О.Р. Лацис. Современное мифотворчество: технология и социальная база
Россия сегодня чрезвычайно уязвима для мифотворчества. Слишком резкой оказалась ломка всех устоев жизни. Старые ориентиры отброшены, новые не выработаны или не прижились, недостающие замещаются мифами. Некоторым политикам это удобно.
Самое оживленное мифотворчество связано с дискуссией вокруг естественного постоянного сравнения прежней и нынешней жизни: какой уклад лучше? Безнадежно мифиологична сама постановка вопроса, поскольку по умолчанию предполагает, будто общество могло по желанию проводить реформы или сохранить прежнее устройство. На самом деле, прежний уклад жизни ушел не потому, что кто-то вздумал начать реформы. Наоборот, реформы начались после того, как крушение советского «социализма» дошло до распада и прекращения функционирования всех социальных, политических, экономических механизмов - вплоть до прекращения подвоза хлеба в булочную по утрам.
В принципе, конечно, следует перечислять и разоблачать все мифы современной истории, но для начала надо понять механизмы их возникновения и ту почву, которая их питает. Некоторые типичные стороны современного мифотворчества лучше всего можно рассмотреть на примере мифологии сталинизма, которая наиболее глубоко и всесторонне разработана. Эта мифология приобретает дополнительную актуальность в связи с 50летием со дня смерти Сталина (март 2003 г.),125летием со дня его рождения (декабрь 2004 г.), и шестидесятилетием Победы в Великой отечественной войне (май 2005 г.). Конечно, как и во всех других случаях, миф о великом и мудром вожде – прежде всего сказка, об утраченном золотом веке, из которой логично следует, что утраченное надо возродить.
Технология мифотворчества
Мифологические построения сталинистов включают несколько обязательных повторяющихся приемов. Прежде всего, это игнорирование реальности – идет ли речь о прошлом или настоящем. Стремление всячески маскировать реальность незаконных репрессий против миллионов невиновных людей – далеко не единственный пример.
Охотно противопоставляют нынешнюю, действительно позорную по масштабам бедность некоему туманно очерчиваемому благосостоянию в прошлом. Между тем, статистическое выражение сегодняшней бедности (численность лиц с доходами ниже прожиточного минимума) невозможно сопоставлять с соответствующими показателями советского прошлого по той простой причине, что сам размер прожиточного минимума был государственной тайной, а сведения о нем в открытых статистических публикациях не появлялись. И это не случайно: бедность в сталинскую эпоху была куда более распространенной, чем в любой последующий период.
Еще чаще говорят о «вымирании» населения России в наши дни, противопоставляя его высокому приросту населения в прошлом. За этим, действительно, стоит тяжелая для России проблема, характерная, кстати, для многих стран с высоким уровнем потребления. Но для ее решения нужно, прежде всего, правильно понимать порождающие ее реальные механизмы. Однако все объяснения специалистов об особенностях демографического перехода эпохи индустриализации и урбанизации (от сельского к городскому типу воспроизводства населения) отбрасываются и подменяются политизированными инвективами в адрес современных реформ.
Показателен в этом отношении один пример. По старым загсовским записям смертей демографы рассчитали ожидаемую среднюю продолжительность жизни для людей, родившихся в 1933 году – тогда эти данные, разумеется, не рассчитывались и не публиковались. При сохранении всех правил расчета этого показателя в наши дни оказалось, что по условиям того года ожидаемая средняя продолжительность жизни составляла 12 лет. Такова была интенсивность смертности в год великого голода, порожденного не неурожаем, а политикой властей. Этот расчет показывает, когда, на деле, политика властей вела к вымиранию населения - при том рыночных реформ не было и в помине.
