Д.Е.Фурман "Альтернативы Перестройке"

Мне думается, что при анализе значения перестройки и роли Горбачёва в истории мы должны стремиться избегнуть того противоречия, которое вообще часто  присутствует в историографии и наиболее ярко,  как мне представляется, присутствовало в  советской историографии Октябрьской революции.
С одной стороны, все, кто писал о революции, стремились показать её закономерность, подготовленность всем предшествующим ходом развития. При этом, чтобы доказать неизбежность революции,  допускалось множество искажений и натяжек. Преувеличивались развитость капиталистических отношений, размеры и организованность рабочего класса и т.д. С другой стороны, всячески превозносился Ленин, как величайший мыслитель и политик. Где здесь противоречие? Противоречие здесь – в том, что если Октябрьская революция была полностью предопределена  всем ходом предшествующего развития, была неизбежна, то её осуществление – не такая уж грандиозная задача и она не требует особой гениальности. Не было бы Ленина – был бы кто-то другой. Признание предопределённости Октябрьской революции и грандиозной исторической роли Ленина противоречили друг другу. (Я лично думаю, что Ленин был великий человек,  и что роль его – грандиозна именно потому, что победа большевистской революции в России не была исторически предопределена, что это был лишь один из возможных вариантов развития, который без него не реализовался бы.) 
Вот такого противоречия, мне думается,  мы и должны стараться избегнуть при попытках осмыслить перестройку. Естественно, что мы не в состоянии ясно и однозначно указать на соотношение в перестройке субъективных и объективных факторов, необходимости и случайности. Но нам надо понимать, что чем больше мы  представляем перестройку как событие, детерминированное всем предшествующим развитием, событие, которого не могло не произойти, тем более мы умаляем  её значение и историческую роль М.С. Горбачёва. Если всё было предопределено, то роль его минимальна – не он, так кто-нибудь другой, может быть, чуть раньше или чуть позже. Поэтому вопрос о роли Горбачёва и значении перестройки неотделим от вопроса о других, не перестроечных вариантах развития СССР и всего мира. Какими же могли быть эти варианты, альтернативы перестройке? Я сознаю, что не могу в достаточной мере аргументировать свои, естественно, гипотетические,  представления об этих других вариантах и соответственно – о значении перестройки,  но всё же  изложу их и в какой-то мере попытаюсь их аргументировать.
Прежде всего, мы должны исходить из того, что советский режим был практически на сто процентов защищён как от опасностей извне, так и от опасности революции снизу. Атомное оружие исключало  возможность нападения на СССР и никакое наше отставание в гонке вооружений ничего здесь принципиально не меняло – достаточно иметь несколько атомных бомб и хотя бы минимальную возможность хоть одну из них обрушить на головы противников, чтобы быть полностью гарантированным от угрозы извне ( Пример - КНДР).  Но также он был застрахован и от революции снизу. Проникающий повсюду аппарат КГБ исключал возможность возникновения революционного подполья. То значение, которое советскими властями придавалось горстке диссидентов, говорит скорее о патологиях сознания советской верхушки, чем о реальности угрозы, исходившей от этих диссидентов.  Конечно, могли быть и были стихийные бунты, однако  без революционной организации они не могли быть особо опасны. Но без угрозы вторжения извне и революции снизу ни технологическое отставание от Запада, ни экономические трудности, связанные с неэффективностью экономики, ни даже утрата веры в официальную идеологию сами по себе не могли привести к смене режима. Для меня несомненно, что режим, основывающейся на идеологии, в которую практически уже никто не верит, в конечном счёте, обречён. Но даже очевидно неэффективный и переживший своё время режим в условиях тотальной защищённости мог существовать ещё очень долгое время. Не говоря уже о режиме коммунистического Китая, который пока что никак нельзя назвать неэффективным, но ничуть не более эффективные и менее защищенные, чем режим СССР,  коммунистические режимы в Северной Корее или Кубе существуют  до сих пор. В конечном счёте,  они тоже, несомненно,  обречены. Но они дожили до 2005 года и просуществуют ещё не ясно сколько времени. Поэтому возможность сохранения коммунистического СССР до настоящего и даже до значительно более позднего времени представляется мне вполне вероятным, хотя и  не реализовавшимся вариантом развития событий.
Эта практически полная защищённость советского режима, достигнутая по окончанию второй мировой войны, когда СССР получил доступ к ядерному оружию, приводила к тому, что единственной возможностью смены режима могли быть лишь какие-то действия сверху, самой власти. И так как никакой прямой угрозы власти не было, это должны были быть действия, мотивированные не  столько  стремлением к самосохранению, сколько идейно. Но какие формы могла иметь эта идейная мотивация и насколько вероятным было появление Горбачёва с его мотивацией  и именно в это время?
