В.А.Медведев

В.А.Медведев
Член Правления   проекта УКГФ,
чл.-корр. РАН

Современные тенденции в социальной сфере и российские реалии

Cоциальная сфера  - один из главных объектов публичной политики в современном обществе1. Вполне закономерно, что вокруг нее в условиях крутых системных перемен в России развернулись политические дискуссии, острота которых не ослабевает и сегодня.
На наш взгляд, выстраивание эффективной социальной политики в русле долговременной стратегии, отвечающей коренным интересам страны, возможно только на основе новейших тенденций социально-экономического развития, порожденных постиндустриальной трансформацией общества, разумеется, с учетом специфических особенностей и реальных возможностей России.
Продукт исторического развития

Зачатки социальной сферы зародились вместе с возникновением цивилизации. На определенном этапе появились профессиональные врачеватели, учителя, служители культов и муз, слуги. В течение многих веков эта деятельность развивалась под доминирующим влиянием потребностей узкой привилегированной части общества. Лишь в условиях индустриальной цивилизации социальная сфера приобретает более широкие общественные функции, связанные с потребностью в рабочей силе с определенным уровнем культуры, общего и профессионального образования. В процессе постиндустриальной трансформации общества, начавшейся в последней трети истекшего столетия, функции социальной сферы, равно как и масштабы, уровень ее развития, претерпевают коренные изменения.
Общепризнано, что сердцевину, своего рода мейнстрим, постиндустриальной трансформации общества составляет качественное изменение роли человеческого фактора – как субъекта и движущей силы социально-экономического прогресса. В процессе становления экономики, основанной на знаниях (Knowledge-based Economy) формируется новый тип работника, оснащенного знанием (knowledge worker). Наука, не только прикладная, но и фундаментальная превращается в главный источник и инициирующую силу технического и социального прогресса.  Возникает всеобъемлющая и всепроникающая информационно-коммуникационная система. Происходят кардинальные сдвиги в структуре общественного производства в пользу нематериальных благ и услуг, высокотехнологичных, науко- и информоемких отраслей.
Все бóльшая часть самодеятельного населения превращается из продавцов элементарной рабочей силы в носителей и владельцев капитала, воплощенного в их знаниях и квалификации, - не менее ценного, чем материально-вещественные факторы производства.
Человеческий капитал – уже не метафора, а реальность. Его естественной основой остается физическая способность людей к труду. Но все более весомой, динамичной и эффективной составляющей созидательного потенциала человека становятся образование и культура, степень владения научными знаниями и информацией, составляющими его «интеллектуальный капитал». Некоторые исследователи предлагают особо выделять «социальный» («общественный») капитал, обнимающий собой факторы эффективности труда, связанные с отношениями между людьми. Ф.Фукуяма определяет его как «возможности, возникающие из наличия доверия в обществе или его частях».
Человеческий капитал – многоуровневое понятие. Прежде всего, это атрибут личности, ее достояние. Он накапливается через развитие человека и реализуется в его деятельности.
