Наумов В.П. К истории секретного доклада Н.С. Хрущева

     40 лет тому назад состоялся ХХ съезд КПСС, сыгравший значительную роль в истории страны. Воздавая ему должное, мы, однако, мало знаем об этом выдающемся событии. Да и наши суждения о нем опираются на те стереотипы и штампы, которые выработала партийная пропаганда того времени.
     ХХ съезд состоял из двух неравных частей. Первые 19 заседаний ничем особенно не выделяли этот партийный форум. Может быть, только отсутствием аллилуйщины в адрес вождей да еще тем, что обошлись без непомерных восхвалений «великого вождя всех времен и народов» – Сталина.
     Бóльшая часть съезда была как бы поставлена для «партии и советского народа», и ее предполагалось обнародовать. Но была другая часть, которую Президиум ЦК решил провести в чрезвычайной секретности. Делегаты съезда готовы были услышать «нечто» особо важное, касающееся Сталина. Накануне им разослали ленинские работы, ранее не публиковавшиеся в открытой печати: обращение к ХII съезду партии – т.н. «Завещание», письма по национальному вопросу и другие документы. Делегатов поставили в известность, что на съезде с докладом «О культе личности» выступит Хрущев.
      И вот, когда съезд исчерпал повестку дня, избрал руководящие органы и фактически закончил работу, состоялось еще одно, 20-е заседание, на котором выступил Хрущев. Именно этот доклад всколыхнул все советское общество, имел отзвук во всем мире и определил особое место съезда в истории.
     Однако до сих пор покрыто тайной все, что связано с рождением самой идеи – поставить такой доклад на съезде. С борьбой мнений в Президиуме ЦК вокруг проблем, нашедших отражение в докладе. Поэтому в литературе, в средствах массовой информации так много досужих вымыслов и фантастических предположений, рождающихся из «свободного» комбинирования мозаичных фактов и вольных допущений.
     Отчасти это объясняется тем, что в распоряжении историков были воспоминания только одного участника событий. Но память человеческая – об этом надо помнить – несовершенный инструмент, особенно, когда речь идет о мемуарах. Эгоцентризм и некритическая оценка собственной личности, прошедших событий, участником которых был, видимо, вполне естественны.
     Спустя 40 лет на юбилей ХХ съезда КПСС широко откликнулась российская пресса. Причем, как уже говорилось, в публикациях представлены полярные точки зрения, соответствующие политической позиции авторов и органов печати.
     Ортодоксальные большевики, пожалуй, впервые так открыто и прямо оценили доклад Хрущева как начало катастрофы, которая произошла в 1991 году. Катастрофы, надо понимать, для коммунистической партии.
     Бывшие партийные реформаторы оценивали доклад Хрущева как важный и осуществимый шаг на пути обновления партии, демократизации общества, как начало перестройки 50-х годов. Проводилась аналогия с политическими реформами 80-х. Провал реформаторских усилий Хрущева объяснялся сопротивлением консервативных сил внутри руководящего ядра партии.
     Менее четкое освещение получила точка зрения, что кризис партии был обусловлен ее характером, внутренне присущими ей неразрешимыми противоречиями. Как показала история, партия не поддавалась реформированию. К тому же вся деятельность руководящего ядра партии, в том числе и все решения ХХ съезда были направлены на укрепление монопольной власти партии в обществе, на преодоление крайностей, проявившихся в сталинские времена во внутренней и внешней политике, а не на принципиальный отказ от этой политики. Попытки соединения таких антагонистических категорий, как демократия и диктатура, полностью провалились.
     Исходя из различных концепций, по-разному оценивались и история подготовки секретного доклада, мотивов его постановки на съезде, порядок проведения закрытого заседания, реакция коммунистов на доклад Хрущева, положение в партии после съезда.
     Следует отметить, что вторая часть съезда готовилась очень тщательно и эта работа сопровождалась острыми и резкими дискуссиями в Президиуме ЦК. Сразу же после смерти Сталина новое руководство МГБ предприняло шаги к широкой огласке действий органов безопасности по фальсификации судебных дел, пыток и истязаний заключенных как обычной практике их деятельности и о причастности Сталина к этим преступлениям. В печати опубликовали факты, связанные с фальсификацией «дела врачей», дела грузинских политических деятелей, «Ленинградского дела». В этой связи предали гласности и методы действия Следственной части по Особо важным делам МГБ СССР. Группа сотрудников этого министерства была уволена и даже арестована.
     За короткое время были пересмотрены дела генералов Телегина К.Ф., Крюкова В.В., Голушкевича В.С., Ласкина И.А., адмирала Алафузова В.А. и других. Многих из них арестовали во время войны или вскоре после ее окончания и по нескольку лет содержали под стражей без следствия и суда. Была реабилитирована группа руководящих комсомольских работников, видные специалисты авиационной промышленности, Главного артиллерийского управления, значительное число крупных партийно-советских работников, а также большая группа генералов, которые во время Отечественной войны попали в немецкий плен. С каждым днем тайные дела сталинских застенков становились все более явными. Вначале для узкого круга, но постепенно этот круг все более расширялся.
