И.А. Климов. Исторические знания и проблема идентичности

Я хочу начать с постановки под сомнение одного из тезисов, прозвучавших в выступлении Александра Каменского - тезиса, что из российского массового сознания «выпала» советская история. Судя по результатам социологических исследований, проводимых Фондом «Общественное мнение», советский период - это часть исторической памяти, которая, безусловно, существует и которая характеризуется большим числом проблем и аномалий. Их нужно изучать, с ними нужно скрупулезно разбираться - и отнюдь не в уничижительных категориях "массового сознания", родства не помнящего и истории не знающего. Рассматривая отношение к советской истории в рамках проблематики социальной памяти, нужно остановиться на нескольких важных моментах.
Воспоминания и знания о советской истории характеризуются огромным количеством аномалий. Речь идет о том, что в сознании людей присутствуют не примиренные между собой воспоминания, сведения, знания, мифологизированные сюжеты. Когда мы спрашиваем респондентов о том, что такое фашизм или коммунизм, или когда мы разговариваем с ними, например, о Сталине или о войне, когда так или иначе мы начинаем говорить о смыслах и значении исторических событий или деятелей, всегда обнаруживаются знания "иной истории" – той, которую человек не принимает, но о существовании которой он знает и, может быть, даже знает ее основные утверждения и нарративы. Но главное все же состоит в том, что он не принимает ее, что она для него неудобна и отвергаема – будь то официальная советская история или же ее перестроечная версия.
Так, когда мы попросили респондентов поразмышлять на тему «фашизм и коммунизм –  одно и то же или разное?», выяснилась очень странная вещь. Оказалось, что дискуссия о советской истории, о том, что такое коммунизм, социализм, СССР, не прошла бесследно. Но результат ее не в том, что люди что-то усвоили и изменили свои представления о советском времени, а в том, что они болезненно переживают незавершенность самой дискуссии.  Отсутствуют внятные формулы, которые примирили бы героику и преступления, например, представления о войне как о подвиге, и знания о преступлениях, чудовищных даже по меркам войны. Оказалось, что люди, которые придерживаются диаметрально противоположных позиций, не могут ни договориться, ни признать правоту той или другой точки зрения, потому что доводы обеих сторон оказываются очень сильными, друг друга не отменяющими и не перекрывающими. «В чем различие сталинских и гитлеровских лагерей? Если Сталин – зло, то с кем мы воевали и самое главное – почему победили?»  Подобные нерешенные вопросы можно множить.
Для социальной памяти о советской истории характерен образ «новой бессубъектности». Прежде люди знали, что является "нашей историей", а что – "не нашей" (пусть не чужой, враждебной, отвергаемой, но иной - например, американский документальный сериал "Неизвестная война" смотрели и как «их» взгляд «на нашу» историю). Сейчас такое понимание, в значительной мере, утрачено. Постоянный рефрен в опросах и в обсуждениях на фокус-группах: "Мы усвоили, что прежде нам очень много врали: обманывали, скрывали, умалчивали. Но мы на 100% уверены, что сейчас происходит то же самое. Чувствовать, что тебя обманывают, тобой манипулируют – унизительно, поэтому мы не верим ни тому, что рассказывали  раньше, ни тому, что произносится сейчас".
Две ключевые проблемы – включение в свой горизонт знаний и в свой опыт знания о негативных событиях, а также доверие к источникам информации – фиксируются, практически, в каждом обращении к проблемам социальной памяти, идет ли речь о памятных датах или об исторических персоналиях. Надо иметь в виду, что с течением времени происходит изменение принципов функционирования социальной памяти в отношении событий недавнего прошлого. Как минимум, меняется непосредственная, личная связь с этим временем - она заменяется ориентацией на некоторую систему знаков, напоминаний о том, что было.
