Горбачев М.С. Вступительное слово
Позвольте приветствовать всех участников «круглого стола» и открыть наше заседание.
Откровенно говоря, я предвкушаю интересную дискуссию. Слишком много политических страстей кипело 40 лет назад и кипит сейчас вокруг XX съезда. Влиятельные круги слишком долго замалчивали этот съезд, делая вид, будто его и не было. Им казалось, что они сводили счеты с конкретным лицом – Хрущевым, а получалось, что сводили счеты с историей, причем с очень важным моментом нашего исторического процесса в новейшее время.
И сегодня, мне кажется, эта тема не менее актуальна. Атаки на ХХ съезд и ныне продолжаются с двух сторон. Фундаменталисты не скрывают своих симпатий к Сталину и положительного отношения к многим формам общественной и государственной жизни его времени, считают, что главная ошибка съезда – в оценке исторической роли Сталина. Если бы они говорили, что процесс изучения данной проблемы не завершен, я бы согласился с ними. Потому что, думаю, нам предстоит еще многое сделать для исследования этого вопроса. Но они говорят о другом. О том, что XX съезд – это своего рода «первое предательство» (второе, разумеется, – перестройка). Иными словами, ХХ съезд подвергается критике за «либеральные ошибки».
К сожалению, многие из тех, кто считал себя «детьми XX съезда» и демократами, кто до последнего времени не стеснялся об этом говорить, и говорить с воодушевлением, сегодня оценивают съезд как чистейший «миф», ибо, как они заявляют, «съезд не создал подлинно демократического общества».
И это говорят люди, которые прошли эти 10 лет от начала перестройки и видели, что значит шаг за шагом двигаться по пути демократических преобразований. Они упрекают Хрущева и тех, кто поддержал его доклад, принципиальную позицию критики сталинизма, в том, что, видите ли, съезд мало что значил и мало что изменил в реальной жизни страны. По их мнению, историю демократизации вообще следует отсчитывать с нынешних демократов.
Думаю, что еще не одно поколение будет работать над тем, чтобы мы получили подлинно демократическое общество, где мы чувствовали бы себя свободными гражданами.
Что же такое XX съезд, каково его место в нашей истории и вообще какое значение имеет он для сегодняшнего дня?
Мне кажется, если смотреть на XX съезд в контексте того реального времени и дополнить его с нынешней временной дистанции, это даст нам с вами какие-то преимущества по сравнению с оценками современников съезда. Помню, тогда я работал в комсомоле и принял съезд сразу же – для меня проблемы тут не было. Но когда, будучи заместителем заведующего отделом пропаганды крайкома комсомола, я по поручению Ставропольского крайкома партии поехал в Ново-Александровский район разъяснять итоги съезда, секретарь, который меня встретил в райкоме, мой хороший знакомый, сказал: «Я думаю, Михаил Сергеевич, тебя подставили. Мы вот сидим и не знаем, что делать.» Спрашиваю: «Почему? Есть же материалы, есть пресса.» Он отвечает: «Вот поедешь, послушаешь, что говорят люди, тогда и узнаешь... Не понимают... И не принимают.»
Вот как трудно это шло тогда. Не у всех, наверное, но трудно. Потому что это был крутой поворот, подобный электрическому шоку огромной мощности. И тем не менее сейчас мы можем сказать без всяких приписок (а мы мастера большие в этом, не только в экономике, но и в философии и политике), что XX съезд явился в нашей новейшей истории событием поистине историческим. Мы раньше все съезды называли историческими. И с точки зрения того, что все события принадлежат истории, это верно. Но вот с точки зрения последствий и исторической роли конкретного события, этот съезд без всякой натяжки действительно заслуживает того, чтобы его так назвать.
И этим съезд обязан докладу Никиты Сергеевича Хрущева о культе личности Сталина. Я бы просил вас, участников «круглого стола», не упустить в дискуссии анализ состояния, если можно так сказать, «послесталинского общества». Оно явно переживало кризис. Думаю, истинная картина того общества до сих пор еще не воссоздана. Ни историками, ни философами, ни политологами. А она могла бы дать ответ всем желающим вернуть нас в те времена, хотя, конечно, никто открыто не говорит, что он хотел бы насаждать сталинизм или неосталинизм.