     Первое открытое сообщение о зверствах, которые творились в органах безопасности, о методах действия ее сотрудников появились еще весной 1953 года. Инициатором таких публикаций был Берия. После его ареста появились сообщения, что он несет прямую, а может быть, и главную ответственность за политические репрессии 30-40-х годов. В связи с подготовкой судебного процесса над Берией и его сообщниками, следственные органы рассматривали дела репрессированных видных партийных, советских работников, осужденных после того, как летом 1938 года Берия появился в НКВД в качестве его фактического руководителя и начальника Главного управления государственной безопасности. Именно тогда были расстреляны Р.Эйхе, П.Постышев, Я.Рудзутак, А.Косарев и другие. В ходе следствия по делу Берии был выявлен очень важный материал, раскрывающий факты незаконных репрессий, фальсификации следственных дел, применения пыток и истязаний заключенных.
     Как известно, судебный процесс над Берией и его сообщниками был закрытым. Но после того как приговор был приведен в исполнение, по указанию Президиума ЦК текст обвинительного заключения по этому делу разослали в местные партийные организации. С ним знакомили партийных функционеров вплоть до райкома партии, руководителей кафедр общественных наук. Это был обширный документ, объемом 48 страниц типографского текста брошюры большого формата.
     Таким образом в конце 1953 г. большая группа партийного актива была информирована о преступлениях, совершенных органами безопасности. После этого поток обращений к членам Президиума ЦК с просьбой пересмотреть дела жертв политических репрессий 30-40-х годов стал нарастать с каждым днем.
     Вспоминает А.И.Микоян: «После смерти Сталина ко мне стали поступать просьбы членов семей репрессированных о пересмотре их дел. Я отправлял эти просьбы Руденко (Генеральный прокурор СССР). Очень много случаев было, когда после проверки они полностью реабилитировались. Меня удивляло: ни разу не было случая, чтобы из посланных мною дел была отклонена реабилитация».
     Прокуратура и КГБ рассматривали дела репрессированных, принимали решения о реабилитации и направляли все документы в Комитет партийного контроля для решения вопроса о партийности реабилитированных. После этого окончательное решение по всему делу принималось Президиумом ЦК КПСС. Прокуратура и КГБ работали очень активно. И, безусловно, в этом они опирались на поддержку Хрущева.
     К осени 1955 г. в Президиуме ЦК накопился значительный материал о политических репрессиях и ответственности Сталина за совершенные преступления в отношении коммунистов и партийных руководителей во второй половине 30-х годов.
     Микоян вспоминает: «Я думал, какую ответственность мы несем, что мы должны делать, чтобы в дальнейшем не допустить подобного. Я пошел к Н.С. и один на один стал ему рассказывать. Вот такова картина. Предстоит первый съезд без участия Сталина после его смерти. Как мы должны себя повести на этом съезде касательно репрессированных сталинского периода?
     Кроме Берии и его маленькой группы работников МВД мы никаких политических репрессий не применяли уже почти 3 года, но ведь надо когда-нибудь, если не всей партии, то хотя бы делегатам первого после смерти Сталина съезда, доложить о том, что было. Если мы этого не сделаем на этом съезде, а когда-нибудь и кто-нибудь это сделает, не дожидаясь другого съезда – все будут иметь законное основание считать нас полностью ответственными за прошедшие преступления. Мы несем какую-то ответственность, конечно. Но мы можем объяснить обстановку, в которой мы работали. Если мы это сделаем по собственной инициативе, расскажем честно правду делегатам съезда, то нам простят, простят ту ответственность, которую мы несем в той или иной степени. По крайней мере скажут, что мы поступили честно, по собственной инициативе все рассказали и не были инициаторами этих черных дел. Мы свою честь отстоим, а если этого не сделаем, мы будем обесчещены.
     Н.С. слушал внимательно. Я сказал, что предлагаю внести в Президиум предложение создать авторитетную комиссию, которая расследовала бы все документы МВД, Комитета госбезопасности и другие. Добросовестно разобралась бы во всех делах о репрессиях и подготовила бы доклад для съезда.
     Н.С. согласился с этим».
     Хрущев выдвигает другую версию. Он полностью отвергает чью-либо инициативу в постановке вопроса о создании перед ХХ съездом комиссии по расследованию положения дел при Сталине. Что же касается позиции Микояна, Хрущев пишет: «Насколько я припоминаю, Микоян не поддержал меня активно, но он и не делал ничего, чтобы сорвать мое предложение».
     Какими бы мотивами ни руководствовались члены Президиума ЦК, нельзя забывать о формировании в руководящих кругах партии, среди номенклатуры, определенных настроений осуждения произвола Сталина. Нарастание репрессий в конце 40-х – начале 50-х годов и реальная возможность повторения «Большого террора» создавали атмосферу отсутствия безопасности для всех социальных групп в обществе, в том числе и для представителей партийно-государственной номенклатуры.
     В последние годы жизни Сталин перенес центр тяжести в системе руководства партии и страны на органы государственной безопасности. С работниками следственного отдела по особо важным делам МГБ виделся чаще, чем с членами Президиума ЦК. Фактически взял на себя руководство этим отделом МГБ. Сам определял лиц, подлежащих аресту, готовил вопросы для следствия, определял меры физического воздействия на арестованных, выдвигал формулы обвинения и вместе со следователями МГБ редактировал и отрабатывал обвинительные заключения, приговоры для судебных органов в предстоящих процессах.
     Учитывая опыт «Большого террора», Сталин вывел из-под влияния МГБ партийные кадры. Для них были созданы специальные органы, своя прокуратура во главе со Шкирятовым, следственная группа. Была даже создана специальная тюрьма для партийных работников. Хотя все эти замыслы до конца осуществить не удалось.
