Здравомыслова О.М.
Несколько замечаний в связи с прозвучавшими докладами.
Концепция «властецентричности» российской политической культуры, развиваемая Ю.С. Пивоваровым, хорошо известна и занимает прочное место в современной российской исторической и политической науке. Главный вопрос состоит здесь в том, может ли общество «вырваться» из культуры, в которой власть задана как «предельная» ценность? В логике данной концепции на этот вопрос нужно ответить отрицательно. Тем не менее, нельзя не заметить, что в докладе Ю.С. Пивоварова речь идет не столько о российской политической культуре, сколько об определенном образце политического поведения, которому стремится следовать, прежде всего, сама российская власть. Очевидно, что речь идет о разновидности патриархальной власти, глубинная основа легитимности которой - не договор между свободными гражданами, а страх, тайна и авторитет (почти в соответствии со знаменитой формулой Великого инквизитора). Если исключить катастрофический опыт революций начала ХХ века, то перестройка - единственный случай в отечественной истории, когда была предпринята попытка изменения традиционного алгоритма поведения власти - ненасильственным и правовым способом. Михаил Сергеевич Горбачев начал «расколдовывать» русскую власть, убирая страх перед ней и вводя в политику публичность. Когда из конструкции были изъяты страх и тайна, неминуемо должен был подвергнуться испытанию авторитет власти – но перестройка оборвалась, и процесс оказался незавершенным. Общество пережило шок, от которого не оправилось до сих пор: сначала оно пришло в восхищение и испытало взрыв ожиданий, потом заметалось - привыкшее в своих отношениях с властью действовать по вполне определенным, отработанным поколениями правилам. Незавершенность перестройки – одна из главных причин того, что в 90-ые годы, началось тотальное отчуждение общества от государства и разрушение авторитета власти.
Нельзя не согласится с И.Е. Дискиным, когда он говорит, что перестройка задала новую «парадигму» общественного развития России. Но вряд ли можно вслед за ним утверждать, что в России уже существуют «массовые слои, ориентирующиеся на индивидуальный выбор и личную ответственность», а нынешняя власть просто не справляется с «новой Россией».
Не нужно проводить масштабных исследований, чтобы заметить, что, начиная с Б.Н. Ельцина, российская власть пытается возвратиться к прежней «парадигме» - ориентироваться на традиционную «властецентричную» модель. Сейчас она делает это даже более успешно, чем в 90-ые г.г. возвращая в расшатанную конструкцию два ключевых элемента – страх и тайну. Между прочим, в современных анекдотах про президента появился мотив «страха», а анекдоты - весьма чувствительный сегмент общественного мнения… Явственна тенденция «непубличности» в политике: действия власти, связанная с важнейшими социальными реформами, поражают, прежде всего, своей непонятностью решения, затрагивающие жизненно важные интересы населения, закрытые для широкого общественного обсуждения.
Но означает ли это, что, как утверждает И.Е. Дискин, власть не готова принять «требований реальной жизни» (хотя, по его мнению, она имеет свой план модернизации и стремится навязать его обществу) - то время как этому противостоит «новая», активная Россия, «способная действовать по законам цивилизованного рынка и демократии»? Если это так, нужно было бы признать, что в обществе существует мощный импульс к развитию и к изменению взаи-моотношений с властью – импульс, который просто игнорируется политической элитой.
Похоже, что ситуация выглядит несколько иначе: стремлению власти добиться стабильности и управляемости – в том числе, путем частичного реанимирования авторитаризма - противостоит все большее отчуждение и одновременно, стремление населения закрепить выработанные в 90-ые г.г. стратегии индивидуального выживания. Все это лишает и власть, и общество импульса к развитию, противоречит самой идее модернизации. В каком-то смысле, воссоздается ситуация, когда под видом стабилизации работает «механизм торможения», остановить который может только новая «перестройка». Ключевой вопрос заключается в том, какие группы во власти и в обществе станут субъектом этого процесса.
Кувалдин В.Б. Слово предоставляется Александру Абрамовичу Галкину.