Второй излюбленный прием мифотворчества – стремление избегать свидетельства первоисточников. «При Сталине цены снижали» - эта ссылка на врезавшийся в память поколения небывалый факт как бы отменяет необходимость документации. Между тем, по данным официальной советской статистики, индекс государственных розничных цен 1954г. был, правда, в 2,3 раза ниже цен 1947 г., но все еще на треть выше цен 1940 г. Секрет в том, что при денежной реформе 1947 г. цены были повышены втрое, и даже многократные снижения последующих лет не компенсировали этого повышения (умолчим здесь о социальной направленности «сталинских» снижений, дававших преимущества жителям столиц и закрытых городов за счет нещадной эксплуатации крестьянства). По общему итогу сталинской эпохи было бы справедливо говорить только о стремительном росте цен. Кстати, приведенные выше данные можно найти в статистическом сборнике «Народное хозяйство СССР», вышедшем в 1956 году после многолетнего перерыва: при Сталине, в том числе в годы пресловутых снижений цен, даже эти, пропагандистские, по сути, сборники не издавались.
Еще один вопиющий факт: вдолбленная в память поколений школьными учебниками истории формула о выполнении первого пятилетнего плана за 4 года и 3 месяца. Не было этого! Просто, совсем ничего подобного не было, и советская статистика никогда не публиковала данных, подтверждающих это представление. Его единственным источником служило утверждение, сделанное Сталиным в докладе на пленуме ЦК в январе 1933 года и оставшееся абсолютно голословным, не подтвержденным никакими цифрами о реальном производстве конкретной продукции. Любое сопоставление плановых заданий с публиковавшимися данными о выпуске продукции показывает, что задания пятилетки по основным отраслям промышленности были выполнены не за 4 и не за 5, а лишь за 6-7 лет, а дополнительные повышенные задания, принятые в разгар «скачка», - за 10-20 лет. Разумеется, тогда никто открыто не делал этих сопоставлений. Причем отмеченный рост шел только в промышленности – в сельском хозяйстве происходило полное разорение и в годы коллективизации абсолютное снижение производства, которое пришлось восполнять в течении десятилетий.
Третий важнейший прием технологии мифотворчества – произвольный выбор критериев для оценки результатов деятельности властей. Народ уверяли, что индустриализация – монополия социализма, и это представление удивительным образом уживалось с утверждением, что наша страна отстала в индустриальном развитии от капиталистических стран, которые надо догонять. Соответственно, искусственно ускоренная индустриализация объявлялась личной заслугой Сталина, а необходимость ускорения, невзирая на требовавшиеся для этого жертвы, выводилась из задачи подготовки к отражению германской агрессии.
Здесь все – сплошная многослойная ложь. Индустриализация России, на самом деле, началась еще в конце девятнадцатого века, при капитализме, и обеспечивала тогда весьма высокие темпы промышленного роста. Сталинский вариант первого пятилетнего плана не ускорил, а замедлил предвоенное развитие промышленности по сравнению с имевшимися объективными возможностями, а главное – многократно повысил социальные издержки индустриализации, включая миллионы напрасно погубленных жизней. Что касается побочного социального эффекта индустриализации – быстрой урбанизации, - то она действительно имела место и приобрела скачкообразный характер, но именно этот эффект следует отнести скорее к издержкам, чем к достижениям экономической политики эпохи. Как раз скачкообразной урбанизации следует, как показал советский опыт, всячески избегать.
Но здесь мы подходим уже к следующей теме нашего анализа.
Социально-психологические основы советского мифотворчества
Подстегивание индустриализации и, как следствие, скачкообразная урбанизация приняли в СССР небывалые прежде размеры. Если еще в 1920 году в стране было 1,7 миллиона промышленных рабочих, из них всего 700 тысяч кадровых (со стажем свыше 10 лет), то в годы первой пятилетки в города приходило из деревни около 10 миллионов человек ежегодно. Это породило неведомую до того в мировом опыте социальную структуру населения.
При естественных темпах индустриализации лишь меньшинство городского населения составляет маргинальный по своей природе тип горожанина в первом поколении, оторвавшегося от сельской культуры и еще не освоившего городскую. Он постепенно «переваривается» устоявшимся большинством горожан, в городе и родившихся. В нашем случае этот, по меткому выражению Давида Самойлова, «неутрясенный народ» на десятилетия стал большинством политически активного городского населения, определяющим политическое лицо всего общества, что имело многообразные и далеко идущие негативные последствия.