     Высшие слои партии, члены ЦК, государственные чиновники, многочисленные местные партийные работники – все устали от ожидания возможного ареста, тюрьмы, смерти, преследований членов семей. Все они нуждались в твердых гарантиях своей личной безопасности. И считали, что со смертью Сталина наступил тот момент, когда этого можно добиться.
     Но было бы ошибкой полагать, что лишь субъективные моменты определяли направленные на преодоление последствий сталинизма действия Хрущева и других членов Президиума ЦК.
     В 1953 г. советское общество стояло накануне социального взрыва. Беспредельная мощь партии, безграничность ее власти, беззаветная преданность ей граждан страны – эти клише официальной пропаганды уже не могли скрыть глубочайших противоречий внутри общества. Многие миллионы людей долгие годы несли неимоверные лишения и жертвы. Их терпению наступил предел. Основная масса населения уже утратила веру в обещанное партией «светлое будущее».
     Нельзя сбрасывать со счетов и личные наблюдения советских людей, побывавших за границей в годы Великой Отечественной войны. Даже в условиях войны и разрухи они смогли оценить и сопоставить достижения западной цивилизации со своей жизнью. Жизненный уровень населения побежденной Германии был выше, чем в победившем СССР. А участие в войне западных союзников приоткрыло перед советскими людьми скрывавший реальный мир занавес, который после войны стал для них «железным».
     Господствовавшая в СССР система держалась на авторитете Сталина, на страхе, который он вселял, безжалостно распоряжаясь судьбами миллионов. Смерть диктатора вызвала двойственное настроение в обществе. С одной стороны, утрата обожествляемого вождя вызвала растерянность, сожаление, печаль по усопшему. С другой – смерть Сталина ослабила страх перед государством.
     Система стала давать сбои. Население выражало недовольство существовавшими порядками, и новое руководство, пришедшее после Сталина к власти, отдавало себе отчет в том, что прежними методами не сможет удержать страну и сохранить режим. Кризис сталинизма охватил и страны советского блока. К подавлению волнений немецких рабочих в Восточном Берлине в июне 1953 г. были привлечены советские войска. Еще большее значение имели выступления заключенных в лагерях ГУЛАГа. Летом 1953 г. восстания были в Воркуте и Норильске, в конце 1953 г. – в Унжлаге, Вятлаге и других «островах архипелага ГУЛАГ». Летом 1954 г. разразилось небывалое по силе и продолжительности восстание заключенных в казахском поселке Кенгире. Против восставших  были брошены армейские части и танки.
     Восстания происходили и в центре страны, в крупных промышленных городах от Поволжья до Воркуты, вокруг которых было немало лагерей. По данным МВД СССР, на 1 апреля 1954 г. в ГУЛАГе было 1 млн. 360 тыс. заключенных. Из них за «контрреволюционные преступления» отбывали наказание 448 тыс. человек, за тяжкие уголовные преступления – около 680 тыс. Среди заключенных почти 28% составляла молодежь до 25 лет. Восстания в лагерях породили опасность того, что миллионы заключенных обретут свободу. А это могло стать детонатором больших социальных потрясений.
     Обстановка в стране угрожающе накалялась. СССР стоял перед необходимостью кардинальных мер, направленных на реформирование и в то же время сохранение сущности существовавшего в стране режима. Это и было, по моему мнению, одной из важнейших причин, побудивших руководителей партии выступить с критикой сталинизма.
     По мере приближения дня открытия съезда, дискуссии в Президиуме ЦК КПСС становились все острее. В этой связи исследование истории доклада Хрущева о культе личности на ХХ съезде имеет большое значение не только для выяснения позиций отдельных членов Президиума ЦК, но и для более глубокого уяснения серьезности намерений руководителей партии извлечь уроки из прошлого, их действий после съезда.
     Есть официальная версия истории доклада. Суть ее состоит в следующем. К осени 1955 года Президиуму ЦК стало ясно, что репрессии в отношении партийной олигархии носили массовый характер. В большинстве случаев обвинения, которые служили основанием для самых суровых приговоров, были фальсифицированы. Хрущев выдвигает предложение проинформировать делегатов съезда партии о преступлениях Сталина. Во время обсуждения подготовительных материалов к съезду, как утверждал Хрущев, против его предложения активно выступали Молотов, Маленков, Каганович. Дело представлялось таким образом, что так называемая «антипартийная группа» уже сложилась в 1955 году во время подготовки ХХ съезда. Остальные члены Президиума ЦК активно Хрущева не поддерживали, но и не возражали против проверки всех документов органов безопасности. Как и Хрущев, они считали необходимой информацию о проделанной работе на заседании съезда.
     Ну а поскольку вопрос о выступлении против культа личности был окончательно решен только на завершающей стадии заседания съезда, доклад поставили на заключительное заседание. Хрущев при этом якобы предлагал выступить с докладом П.Н.Поспелову, однако члены Президиума ЦК единодушно настояли на том, что выступить должен он сам.
     В этих положениях, как и во всей официальной историографии мало истины. Наверное, настало время сказать правду.
     Хрущев стремился представить себя единственным членом Президиума ЦК, который добивался постановки доклада о культе личности на съезде. В его мемуарах сквозит мысль, что он призывал своих коллег покаяться перед съездом в том, что они знали о преступлениях и были причастны к ним. Весь Президиум ЦК Хрущев разделил по степени информированности на две категории: он сам, Булганин, Первухин и Сабуров были якобы не информированы о терроре 30-х годов, не имели отношения к нему и не несут никакой ответственности за те преступления, которые совершал Сталин. Другая группа – Молотов, Ворошилов – знали все. Микоян и Каганович также были полностью информированы, но им не были известны детали. Маленков не был инициатором массовых репрессий, но выступал послушным исполнителем.
