Д. Бреслауэр "Выход из тоталитаризма"

Под тоталитаризмом я понимаю систему, при которой государство осуществляет господство над обществом, не допуская возникновения самостоятельных центров социальной и экономической власти. Данное определение противоположно тому, как определяют «тоталитаризм» те, кто разрабатывал теорию тоталитаризма в конце 40-х годов. Авторы этих теорий опирались на опыт сталинизма и гитлеризма. Эти теоретики рассматривали массовый террор, единовластие и произвол в качестве определяющих характеристик тоталитаризма. Определение, которое использую я, и которое вообще использовалось на нашей конференции, рассматривает большинство режимов, строившихся по ленинскому образцу и сложившихся в 50-ые и 60-ые годы после кампаний по развенчанию Сталина, как тоталитарные. Это относится и к СССР времен Брежнева. В основе такого утверждения лежит тот факт, что партия, превратившаяся в государство, продолжала господствовать в обществе и в экономике.

 Выход из тоталитаризма происходил очень по-разному. Если говорить о фашистской Германии и фашистской Италии, то такой выход стал результатом поражения в войне и оккупации этих стран державами-победительницами. То же самое относится и к тому, как закончился тоталитарный режим талибов в Афганистане, тоталитарный режим Саддама Хуссейна в Ираке и режим «красных хмеров» в Кампучии. В европейских же государствах, строившихся по ленинским принципам, все было иначе. Выход произошел в силу действия внутренних движущих причин, а не из-за вторжения иностранных войск. В этих странах выход осуществлялся в разных формах. В Венгрии в 1956 году, в Чехословакии в 1968 году и в Польше в 1981 году произошел раскол правящей элиты. К власти пришли элиты, состоящие из реформаторов. Разрасталось массовое давление снизу, которое могло привести к освобождению от тоталитаризма. Но такой переход не осуществился, потому что его задавили военной силой. Однако в конце 80-х сложилось в точности такое же соотношение сил. В одних странах это привело к падению режимов, в других странах переход осуществился на основе переговоров. В основном это стало возможным благодаря тому, что Советский Союз больше не грозил применением силы, чтобы помешать такому развитию событий. 

  Как исследователя, меня больше всего интересует вопрос о роли руководителей в процессе смены режима. Меня больше всего интересует тот тип руководства, который осуществляет долговременные преобразования в структурах и в культуре. Обычно о таком руководстве говорят, что оно «состоит из реформаторов». Освобождение Советского Союза от тоталитарного режима в 80-ые годы стал результатом того, что в стране сложилось именно такое руководство. Естественно, что одного такого руководства мало для того, чтобы успешно провести подобные преобразования. Нужно, чтобы были в наличии соответствующие благоприятные предпосылки. В случае Советского Союза к числу таких благоприятных предпосылок следует отнести кризис командной экономики (как в плане удовлетворения потребительского спроса внутри страны, так и в плане конкурентоспособности на мировом рынке) и массовая коррупция, поразившая всю политическую систему. В такой обстановке внутри политической элиты была утрачена вера в прежние принципы и в свои собственные силы. Налицо было стечение благоприятных обстоятельств. Полагаясь на ту власть, которой располагал Генеральный секретарь, Михаил Горбачев сумел осуществить смену руководства, выдвинув концепцию нового политического и международного порядка, которую с воодушевление поддержали те, кто стремился найти выход из сложившегося тупика. Подобное видение перспективы, в свою очередь, помогло узаконить политические мероприятия, которые подорвали структуры контроля, существовавшие в ленинской системе, и благодаря которым неофициальные общественные силы получили большую власть. В результате этого произошел переход власти на основе переговорного процесса или крах режима. Что именно это было? Ответ зависит от того, как вы будете толковать события 1990-1991 годов.

Культуры и структуры легче всего поддаются преобразованию в моменты, когда ощущаются кризис и неопределенность, когда утрачивается доверие, и когда большинство общества начинает понимать, что нужно в срочном порядке все менять. В таких условиях лидер, осуществляющий преобразования, может по-новому сформулировать интересы страны, используя популистские заявления, чтобы узаконить новые способы осуществления политики. Лидеры, преуспевшие в этом отношении, обычно захватывают политическую инициативу, потому что формулируют неоспоримые и привлекательные новые представления о судьбах страны.