Ту же проблему можно представить как уход от мифологических конструкций и обращение к знаниям об истории. В классической традиции считается, что миф и история, миф и знание – две разные мнемонические практики. Оказывается, что сейчас не просто отсутствует более или менее сформированная система значений, связанных с советским временем, но довольно распространенным является отсутствие самого желания узнавать, задавать себе вопросы, формулировать представления о не-знании и преодолевать свое незнание.
Простая иллюстрация. Когда мы расспрашиваем людей о праздниках, связанных с памятными датами, стандартно присутствует ответ: «историю нужно знать, историю нужно помнить, надо извлекать уроки из истории». Однажды, в опросе о начале Великой Отечественной войны, проводившемся в очередной раз к 22 июня, мы спросили (предполагался ответ в свободной форме): какие, собственно, уроки нужно извлекать из того, что случилось тогда? Люди, как правило, отделывались ничего не значащей формулировкой "историю нужно помнить", и доля таких ответов была существенной – примерно, 12%. На фокус-группах, где обсуждалась тема 22 июня, респондентам было предложено поразмышлять над тем, почему, собственно, следует помнить о событиях начала войны, какие уроки следует  извлекать из этих событий. Главный вывод, который можно сделать на основании сразу нескольких дискуссий, состоит в том, что в высказываниях типа "историю нужно помнить" нет устойчивого содержания и отчетливой аргументации. Продолжение разговора с большой вероятностью застает людей врасплох, провоцирует их на спонтанные ответы или же на  "ход в сторону" – смену темы.
В то же время, когда мы спрашиваем о смысле 9 Мая, доля подобных квазиответов составляет 5-6%, а  когда в канун 5 марта мы говорили о Сталине, их численность выросла до 25%. Что это означает? Мое предположение состоит в том, что квазиответы - свидетельство "растерянности", неопределенности "онтологического значения" исторического события или явления, о котором заходит речь. Чем более "неудобными" или же непонятными являются исторические сведения, тем сложнее человеку включить их в свое мировоззрение, в систему представлений о себе и обществе, о своем прошлом, о своем опыте, о сегодняшнем дне. С этой точки зрения, праздник Победы в своем онтологическом значении оказывается наиболее четким и определенным, а фигура Сталина – наиболее проблемной
Знания, привнесенные публикациями конца 80-х – начала 90-х годов, вступили в конфликт с идентификацией граждан. Оказалось, что людям очень трудно встроить знания о негативном, отрицательном опыте в систему представлений о себе. Речь идет не о коллективной идентичности, а о процессе идентификации конкретного человека, которого мучает, например, вопрос: как я буду выглядеть в своих же собственных глазах, если я знаю, что мой дед, мой отец участвовали в репрессиях? Подобные  аномалии и нерешенные проблемы возникают на каждом шагу, и люди говорят об этом, когда им предлагают сформулировать смысл и значение событий, связанных с советским периодом нашей истории.
В качестве резюме. Любые исторические знания – это не просто некоторые факты или описание последовательности событий, но еще и рассказ современникам о том, кто они такие сегодня, а не только в прошлом. В связи с перестройкой и в результате перестройки появилась новая, альтернативная прежней информация о советском периоде истории, но не было предложено объяснений или формул, которые помогали бы людям встраивать представления, в первую очередь, о негативных сторонах собственной истории в систему представлений о самих себе. Эта проблема  не была сформулирована ни в "ученом сообществе", ни в общественной дискуссии. В результате в социальной памяти обозначились «болевые точки», которые используются различными силами для манипуляции  массовым сознанием и решения своих политических задач.
Проблема знания своей истории – это проблема идентичности. Усвоение такого знания, в том числе, знания о негативном историческом опыте обусловлено этой особенностью функционирования социальной памяти. Поэтому следует очень осторожно подходить к различению мифа и знания. Если знание оскорбительно по своей форме, человек предпочтет миф – существующий или вновь сконструированный. Одновременно миф может служить стимулом к познанию, к приобретению знаний, лежащих вне мифологической конструкции.