     Это очень сомнительная классификация, особенно в той части, которая относится лично к Хрущеву. Он находился в составе высшего руководства со второй половины 30-х годов и «наводил порядок» и в Москве, и на Украине. Вполне резонно замечание Микояна на эту часть воспоминаний Хрущева: «Чувствуется неприятная, фальшивая нотка – снять с себя всякую ответственность, которая ложилась на всех членов и кандидатов в члены Политбюро, работавших тогда при Сталине. Здесь, видимо, он хотел себя выделить из этого круга, представить себя в роли постороннего неосведомленного наблюдателя, рассчитывая на неинформированность читателя».
     31 декабря на заседании Президиума состоялась острая дискуссия о репрессиях 30-х годов. Был поднят и вопрос об обстоятельствах убийства Кирова. В ходе прений возникали предположения о том, что к убийству приложили руку чекисты. Вспоминали при этом о высказывании Орджоникидзе. Решено было посмотреть соответствующие документы, в том числе и следственные дела Г.Ягоды, Н.Ежова и Ф.Медведя – бывшего начальника Ленинградского областного управления НКВД.
     Но главным вопросом на заседании стала судьба членов ЦК, избранного ХVII съездом партии, и его делегатов. В связи с этим создали комиссию во главе с Поспеловым – секретарем ЦК. В состав ее вошли секретарь ЦК Аристов, Председатель ВЦСПС Шверник и зам. председателя Комитета партийного контроля ЦК КПСС Комаров. Комиссии поручили изучить все материалы репрессий членов ЦК ВКП(б), избранных XVII съездом партии, и других советских граждан в период 1935-1940 гг.
     Членов Президиума ЦК особенно возмущали расправы и расстрелы представителей партийной олигархии. Микоян – как он сам пишет – первый поставил этот вопрос: «Как-то я попросил...примерно за полгода до ХХ съезда подобрать для меня и составить две справки: сколько было делегатов на ХVII съезде («Съезде победителей») и сколько подверглось репрессиям. Я попросил ХVII съезд потому, что тогда еще не было репрессий среди членов партии. Это было тогда, когда на съезде не было антипартийных группировок, разногласий, было единство партии. Поэтому важно было посмотреть, что стало с делегатами этого съезда. И вторую справку – это список членов и кандидатов в члены ЦК партии, избранных на этом съезде, а потом репрессированных». К этому надо добавить, что дела многих членов ЦК, избранных ХVII съездом, уже были пересмотрены в ходе следствия по делу Берии.
     По мере приближения открытия съезда в Президиум ЦК поступало все больше фактов о сталинских преступлениях. Систематически информировала о своей работе комиссия Поспелова. Все чаще на заседаниях Президиума ЦК возникал вопрос, как информировать партию о фактах сталинских преступлений. Однако до 1 февраля 1956 г. речь шла только об информации по поводу массовых репрессий в отношении партийных и советских деятелей во второй половине 30-х – начале 40-х гг.
     1 февраля было решено доставить в ЦК бывшего следователя по особо важным делам МГБ СССР Б.В.Родоса, который за совершенные преступления находился в заключении. Ответы на вопросы, заданные ему, поразили членов Президиума. В частности, он заявил: «Мне сказали, что Косиор и Чубарь являются врагами народа, поэтому я, как следователь, должен был вытащить из них признание, что они враги...  Я считал, что выполняю поручение партии».
     На заседании Хрущев поставил перед своими коллегами вопрос: «Хватит ли у нас мужества сказать правду?» А.И.Микоян, П.Н.Поспелов и И.А.Серов приводили конкретные факты, указывающие на то, что Сталин сам руководил массовым террором. В частности, в города, области и республики «спускались» лимиты на аресты и эта «разнарядка» утверждалась лично Сталиным. Молотов тем не менее считал, что в докладе на съезде надо обязательно признать, что Сталин – великий продолжатель дела Ленина. Микоян против. Затем выступил Сабуров: «Если верны факты, разве это коммунизм? За это простить нельзя». Маленков признал, что вопрос о Сталине ставится правильно и об этом надо сказать партии. С ним согласились Первухин и Булганин. В поддержку Молотова безоговорочно выступил только Ворошилов, с оговорками – Каганович. «Сталин, – сказал Хрущев в заключение, – был предан делу социализма, но все делал варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинил». Впервые на Президиуме так определенно и остро говорили о Сталине как организаторе массовых репрессий.
     К началу февраля комиссия Поспелова закончила свою работу и представила в Президиум обширный доклад почти в 70 страниц машинописного текста.
      Доклад открывался разделом «Приказы НКВД СССР по проведению массовых репрессий». Комиссия процитировала наиболее важные документы, на основании которых во второй половине 30-х годов развернулись массовые репрессии. Изучение документов позволило комиссии сделать вывод, что антисоветские организации, блоки и различного рода «центры», якобы раскрытые НКВД, были сфабрикованы следователями. В докладе приводились конкретные примеры применения  пыток и, в частности, к таким крупным фигурам, как Р.Эйхе, В.Блюхер, Я.Рудзутак и др. Грубейшие нарушения законности стали повседневной практикой и следственных и судебных органов, в частности, Военной коллегии Верховного Суда СССР.