В общем, путь к XX партийному съезду был тяжелым. Политическая борьба за наследие Сталина фактически развернулась уже в последние годы жизни Сталина и в связи с его болезнью. Тогда сформировались группы. Помните мощную группировку во главе с Ждановым? И Берия сыграл с Маленковым на этом: все – Попков, Кузнецов, Родионов были уничтожены. Остался, пожалуй, один Косыгин.
Не думаю, что там действительно была группировка, которая ставила своей целью свержение Сталина или какой-то коренной поворот. Скорее, все это политическая борьба за передел власти, который назревал в связи с болезнью лидера. Это чувствовал Сталин. И тогда он пригласил Хрущева с Украины. В 1947 году там был страшный голод, унесший, по некоторым данным, жизни около миллиона человек. А в это время в закромах, в резерве страны лежало несколько десятков миллионов тонн хлеба. Не знаю, для чего же еще тогда существуют резервы. Только из войны вышли, столько перебито было, а оставшиеся в живых умирали с голода. Так или иначе, Сталин послал туда Кагановича, а Хрущева на какое-то время переместил на пост Председателя Совета Министров. А потом настроение переменилось, и Никита Сергеевич оказался в Москве.
После смерти Сталина надо было решить проблему Берии, разобраться во взаимоотношениях между партией и государством, в распределении постов в партии и правительстве. Отсюда и вся эпопея отношений с Маленковым. Ну и, наконец, Никита Сергеевич видел, что ему не сдвинуть эту махину к новым берегам, если не потеснить все сталинское окружение – Молотова, Ворошилова, Кагановича и других.
Так появилась комиссия Поспелова. Это был очень верный шаг, который вооружил какими-то знаниями и необходимой информацией. Я материалы этой комиссии видел, когда стал генсеком и дал дальнейший импульс уже новому этапу данного процесса. Но это было потом. А тогда, во время XX съезда, благодаря умелой тактике, Никите Сергеевичу удалось провести заседание Президиума ЦК и настоять на своем выступлении с материалами поспеловской комиссии перед делегатами. То есть до последнего момента, и уже во время съезда, шла ожесточенная борьба. Думаю, это был огромный политический риск, особенно если – в контексте того времени – мы реально представим себе, на что замахивался, на что поднимал руку Хрущев.
Я полагаю, это тот случай, когда мы еще раз должны вспомнить о Никите Сергеевиче и воздать ему должное. Ибо тут как в космосе... Потом, после Гагарина, был второй космонавт, третий, четвертый, а сейчас я уже и не знаю, который. Так вот и здесь. Начинал именно этот человек. И именно ему мы обязаны воздать должное за политическое мужество и за то, что он все-таки оказался человеком нравственности. Он положил начало разоблачению преступлений сталинского режима. Начало освобождению миллионов заключенных. Реабилитации тех, кого успели превратить в «лагерную пыль». Начало возвращению репрессированных народов, восстановлению их доброго имени. Он нес в себе это нравственное зерно, без чего политика вообще вряд ли может быть эффективной.
Борьба продолжалась и после съезда. 1957 год, вся история с «антипартийной группой» – это же, по сути дела, попытка остановить Хрущева и дезавуировать XX съезд. А потом был XXII съезд. И тут я уже выступаю как очевидец, свидетель. На XXII съезде я участвовал уже как делегат. За все голосовал, в том числе за Программу, за все остальное и, в частности, за то, чтобы вынести Сталина из Мавзолея.
Хрущев, конечно, был реформатором. Но в его деятельности очень много противоречий. Часть из них связана с сугубо субъективным пониманием происходивших процессов. А часть определялась приверженностью, ангажированностью, включенностью в эту систему. Я это по себе хорошо знаю. Но представьте себе другое время – время Никиты Сергеевича, когда он из одного мира должен был шагнуть в другой. Все это, безусловно, сказалось и на реформах. И тем не менее, то, что он реализовал через съезд, дает нам возможность говорить, что съезд стал важным моментом в истории. И мне думается, вся эта эпопея заслуживает более глубокого анализа.
XX съезд – переломный этап в жизни страны. Обнадеживающие перемены охватили тогда все сферы – партию, государство, экономику, социальные отношения, науку, культуру; вообще изменилась общественная атмосфера.