По случайному стечению обстоятельств или по какому-то наитию Сталин нашел свою главную социальную опору в этом социальном слое, чей бурный рост был вызван его же политикой. И он блестяще воспользовался этой опорой. Если Ленин перед смертью более всего опасался «неустойчивости» правящей партии и во избежание этой неустойчивости добился сокращения ее численности наполовину, то Сталин посредством «ленинского призыва», численно сразу превзошедшего первоначальные наметки да потом еще дважды повторенного, в считанные годы растворил тонкую пленку партийных политиков со стажем в потоке новобранцев, смотревших в рот вождю. Маргинальный человек на добрых полвека стал главным кадровым резервом правящей бюрократии. Его психология сделалась и до сих пор остается самой благодатной почвой для мифотворчества.
Исходная точка этой психологии – сверхъестественная социальная подвижность, позволившая многим на протяжении одной жизни многократно изменить социальный статус: из селян в горожане, из строительных рабочих в заводские, потом в служащие, потом в руководители, в политики, наконец, в вожди. Первая весьма распространенная слабость, порождаемая этой социальной сверхтекучестью – нетерпение, сочетаемое с нетерпимостью. Вторая – самоуверенность, порожденная быстрым карьерным успехом, в сочетании с презрением к традициям. Третья – этатистское сознание, переоценка созидательной роли и созидательных возможностей государства (и своих собственных как «государственного человека»). Далее – непонимание отдаленных последствий сегодняшних решений, конъюнктурность сознания. Добавим к этому политическую неустойчивость, чрезмерное доверие к вождям, обожествление вождей, склонность к политической экзальтации. И, конечно, пристрастие к конспирологии, комплекс врага, чьи козни объясняют все неприятности жизни. Особо опасная сторона многих представителей этого типа личности – непрочность моральных устоев, вседозволенность, оправдываемая для себя высшими интересами революции, интересами государства, «интересами народа». Разумеется, эти психологические болезни поражают далеко не каждого «строителя новой жизни» и не обязательно поглощают его личность целиком – просто «неутрясенный народ» страдает повышенной уязвимостью перед такими слабостями. Так формируется человек, отличающийся повышенной склонностью к мифотворчеству.
Интересно, что, судя по словарю Владимира Даля, слово «мещанин» не имело в его время нравственной, идеологической окраски. Это был просто горожанин низшего разряда, в том числе ремесленник, не приписанный к купеческому сословию. В словарях двадцатого века появилось и стало преобладающим второе значение слова «мещанин» - человек узких взглядов. Такова реакция на жизненные реалии эпохи индустриализации, на наплыв горожан-новобранцев. Уже близится эпоха изживания этого социального типа, но в ближайшие десятилетия он будет оставаться еще достаточно влиятельным.
***
Чтобы не ограничиваться описанием механизмов мифотворчества прошлых лет, - несколько слов о его новейшем этапе. Это, конечно, пресловутое «удвоение ВВП», которое из-за своего бюрократического происхождение остается загадочным фантомом и для «простого» человека, и для самих представителей власти. Больше всего спорят, реально ли оно. В принципе, при правильной политике – вполне реально, поскольку для удвоения ВВП за 10 лет требуется среднегодовой прирост всего на 7,2 процента, что неоднократно достигалось во многих странах - в том числе и в нашей стране. Возможны и более высокие темпы роста, хотя при неправильной политике столь же возможно и отсутствие роста. За этими спорами теряется понимание того, что удвоение ВВП само по себе не может служить стратегической целью для России уже потому, что для достижения нынешних стандартов жизни развитых стран нам необходимо увеличить ВВП в 8-10 раз. Иначе говоря, надо лет 30 развиваться темпами, дающими удвоение каждые 10 лет. Однако власть не решается начать честный разговор с народом ни о масштабах и длительности предстоящей работы, ни о ее возможной социальной цене, ни об условиях реализации таких достижений. В результате неплохо придуманный лозунг (именно лозунг, а не научная формулировка общественной цели) превращается в очередной миф.