     Комиссия отмечала, что фальсификации дел, пытки и гнусные провокации, зверское уничтожение партийного актива было санкционировано Сталиным. «...т.т. Сталину и некоторым членам Политбюро систематически направлялись протоколы допроса арестованных, по показаниям которых проходили работавшие еще члены и кандидаты в члены ЦК КПСС, секретари нацкомпартий, крайкомов и обкомов. Проводя массу необоснованных арестов, Ежов на совещаниях открыто заявлял, что он действует по указаниям сверху».
      Комиссия пришла к выводу о том, что основные кадры троцкистов и правых были репрессированы в 1935, 1936 и первой половине 1937 года. После этого террор обрушился на партийно-советские кадры, которые сами вели борьбу против троцкистов, зиновьевцев, правых.
      В заключение комиссия делала вывод: «Таким образом, самые позорные нарушения социалистической законности, самые зверские пытки, приводившие, как это было показано выше, к массовым оговорам невинных людей, дважды были санкционированы И.В.Сталиным от имени ЦК ВКП(б).
     В полувековой истории нашей партии были страницы тяжелых испытаний, но не было более тяжелой и горькой страницы, чем массовые репрессии в 1937-1938 годах, которые нельзя ничем оправдать».
      9 февраля Президиум ЦК заслушал сообщение комиссии Поспелова. Микоян так рассказывает об этом: «Докладчиком от комиссии был Поспелов (он был и сейчас остается просталински настроенным). Факты были настолько ужасающими, что когда он говорил, особенно в местах очень тяжелых, у него на глазах появлялись слезы и дрожь в голосе. Мы все были поражены, хотя многое мы знали, но всего того, что доложила комиссия, мы конечно не знали. А теперь это все было проверено и подтверждено документами».
     После доклада Хрущев изложил свою позицию: «Несостоятельность Сталина раскрывается как вождя. Что за вождь, если всех уничтожил. Надо проявить мужество сказать правду. Мнение: съезду сказать, продумать, как сказать. Кому сказать. И если не сказать, тогда проявим нечестность по отношению к съезду.
     Может быть, Поспелову составить доклад и рассказать – причины культа личности, концентрация власти в одних руках, в нечестных руках».
     На заседании Хрущев поставил один из важных вопросов – где сказать, и твердо ответил: на закрытом заседании съезда. Он предложил также напечатать и раздать делегатам съезда ленинское «завещание» и письмо по национальному вопросу.
     Молотов вновь попытался убедить членов Президиума в том, что в докладе должна быть формулировка «Сталин – продолжатель дела Ленина», и аргументировал это тем, что тридцать лет партия жила и работала под руководством Сталина, осуществила индустриализацию страны, одержала победу в войне и вышла из нее великой державой. Ему возражал Каганович: «Историю обманывать нельзя. Факты не выкинешь. Правильное предложение товарища Хрущева доклад заслушать. ...Мы несем ответственность, но обстановка была такой, что мы не могли возражать». И далее Каганович рассказал о трагической судьбе своего брата Михаила. Вместе с тем в выступлении Кагановича прозвучала осторожная нота: он предложил информировать делегатов так, «чтобы нам не развязать стихию».
     Маленков: «Никакой борьбой с врагами не объясним, что перебили кадры. «Вождь» действительно был «дорогой». Аверкий Аристов: «Сказать: мы этого не знали – недостойно членов Политбюро...» Дмитрий Шепилов: «Надо сказать партии, иначе нам не простят...»
     Несомненно, что вначале, до января 1956 года, среди членов Президиума ЦК было намерение сказать о Сталине в отчетном докладе. Об этом свидетельствуют и записи обсуждений на заседаниях Президиума ЦК КПСС.
     Теперь же, в ходе дискуссии определенно выявились две противостоящие позиции. В конце концов Молотов, Ворошилов, Каганович выступили против постановки на съезде отдельного доклада о культе личности. Им противостояли остальные члены и кандидаты в члены Президиума ЦК, которые поддерживали позицию Хрущева. Сам Хрущев постарался сгладить остроту дискуссии и даже сказал, что «не видит расхождений», все, мол, считают, что «съезду надо сказать правду...» И добавил: «Не смаковать». Формально все выводы комиссии Поспелова были одобрены Президиумом ЦК. Однако не все они были приняты докладчиком съезда.
      Выводы комиссии о том, что все «центры» и «блоки» были созданы следователями НКВД, прямо и недвусмысленно ставили вопрос о пересмотре приговоров, сфальсифицированных открытых процессов второй половины тридцатых годов над лидерами бывшей оппозиции. Однако этот вывод комиссии был проигнорирован, и более того – в особую заслугу Сталина в отчетном докладе и в докладе о культе личности была поставлена борьба с оппозицией, ее разгром. В отчетном докладе троцкисты и бухаринцы были вновь поименованы «врагами народа», поборниками реставрации капитализма. Следует заметить, что при обсуждении итогов работы комиссии Поспелова Молотов, Каганович, Ворошилов, Булганин настаивали особо подчеркнуть выдающееся значение Сталина в борьбе против троцкистов и правых. В своих воспоминаниях Хрущев ушел от этой проблемы и объяснил свою позицию тем, что Президиум ЦК не захотел поднимать вопрос об открытых процессах ни в докладе о культе личности, ни после ХХ съезда якобы потому, что не хотели дискредитировать руководителей коммунистических партий, которые присутствовали на этих процессах.