Вспоминаю о своей тогдашней комсомольской деятельности. Став секретарем горкома комсомола, я открыл дискуссионный клуб в городе. И туда буквально валила молодежь. Не хватало помещения. И тогда городской отдел милиции предоставил нам свой большой клуб.
Шло как бы всеобщее пробуждение. Я все это хорошо помню, все это пережил. Случилась в нашем клубе такая история. Один парень сказал: «У нас, я думаю, по-настоящему свободы творчества и культуры нет. Ну что же это за свобода, если мы имеем право говорить только в рамках социалистических ценностей?» Помню, как вместе с зав. кафедрой педагогики Руденко Илларионом Анисимовичем я бросился в атаку, чтобы развенчать этого молодого оратора за такой выпад.
Делал я это по убеждению, будучи в полной уверенности в своей правоте. А еще из опасения, как бы завтра не прикрыли наш дискуссионный клуб. Многое я пережил за свои 65 лет и за 40 лет в политике, а этот случай так и остался в моей памяти. Даже в мемуарах я вспомнил об этом и написал, потому что есть такие события, которые влияют на всю жизнь.
Вот так оживало, просыпалось к другой жизни общество, шел поиск путей совершенствования управления экономикой, страной. Да, политика была противоречивой и непоследовательной. Не были решены многие проблемы, а некоторые вопросы и ставились неправильно. Откат начался еще при Хрущеве, а в брежневские времена страну вообще попытались вернуть вспять. И все-таки я убежден, что после XX съезда реставрация сталинизма в его прежнем виде стала невозможной. В этом и заключается историческая заслуга съезда.
Я бы очень попросил вас связать анализ того, что было до, во время и после ХХ съезда, с нынешними событиями. Ведь вспомните, какие были тогда замыслы. Я сейчас их больше стал понимать. Ведь была попытка Хрущева децентрализовать страну, дать больше кислорода республикам и регионам. И он получил огромную поддержку оттуда. Но ситуация принципиально изменилась, как только он взялся за изменение роли и положения партии. Как только попытался хоть как-то ослабить ее монополию. Помните, он пошел по линии создания промышленных и сельских партийных организаций, когда из сельских райкомов сделали партийные комитеты, ставшие как бы политической частью новых территориальных управлений. Это сразу же задело всю местную элиту, прежде всего партийную. И вот те партийные «генералы», которые выручили и поддержали Хрущева в 1957 г., теперь, понимая далеко идущий замысел Никиты Сергеевича, выступили против него. Вот вам проблема элиты во все времена. Я это и по своему опыту знаю.
Думаю, что XX съезд все-таки дал импульс демократическим процессам. Они идут тяжело, болезненно. Это факт. Факт и то, что импульс не угас, что новый импульс мы дали перестройкой, пытаясь соединить социализм с демократией. Эта попытка – я бы сказал, колоссальная попытка – многое нам дала и многое сохраняется и работает до сих пор. Но многое и не получилось и, может быть, из-за того, что мы соединяли несоединимое. Я ставлю вопрос так резко потому, что все эти проблемы открыты для обсуждения. Мы не можем предаваться политическим страстям и с маху расправляться со своим наследством. Даже тяжелое наследство заслуживает – а может быть, и в первую очередь, – чтобы мы тщательно и осторожно с ним разбирались. Тем более такое наследство, с которым связаны первые шаги к демократии.
Так что же, мы обречены? Не способны жить в условиях демократии? Ведь договариваются и до этого. Я уверен: если мы погубим демократию, мы погубим себя на много десятилетий. Вот как все здесь перемешивается – прошлое и будущее...
Логинов просил меня не очень в политику ударяться, но я подумал: что же, ученые весь политический и научный анализ возьмут на себя? Но о политической стороне вопроса я-то буду обязательно говорить. И я понимаю, что только на своем поле надо играть. И еще: я вижу логическую связь всего того, что было, с тем, над чем мы мучаемся сейчас. В этом году опять мы будем стоять перед выбором. Причем, выбор, который мы сделаем, будет определять, какими мы станем на десятилетия. Итак, приглашаю вас к ответственному анализу, без, так сказать, наездничества, к разговору по существу, пусть и самому острому, – о прошлом и о сегодняшнем времени.
Прошу Владлена Терентьевича Логинова вести наше заседание дальше.