Человеческий капитал корпорации – ее интеллектуальный и социальный потенциал, воплощенный в знаниях, опыте, навыках персонала, в общей культуре, философии фирмы. В своей основе – это «невидимый» и «неосязаемый» актив, не проходящий через бухгалтерию, но оказывающий огромное влияние на доходность компании и ее оценку1.
Человеческий капитал в масштабах страны описывается демографическими характеристиками населения, параметрами его общего и профессионального образования, развития науки, культуры, систем информации, а в более широком смысле – и социального климата в обществе.
Понятие человеческого капитала пока не обрело четких границ – не выработаны и сколько-нибудь полные методы его измерения. Попыткой найти способ его сравнительной характеристики и динамики можно считать индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП), применяемый в ООН и суммирующий показатели продолжительности предстоящей жизни, грамотности взрослых, средней продолжительности обучения и размеры ВВП на душу населения. Как видно, этот индекс охватывает далеко не все параметры человеческого капитала, а потому имеет ограниченное применение.
Современные перемены в социальной сфере связаны с повышением роли человека не только как субъекта, но и как объекта производства, переориентации его на удовлетворение потребностей населения. Побудительным мотивом для производителей остается частная выгода, но она может быть достигнута только через удовлетворение массового спроса.
При этом максимизация объектов потребления уступает место улучшению его структуры. Складывается иная система потребительских предпочтений: повышается роль потребностей гуманитарного характера – социальных, интеллектуальных, культурных. Увеличивается спрос на товары и услуги более высокого класса, используемые для облегчения быта, экономии времени на ведение домашнего хозяйства, для повышения образования и квалификации, отдыха, развлечения, спорта, туризма. Наблюдается индивидуализация и дифференциация потребностей, отход от обезличивающей стандартизации. Возрастают требования к качеству и новизне потребительских благ. Повышается спрос на экологически чистые продукты.
Изменяются и требования к жилью с точки зрения удобства, экологических условий и, конечно же, технического оснащения. Возникает новый тип жилища – так называемый электронный коттедж, становящийся зачастую и местом дистанционного труда, вооруженного компьютерной техникой.
Ускоренно развивается и развертывается целый блок отраслей производства нематериальных благ (услуг), включающий в себя: образование, науку и культуру; средства массовой информации; здравоохранение, физкультуру и спорт, рекреацию и туризм, охрану среды обитания людей; жилищно-коммунальное и бытовое обслуживание; транспорт и связь; торговлю, банковско-финансовые, страховые, юридические и другие деловые услуги населению; обеспечение безопасности и правопорядка.
Они и образуют современную социальную сферу, обеспечивающую воспроизводство и накопление человеческого капитала1.
Еще в середине 50-х годов доминирующее место в ВВП развитых стран принадлежало промышленности и другим отраслям материального производства. Но в дальнейшем оно перешло к сфере услуг, составив к началу 90-х годов в США 73%, в странах ЕС – 63%, в Японии – 59% ВВП. Более того, в 70-е годы начинается абсолютное сокращение массы труда, занятого производством материально-вещественной части продукта, при увеличении ее абсолютных размеров и повышении качественного состава. Вот данные на этот счет по США.