      К подготовке сценария съезда Хрущев привлек старых большевиков, реабилитированных к тому времени и возвратившихся из лагерей в Москву. Среди них – Шатуновская, А.Снегов и др. Предполагалось пригласить еще несколько человек в качестве гостей съезда, а некоторым из них предоставить трибуну как свидетелям сталинских преступлений. Хрущев подобрал наиболее ярких ораторов, надеясь, что их выступления помогут переломить настроение делегатов. Текст выступления А.В.Снегова был передан Хрущеву в январе 1956 года.
      Однако позиция членов Президиума ЦК стала меняться. И они, и сам Хрущев склонялись к тому, чтобы обсудить вопрос о культе личности с минимальной оглаской, по возможности в кругу делегатов съезда. Об изменении настроения в Президиуме ЦК свидетельствуют следующие факты. В письме к Хрущеву Снеговым были приложены списки «реабилитированных старых большевиков для приглашения на съезд». 3 февраля состоялось решение Президиума ЦК, поручавшего секретариату ЦК рассмотреть вопрос о выдаче билетов «группе коммунистов, которые в прошлом неправильно исключены из партии и ныне восстановлены в рядах КПСС». Весьма знаменательное изменение формулировки постановления ЦК по сравнению с письмом Снегова. Еще через 6 дней, 9 февраля 1956 года, Президиум принял решение о приглашении на съезд «группы старых коммунистов». Из числа тех, кого предлагал Снегов, в подготовленные аппаратом ЦК списки попали лишь четверо, включая самого Снегова, и то по разовым пропускам, то есть на одно-два заседания.
      Беседа со Снеговым была в январе 1956 года. 1 февраля Снегов прислал текст своего выступления с обращением к Хрущеву:
      «Уважаемый Никита Сергеевич!
      Как Вы считали нужным, я даю проект своего выступления на Ваше усмотрение. Само собой разумеется, что заранее принимаю все Ваши изменения и поправки. Если Вы сочтете необходимым коренную переделку, просил бы эти указания дать мне лично».
      На этом документе, спустя две недели, появилась резолюция зав. Общим отделом ЦК В.Малина о рассылке текста письма Снегова членам Президиума и секретарям ЦК. (Такой сценарий работы съезда Хрущев использовал при проведении ХХII съезда КПСС, когда с разоблачительными речами выступили Шелепин и другие, а их подкрепила делегат съезда Лазуркина, которая провела долгие годы в тюрьме и лагере и как свидетель сталинских преступлений выступила на съезде).
       13 февраля, за день до открытия съезда, накануне заседания пленума Центрального Комитета партии Президиум ЦК принял решение сказать на пленуме о том, что на съезде будет сделан доклад о культе личности. Развернулась дискуссия о том, кто должен выступить с докладом. Выступили все присутствующие члены и кандидаты в члены Президиума ЦК. Большинством голосов было предложено сделать доклад Хрущеву.
      Как пишет А.И.Микоян, он «предложил сделать доклад не Хрущеву, а Поспелову от комиссии. Это было бы объективно. Раз мы утвердили, то всем ясно, что доклад от нас делается, а не от ЦК. Он мне ответил: это неправильно. Потому что подумают, что секретарь ЦК уходит от ответственности; вместо того чтобы самому доложить о таком важном вопросе, докладчиком выступит другой. Он добавил, чтобы его кандидатура была принята как основного докладчика».
     На заседании Президиума ЦК 13 февраля 1956 г. было принято решение: «Внести на пленум предложение о том, что Президиум ЦК считает необходимым на закрытом заседании съезда сделать доклад о культе личности.
      Утвердить докладчиком товарища Хрущева».
     Из документов видно, что вопрос о докладчике был решен в последнюю минуту. В архиве сохранился документ, подготовленный аппаратом, на котором расписано все, что требовалось сказать председательствующему, в данном случае Хрущеву, на заседании пленума ЦК. И в частности, под третьим вопросом этой «шпаргалки» для Хрущева был такой текст: «Председательствующий вносит предложение заслушать на закрытом заседании съезда доклад специальной комиссии ЦК КПСС». Слова «специальной комиссии ЦК КПСС» были зачеркнуты и от руки сверху написано «о культе личности». Следовательно, предложение Хрущева выглядит так: «заслушать на закрытом заседании съезда доклад о культе личности».
      Таким образом, вопрос о докладе и докладчике был решен за день до открытия съезда. Решение об этом принял пленум ЦК, избранный еще на Х1Х съезде. Было определено также, что доклад будет заслушан на закрытом заседании. В основу его был положен доклад комиссии Поспелова.
      Вопрос о том, когда делегатам съезда представить доклад о культе личности, обсуждался на заседаниях Президиума задолго до съезда. Членов Президиума ЦК беспокоило, каково будет голосование делегатов съезда, после того как они услышат правду о Сталине. Они беспокоились, что им придется держать ответ перед съездом. Наиболее горячо выступал Ворошилов, который предупреждал членов Президиума, что после того как съезд услышит доклад о культе личности, вряд ли он проголосует за членов Президиума ЦК при выборах в руководящие органы партии. Тогда было решено: поставить доклад после выборов, прений по докладу не открывать.
Поручение подготовить текст доклада Поспелов получил еще 9 февраля, когда рассматривались итоги работы комиссии. Этот материал впоследствии целиком вошел в текст доклада Хрущева, составив его бóльшую часть. 13 февраля пленум ЦК принял решение подключить к работе над докладом и других секретарей ЦК.