Идейная мотивация к преобразованию советского строя, которое могло бы вообще вывести за его пределы, могла проистекать только изнутри советской идеологии. Естественной формой такой мотивации было стремление к очищению идеологии от позднейших наслоений, её оживление и дедогматизация путём обращения напрямую к сакральным источникам этой идеологии – к Марксу и Ленину. Я бы назвал это «коммунистической реформацией», «марксистским протестантизмом». И идеология хрущёвских реформ, и идеология перестройки были движениями «Назад, к Ленину» и «Назад, к Марксу». Движение вперёд, к большей свободе, могло идти только через движение назад – к гуманистическим и демократическим аспектам мысли основателей идеологии. И такие идеи в советском обществе второй половины 50-х – 60-х гг., в период, начинающийся примерно с 20 съезда КПСС и заканчивающийся  примерно подавлением чехословацких реформаторов в 1968 г.,  были очень популярны. Я думаю, что если бы вместо Хрущёва в то время у власти оказался несколько иной человек, или же Хрущёва сменил бы не Брежнев, а кто-то другой, который смог бы стать продолжателем Хрущёва, то есть человек с мотивацией и идеями, близкими к горбачёвским, могла бы произойти постепенная трансформация советского режима сначала в более демократический, а в конечном счёте и просто демократический. Насколько я понимаю, это – то, что пытались осуществить чехословацкие реформаторы 1968 года. Но эта возможность не  реализовалась.
Между тем, дальше вероятность такого развития событий, по-моему, не увеличивалась, а уменьшалась. В 70-е – 80-е гг. притягательная сила марксистко-ленинской идеологии стремительно падала,  и  даже в верхушке партийной иерархии, как это и продемонстрировала перестройка и постперестроечное развитие,  её искренних приверженцев оставалось очень мало. Соответственно стремительно падала и вероятность трансформации режима при опоре на демократические стороны и потенции марксистко-ленинской идеологии. В этом отношении появление Горбачёва и его реформаторского проекта, опиравшегося именно на гуманистические и демократические элементы  марксистко-ленинской идеологии,  представляется мне   отнюдь не самым вероятным вариантом. Более того, мне думается, что реализовался как раз один  из наименее вероятных вариантов. Я бы это сравнил с выигрышем в лотерею. Возможность есть, но возможность настолько мала, что рассчитывать на этот выигрыш смешно.
 Между тем, марксистко-ленинская реформация была не единственной формой идеологии, которая могла вывести за пределы советской системы. Но  в совсем ином направлении.
Советское государство представляло собой очень сложное образование. С одной стороны, СССР был государством, основанным на марксистко-ленинской интернационалистической идеологии. С другой стороны, он был продолжением Российской империи, Российской империей в новом воплощении. Соответственно, было и две идеологии этого государства  – была официальная и всё более формальная и утрачивающая жизненную силу идеология марксизма-ленинизма и была неформальная, «теневая»    идеология  русского великодержавия. Весь брежневский период эта вторая, «теневая» идеология фашистского типа постепенно усиливалась по мере упадка первой, официальной и уже выходила из тени. Особенно, естественно, такие идеи распространялись в армии и спецслужбах.
 Эта идеология также могла создать мотивации для преобразований, ведущих за пределы системы. По мере всё более очевидного маразмирования власти, как мне представляется, усиливалась возможность, что какой-то заговор верхушки армии и спецслужб устранит некоего нового Черненко и установит режим фашистского типа – открытую диктатуру с националистической имперской идеологией.  Общество такую диктатуру приветствовало бы, тем более что её установление могло сопровождаться устранением ряда социальных несправедливостей и некоторыми облегчающими жизнь населения реформами. И чем дальше бы существовала советская власть, тем больше была бы эта возможность, последствия реализации которой могли бы быть ужасны, и не только для России.  Даже горбачёвские реформы не полностью предотвратили эту  возможность, ибо вся  постсоветская российская история и  авторитарная трансформация российского постперестроечного режима, поддерживаемая большинством населения,  демонстрируют громадную силу таких идей и настроений. Но шесть лет последовательного демократического развития резко её ослабили.
Таким образом, мне представляется, что появление Горбачёва произошло на самом излёте возможности первого варианта трансформации советской системы и  тогда, когда вероятность второго варианта трансформации была еще не так велика.
Я подвожу итоги. Советская власть всё равно была обречена. Но конец её мог наступить в очень большом временном диапазоне и в разных формах, и на смену ей могли прийти режимы разного типа. Появление реформатора типа Горбачёва именно в его время было не самым вероятным развитием событий. И хотя это – не лучший вариант развития – лучшим было бы приход фигуры типа Горбачёва раньше, в 60-е годы и, как я уверен, лучшим был бы также возможный, хотя и маловероятный вариант успеха перестроечного проекта и сохранения Горбачёва у власти –  но это был вариант, спасший Россию и весь мир от других, значительно более страшных и  опасных.