В.Р. Шмидт. Российский миф о западном опыте и развитие социальной сферы в России

Я хотела бы начать с того, что Мария Ферретти и А.Б.Каменский, в том числе, обсуждали консультативный и даже терапевтический эффект истории как возможности обнаруживать мифы, понимать их значение и ограничивать влияние. А.С.Барсенков тоже обратил внимание на эту задачу современной исторической науки, проводя различие между профессиональной и воспитательной историей. У меня, как у помогающего специалиста, вопрос, а существует ли клиент, которому такое понимание истории нужно?
Мне думается, что да, об этой группе я и буду говорить, а именно о тех, кто создает социальную сферу и в ней работает. Обращение к проблеме мифов дает шанс найти ответ на вопрос, почему социальная сфера в России развивается так противоречиво, и как это отражается в повседневной практике обычных людей?
Мое убеждение состоит в том, что перестройка дала очень много шансов для социальной сферы. И в первую очередь, появилась та основа, которой не было раньше, и которая, как показывает опыт развитых стран и ряда стран Латинской Америки, становится непременным условием активизации общественного и государственного секторов социалки, а именно  - религиозный плюрализм. К сожалению, этот процесс закончился в 1991 году. Сегодня прозвучало некое новое для меня объяснение тому, почему плюрализм не развивался дальше и не внес свой вклад в развитие социальной сферы - миф о возвращении к имперский России, соответственно, доминированию одной религии.
Развитие социальной сферы в 80-е и 90-е г.г. происходило под влиянием мифа о том, что на Западе в социальной сфере все лучше, чем у нас. Сложился этот миф до перестройки, но влиять на ход развития институтов социальной сферы стал в период гласности.
Когда мы стали говорить о западном опыте, то для нас весь Запад сосредоточился в одной точке, а именно в США. Либерализация социальной сферы, которая происходила в США, еще не была осознана, но ее частные последствия были восприняты как эталон, которому необходимо следовать. Копирование американской модели оказалось весьма непродуктивным для нашей страны и привело к плачевным последствиям. Во-первых, возник так называемый вакуум служб, когда специалисты на местах сталкивались с проблемой вне сферы их компетенции, а делегировать носителя проблемы было некуда. А, во-вторых, само формирование социальной сферы было перевернуто с ног на голову. Изменение социальной сферы было начато с каких-то частных вопросов, без учета самых главных направлений развития социальной сферы – ее де-институционализацию, изменение системы финансирования.
Влияние мифа о том, что западная социальная сфера эффективнее нашей, было усилено и тем, что многие забыли о достижениях социальной сферы к середине 80-х г.г. К концу 80-х г.г. были приняты многие законы и разработаны законопроекты – об обеспечении социальных прав инвалидов, о защите материнства и детства. Были предприняты шаги к обобщению сложившегося опыта психосоциальной помощи и встраиванию отечественной гуманитарной науки в общемировой контекст. Но все эти начинания остались нереализованными также, как и складывающийся плюрализм.
Отрицательные последствия нововведений в социальную сферу вместе с отказом от прежних достижений привели к  формированию у специалистов чувства бесполезности их деятельности. За десять лет произошел исход нескольких поколений специалистов здравоохранения, образования, социальной служб.
Важнейшим условием преодоления мифа о возможности и нужности реализовать американскую модель социальной сферы становится понимание всего многообразия социальных моделей, например, тех же государств, благосостояния, а затем и подходов к анализу этих моделей.
Из-за недостатка понимания альтернативных путей развития социальной сферы и ее анализа появились новые мифы, которые выглядят как выбор между разными вариантами решения проблемы, т.е. как дилеммы, обозначающие ограничения социальной сферы. Начинает казаться, что существуют непримиримые противоречия, и что следует выбирать какой-то один вариант, например, государство или рынок, жесткие институциональные формы помощи нуждающимся или мягкие, де-институционализированные. То есть никакие подходы, методологически связанные со смешанными моделями благосостояния, которые так активно пропагандируются в странах Восточной Европы, в странах Латинской Америки, близких к нам странах, к сожалению, не получают своего распространения.
Кроме того, что мифы, выраженные в дилеммах, создают ложный выбор, они еще и формируют устойчивое представление о том, что есть хороший выбор и плохой. Например, выбор между институциональными, про-государственными программами, и программами, ориентированными на микросообщество и самопомощь трактуется как правильный, если сделан в пользу последнего из двух вариантов. Этот выбор – предмет активного обсуждения  в развитых странах. Первый из путей, обоснованный в работах Э. Гидденса, часто подвергается сомнению как единственно верный – ведь не может человек постоянно принимать решение, действовать активно и менять среду в соответствие со своими потребностями. Второй путь обосновывается в работах П. Бурдье, который подчеркивает роль традиций и автоматизма в решении социальных проблем. Но сила мифа такова, что мы забываем о правомерности разных точек зрения.
Выход мне видится в следующем. Важно ориентироваться на западный опыт, но следует отчетливо понимать, что необходим ретроспективный анализ этого опыта, в котором важно понимать и доходить до того момента, с которого мы можем начинать сравнить свою ситуацию с их историей решения той или иной социальной проблемы. И точно так же мы должны ориентироваться на свой ретроспективный анализ и понимать, до какого момента этот анализ важен для сегодняшнего решения. То есть очень часто мы уходим либо слишком далеко в историю, анализируя социальную сферу, либо мы остаемся слишком близко, т.е. мы не доходим до исторически сложившихся источников происходящих событий.
Например, трудности реализации альтернативными форм наказаний. Несмотря на правовое обеспечение этих форм и многочисленные проекты, эти формы не укореняются. Во многом, потому что мы не заглядываем  на 40 лет назад своей и западной истории становления альтернативного наказания. Мы ограничиваемся в своем анализе проблемы тем самым периодом перестройки, гуманизации наших ценностей, который вроде бы начался тогда. Но мы не анализируем ту массовую культуру, которая стала складываться после репрессий, и учитывать степень распространения тюремной культуры в обществе, вклад этого явления  в отношение к людям, попадающим в места не столь отдаленные, к пенитенциарной системе в целом.
Чтобы дойти до такого уровня анализа социальной проблемы рядовым специалистам - а я уверена, что они должны доходить до этого уровня понимания проблем, - нужно менять преподавание социальных наук. Оно должно становиться историчным. Важно не только менять курс истории, важно менять курсы социальной политики, курсы методов социальной работы и другие. Эти дисциплины должны становиться по-настоящему историчными в лучшем смысле этого слова, для того чтобы не только избавляться от мифов, но и предупреждать их появление.