     18 февраля 1956 года Хрущеву был представлен первый вариант доклада, который завизировали Поспелов и Аристов. По словам Шепилова, 15 февраля Хрущев попросил его лично оказать помощь в подготовке доклада о культе личности. Два с половиной дня он работал над текстом, при этом кроме «текста Поспелова» никаких особых материалов у него не было.
      В первой половине февраля к первоначальному кругу вопросов, поднятых комиссией Поспелова, были добавлены новые. По мнению ряда исследователей, все они были внесены самим Хрущевым, однако имеющиеся в архиве документы позволяют установить, какие вопросы дополняли структуру доклада и кто конкретно предлагал расширить круг этих вопросов.
     Так, 9 февраля на заседании Президиума ЦК Микоян поставил вопрос о провалах в сельском хозяйстве, Сабуров – о роли Сталина в войне и международных отношениях после войны. Шепилов предлагал сказать о репрессиях против отдельных народов в годы войны. Мы упоминаем лишь о тех предложениях, которые были приняты докладчиком.
     Вопросы, выходящие за рамки доклада комиссии Поспелова, поднимались и в записке Снегова. Кстати, большая цитата о Берии из его письма была приведена в докладе Хрущева.
     19 февраля Хрущев продиктовал доклад, который стал основой для того варианта, который был зачитан на съезде. Как можно предположить, на столе у Хрущева во время его диктовки был вариант доклада, подготовленный Поспеловым и Аристовым, вариант, подготовленный Шепиловым, а также текст письма Снегова. Несомненно, и сам Хрущев внес свой вклад в разработку структуры доклада, точно так же, как он лично снял некоторые вопросы, имевшиеся в докладе комиссии Поспелова. И среди них утверждение о том, что не существовало никаких оппозиционных центров, блоков и т.п., что все это фальсификация органов безопасности. В докладе комиссии Поспелова прямо и определенно говорилось о массовых репрессиях в отношении простых советских граждан. Однако в докладе Хрущева к жертвам культа личности были отнесены только коммунисты, придерживавшиеся сталинской ориентации, но не оппозиционеры и не простые граждане. Что касается оппозиционеров, Хрущев осудил не репрессии против них, а лишь масштаб и широкое применение высшей меры наказания. Собственно, главный вывод комиссии Поспелова, повторенный в докладе Хрущева, заключался в осуждении «вражеской политики истребления партийных и советских кадров».
     В целом в диктовке было немало формулировок, обостряющих текст проекта доклада, подготовленного Поспеловым и Аристовым, но вместе с тем там еще оставалась мысль об оправданности репрессий в борьбе с оппозицией, только не в тех масштабах, которые применял Сталин: «...если бы и нужно было применять суровые меры, которые были применены, то они должны были быть применены к гораздо меньшему кругу лиц, к гораздо меньшему количеству, только по отношению тех лиц, которые были безнадежными, которые упорно не отказывались от своей вредной деятельности. Кроме того, необязательно их было уничтожать, можно было держать в тюрьмах, в ссылках».
     В диктовке еще оставалось место Сталину на политическом Олимпе партии, в сонме классиков. В тексте отчетного доклада до второй половины января 1956 года речь шла о «непобедимом знамени Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина», о «знамени преобразующего мир учения Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина» и только в предпоследнем варианте эти формулировки были поправлены по предложению Микояна. При этом была принята формула «марксизм-ленинизм».
     В диктовке, в ее заключительной части, после рассказа о злоупотреблениях властью, злодеяниях Сталина Хрущев дает формулу, смягчающую общую оценку Сталина, объясняя его деятельность стремлением защитить завоевания революции. Эта формула в тексте доклада, прочитанного на ХХ съезде, приобрела более законченное выражение: «Бесспорно, что в прошлом Сталин имел большие заслуги перед партией, рабочим классом и перед международным рабочим движением.
     Вопрос осложняется тем, что все то, о чем говорилось выше, было совершено при Сталине, под его руководством, с его согласия. Причем он был убежден, что это необходимо для защиты интересов трудящихся от происков врагов и нападок империалистического лагеря. Все это рассматривалось им с позиций защиты интересов рабочего класса, интересов трудового народа, интересов победы социализма и коммунизма.
     Нельзя сказать, что это действия самодура. Он считал, что так нужно делать в интересах партии, трудящихся, в интересах защиты завоеваний революции.
     В этом истинная трагедия».
     В ходе доклада, в котором рассказывалось о трагических событиях, о невероятных преступлениях и злодеяниях, как-то потерялся этот вывод, казалось бы, противоречащий всему тому, что было сказано. Но он был, он остался, этот вывод, в тексте доклада. И он со всей красноречивостью говорил о настроениях членов Президиума ЦК КПСС в феврале 1956 года.
Окончательный вариант доклада разослали членам и кандидатам в члены Президиума ЦК, которые сделали свои замечания и в целом одобрили его. К 23 февраля текст доклада был полностью готов.
     Доклад открывался цитатами Маркса и Энгельса о культе личности, цитатами Ленина о том, каким должен быть вождь и каково должно быть коммунистическое руководство. Приводились документы, свидетельствующие об отношении Ленина к Сталину, осуждение его грубости. Подчеркивалось, что с врагами революции Ленин требовал жестокой расправы и сам пользовался всеми мерами со всей беспощадностью. При этом были приведены примеры борьбы с выступлением эсеров летом 1918 года и меры борьбы с крестьянскими восстаниями в 1918 году.
