сталине с ожесточением. А почему с особой ненавистью, ожесточением? В какой-то мере это можно объяснить. Нужно было убедить делегатов. Отсюда и эмоциональный подъем, эмоциональная напористость. Но судя по всему, Никита Сергеевич, находясь в эйфорическом возбуждении, не отдавал себе отчета в том, какой резонанс будет иметь его доклад внутри страны и за рубежом.
Думаю, была и такая причина: как Сталину требовалась своя партия (помните очищение от «ленинской гвардии», т.е. от поколения, которое формировалось в другие времена?), так и Хрущеву, видимо, нужна была своя партия, очищенная от людей, преданных Сталину и сталинизму, хотя и сам Хрущев был заражен сталинизмом, что он и признает в своих мемуарах.
Мало было сменить номенклатуру – а такая смена была произведена. Нуждалась в обновлении вся партия. Я сделал подсчеты, сколько человек вступило в партию за три года с XIX съезда по XX съезд и сколько за три года с XX по XXI съезд. Оказалось, что в послесталинское трехлетие в партию вступило более миллиона человек, т.е. в три раза больше, чем за трехлетие после XIX съезда, давшего прибавку в 333 тысячи. Другими словами, шло обновление и руководящих кадров, и всего состава партии. Но над этой динамикой надо еще подумать.
Во всяком случае, новая партия, конечно, нужна была Хрущеву. Другое дело – создал он ее или нет. Но попытки такие были. В какой мере осознанные – трудно сказать.
Но вот что важно. Никакого покаяния сверху в тот период, конечно, не было. Очищения партии тоже не произошло. Политическая элита по существу осталась прежней, в прежней парадигме. Вот почему стало возможным так легко повернуть все эти процессы вспять. И уже совсем другое дело, что получилось потом.