Я вовсе не хочу сказать, что важны только эти идеи, а все остальное не имеет значения. Чтобы обеспечить себе успех, лидеры- преобразователи должны по-умному использовать силы принуждения, а также материальные и организационные ресурсы. Это необходимо при осуществлении крупных преобразований. Однако чаще всего требуется что-то еще. Для масштабных преобразований требуется убедительность оратора, под влиянием которого люди начинают по-новому видеть себя и свои взаимоотношения с политическим сообществом. Так появляется характерное ощущение собственной силы у людей, которые прежде были бесправными. Так в 1986-189 гг. были узаконены гласность, перестройка и демократизация, которые дали ощущение собственной силы людям, которые прежде были бесправными.

Почему же у Михаила Горбачева все получилось? Как он задумывал и осуществлял все более радикальные политические мероприятия? Безусловно, власть, которой он был наделен в силу занимаемого поста, давала ему массу возможностей защитить себя в сложной ситуации. Но какую роль сыграли идеи, приведшие его к успеху? Перестройку можно уподобить самолету, и радикально новая идея Горбачева о том, как следует устроить жизнь в стране, подняла этот самолет в воздух. Но вот вопрос: почему этот самолет полетел и стал набирать скорость?

Некоторые просто объясняют это тем, что занимаемый пост давал Горбачеву огромную власть. Я скептически отношусь к подобным утверждениям. Мне думается, что новая концепция будущей судьбы страны оказалась знакомой. Это и сыграло свою роль: сторонники объединились, а потенциальные противники продолжали чувствовать себя неуверенно.

В процессе осуществления руководства, когда лидер проводит преобразования, политические и психологические факторы требуют, чтобы, формулируя новые перспективы развития страны, он слишком резко не порывал бы с прошлым. Новая перспектива должна давать синтез элементов прошлого с радикальным новым видением будущего. И это тоже важная часть в рассказе о том, как Советский Союз порывал с тоталитаризмом. Ибо, учитывая, сколь радикальными были мероприятия 1987-1989 гг., важно было показать, что при этом не происходил полный разрыв с традиционной культурой, которую все еще высоко ценила и политическая элита, и интеллигенция.

Я считаю, что это была гениальная риторика о «социалистической демократии» и «социалистической идее» (в оправдании внутренней политики) и о «новом мышлении» (в оправдании внешней политики). Социалистическая демократия, как идея, придавала знакомые черты радикальной новой политике, связывая ее с идеализированным прошлым. В ней больше не было воинствующих классовых принципов. Однако она по-новому определяла «ведущую роль коммунистической партии» в обеспечении единства общества, утверждая свою ведущую роль в соблюдении процедурной демократии и умение партийных кадров действовать методом убеждения, а не принуждения. Точно так же «новое мышление» давало видение нового, более нравственного международного порядка. Но это был такой порядок, при котором Советский Союз, Соединенные Штаты и Европа будут союзниками, осуществляющими моральное руководство мировым сообществом. Таким образом, отказавшись от принципов классовой борьбы с империализмом, новое мышление снова возрождало дух ленинизма во всем, что было прогрессивным, всеобщим, жизнеутверждающим и судьбоносным при сохранении ведущей роли Советского Союза. И концепция социалистической демократии, и концепция нового мирового порядка были знакомыми и соответствовали духу ленинизма: неизбежность победы хорошего общества при условии, что люди готовы бороться за это. Следовательно, эти концепции составили видение будущего страны, в котором было как старое, так и новое, и поэтому сомневающиеся не спешили переметнуться в лагерь реакционеров. А когда начинали раздаваться голоса сомнения, Михаил Горбачев умело выигрывал время, привлекая на службу новому делу другие ленинские установки: что история диктует такую политику, что «нет альтернативы», что «иного не дано». В конечном итоге оказалось, что этого было мало, чтобы помешать грядущему распаду Советского Союза, но на этом фоне становится понятно, почему в 1987-1989 гг. удалось радикализовать перестройку.