      Далее в докладе рассказывалось о репрессиях партийных и советских кадров во второй половине 30-х годов, о фальсификации следственных дел, о пытках и истязаниях, которым подвергались заключенные во время следствия. В докладе прозвучали обвинения Сталина в грубых ошибках, допущенных им в канун войны. На Сталина Хрущев возложил ответственность и за крупные поражения в первые месяцы войны.
      Большой раздел доклада был посвящен рассказу о том, как сам Сталин создавал культ своей личности, редактировал подготовленную к печати его биографию, вписывая туда целые страницы с непомерными восхвалениями Сталина.
      Члены Президиума ЦК в целом одобрили текст доклада, сделав некоторые замечания и уточнения. Наиболее существенная правка коснулась лишь его заключительного раздела, где Хрущев давал оценку отношения Сталина к членам Президиума ЦК: «Каждый из членов Политбюро может многое рассказать о бесцеремонном обращении Сталина с членами Политбюро. Приведу вам такой, например, случай. Однажды, незадолго до смерти, Сталин вызвал к себе несколько членов Президиума ЦК. Мы явились к нему на дачу, начали обсуждать некоторые вопросы. Случилось так, что на столе против меня находилась большая кипа бумаг, которая закрывала меня от Сталина.
      Сталин раздраженно закричал:
– Что вы там сели? Боитесь, что я вас расстреляю? Не бойтесь, не расстреляю, пересаживайтесь ближе.
      Вот вам отношение к членам Политбюро».
      По предложению Суслова этот эпизод из доклада убрали.
       24 февраля на заседании съезда происходили выборы руководящих органов партии. После их завершения на следующий день доклад был представлен съезду. Следовательно, версия о том, что доклад был готов только к последнему заседанию, также оказывается несостоятельной.
Доклад Хрущева был заслушан на закрытом заседании съезда утром 25 февраля 1956 года. Само закрытое заседание было необычно. Руководил им Президиум ЦК, а не президиум, избранный съездом. Создавалось впечатление некоторой неопределенности. Что это? Продолжение работы съезда или какое-то заседание после его окончания? Президиум съезда мог потребовать (или решить) другого порядка работы после зачтения доклада Хрущева. Даже президиуму съезда не доверили, даже здесь подстраховались. А к тому же в случае необходимости могли это и не назвать съездом, а, к примеру, собранием делегатов съезда и вновь избранного ЦК.
       В глубокой тишине выслушали участники заседания доклад Хрущева. В заключение он подчеркнул: «Этот вопрос мы не можем вынести за пределы партии, а тем более в печать. Именно поэтому мы докладываем его на закрытом заседании съезда. Надо знать меру, не питать врагов, не обнажать перед ними наших язв. Я думаю, что делегаты съезда правильно поймут и оценят все эти мероприятия». Эти слова были встречены аплодисментами делегатов.
Предполагалось, что с содержанием доклада будут ознакомлены только делегаты съезда. В тексте доклада, отредактированном и разосланном членам Президиума ЦК 1 марта 1956 года, приведенные выше фразы также присутствуют. Однако в первой фразе слово «съезда» зачеркнуто карандашом и сверху написано «партии». Такая формулировка была принята в окончательном тексте доклада.
       После окончания доклада председательствующий на заседании Булганин предложил прений по докладу не открывать и внес проект постановления «О культе личности и его последствиях», которое было принято единогласно, а затем опубликовано в печати. Съезд принял также постановление о рассылке текста доклада партийным организациям без опубликования его в открытой печати.
      1 марта 1956 года текст доклада, предназначенный для направления партийным организациям, был разослан с запиской Хрущева членам и кандидатам в члены Президиума ЦК КПСС, секретарям ЦК КПСС. В этом тексте сделали небольшую стилистическую, редакторскую правку, дали ссылки на произведения К.Маркса, Ф.Энгельса, В.Ленина и другие цитируемые источники, уточнили даты принятия отдельных документов, включили отступления докладчика от заранее подготовленного текста, отметили и реакцию делегатов на те или иные места доклада.
Весьма интересны те отступления, которые были сделаны Хрущевым во время чтения доклада и которые были приняты Президиумом ЦК КПСС.
       Говоря о роли Сталина в войне, Хрущев сделал вывод: «После съезда партии нам, видимо, необходимо будет пересмотреть оценку многих военных операций и дать им правильное объяснение. При этом мы увидим, сколько миллионов жизней стоило нам это руководство». Приняв первую фразу в этом отступлении от доклада, ЦК посчитал необходимым последнюю фразу снять, что и было сделано. Все большие отступления, которые имеются в тексте о Жукове, дважды о Ворошилове, сделаны в ходе доклада. Именно там Хрущев говорит, что Сталин считал Ворошилова английским агентом и что у него дома был поставлен специальный аппарат для подслушивания.
       Доклад превратился в грозный обличительный документ целой эпохи. Ошеломляющее влияние его заставило внести коррективы в планы сохранения доклада в тайне от партии, ограничившись информацией делегатов съезда. Сразу же после съезда приняли решение познакомить с докладом всю партию, затем актив комсомольских организаций, работников советского аппарата. С докладом ознакомили и руководителей делегаций партий, где коммунисты были у власти, а также присутствовавшие на съезде делегации компартий Италии и Франции.