Динамика численности занятых в производстве
товаров и услуг в США 1

 1970 г. 1979 г. 1992 г. 2005 г.
(прогноз)
 млн.
чел. в % млн.
чел. в % млн.
чел. в % млн.
чел. в %

Общая численность,
        в том числе:
 
81,7 
100 
101 
100 
121 
100 
147 
100
в производстве товаров
 27,1 33 29 29 26 21 27 18
в сфере услуг
 47,1 58 63 62 84 70 109 73
в прочих отраслях 7,5 9 8 8 9 7 12 8

Общество получает возможность без ущерба для удовлетворения материальных потребностей людей все большую массу и долю ресурсов направлять на наращивание нематериального богатства, расширение и совершенствование разнообразных услуг, развитие и более полное раскрытие человеческого потенциала. Именно на этой основе за сравнительно короткий период в развитых странах складывается новое качество жизни широких слоев населения. Но и экономический прогресс получает новые стимулы.
Значение этого поворотного пункта в развитии экономики и общества трудно переоценить. По своей глубине и масштабности он сопоставим с самим возникновением цивилизации на основе появления прибавочного продукта. Но тогда он сопровождался зарождением эксплуатации человека человеком и классового расслоения общества. Нынешний же поворот, по-видимому, создает предпосылки для преодоления и того, и другого.
На первый взгляд, перераспределение ресурсов в пользу социальной сферы снижает экономическую эффективность их использования. Действительно, производительность труда в этой сфере растет медленнее, чем в материальном производстве. Это отметил еще в 70-е годы Даниел Белл1. Это же нашло выражение в так называемой «Болезни Баумоля», суть которой в том, что издержки производства в некоторых отраслях растут быстрее, чем цены на их конечный продукт.
Действительно, производительность труда в социальной сфере, измеряемая прямым показателем – объемом услуг образовательных, медицинских, культурных и других на одного работающего, растет медленнее, чем производительность труда в материальном производстве, а во многих случаях не растет вовсе. Но если учесть влияние сферы услуг на конечные результаты общественного производства через накопление  и совершенствование человеческого капитала, то затраты и вложения ресурсов в социальной сфере окажутся более эффективными, но они реализуются в более разнообразных формах – от роста производительности труда в других сферах до улучшения социально-психологического климата в обществе.
При всем этом социальная переориентация общественного производства, обусловленная переходом к постиндустриальной экономике, - процесс весьма сложный, противоречивый, во многих отношениях болезненный. Новые захватывающие перспективы сочетаются с труднейшими проблемами и вызовами, в том числе и, прежде всего, социального характера2.
Тенденция гуманизации производства наталкивается на узкокорыстные интересы отдельных лиц, социальных слоев и экономических структур. Становятся еще более очевидными и нетерпимыми социальные беды, унаследованные от прошлого, - бедность и нищета значительных слоев населения, безработица, особенно сильная среди лиц мало- и неквалифицированного труда, абсурдность растрачивания общественных ресурсов на военные цели, межэтнические конфликты.
Острейшие противоречия возникли в процессе формирования нового качества жизни, структуры потребления. Огромную инерционную силу набрали стандартизация материальных и культурных потребностей, тенденций. Наблюдается нарастание таких социальных болезней, как наркомания, проституция, преступность.
Современный научно-технический прогресс порождает новые формы отчуждения работника, фрагментации его труда, противоречия между «информационной аристократией» и массой работников, занятых техническим обслуживанием информационных процессов, а также потребителей услуг. В условиях усиления психологии технократизма, потребительства, масскультуры, увеличения возможностей манипулирования общественным мнением встают новые препятствия на пути гармонического развития человека, сохранения и повышения роли этических и эстетических ценностей.
Серьезные вызовы перед человечеством выдвигает глобализация социально-экономической жизни на планете, происходящая под влиянием постиндустриализма. Большую опасность таит в себе сохранение или даже увеличение разрыва в уровне социально-экономического развития и благосостояния населения между «золотым миллиардом» (Западная Европа, США, Япония) с огромным массивом бедных и беднейших стран. Лишь немногим из них удается «вскочить в поезд», направляющийся в сторону новой цивилизации.
Стандарты потребления (количественные и качественные), сложившиеся в развитых странах, не могут не оказывать влияния на весь остальной мир. Но попытка приблизиться к их реализации даже при передовой нынешней технологии может быстро натолкнуться на абсолютные пределы ресурсов и поставить мировое сообщество перед угрозой коллапса. В связи с колоссальным увеличением производственной, бытовой, рекреационной нагрузки на природную среду мир уже теперь буквально балансирует на грани, за которой начинается прямое и невосполнимое разрушение живой и неживой природы.
Нельзя не считаться и с проблемами народонаселения. Огромной силы демографический взрыв, порожденный соприкосновением развивающегося мира с достижениями медицины, стимулирует рост народонаселения, не создавая пока адекватных регуляторов этого роста. И в то же время во многих развитых странах рост коренного населения снизился или прекратился, и даже возникает угроза депопуляции.
Весьма нелегким и драматичным является процесс продвижения к оптимальному сочетанию общих трендов постиндустриализма с национальной спецификой отдельных стран, с особенностями их исторических традиций и менталитета. Согласование стремлений стран реализовать свои национальные интересы, отстоять свою социокультурную самобытность с императивами глобальных вызовов, с требованиями углубляющейся интеграции представляет задачу исключительной сложности.
Сможет ли общество воспользоваться огромными возможностями социального прогресса, которые сегодня открываются перед ним, и парализовать сопутствующие негативные процессы и тенденции – вот в чем коренной вопрос современного общественного развития.

Перипетии социальной сферы в стране

В Советском Союзе, прошедшем к 70-м годам большую часть пути индустриального развития, была создана социальная сфера, по некоторым параметрам не уступающая, а в чем-то даже превосходящая страны Запада. Это относится, например, к системе общего и профессионального образования молодежи. Сформировались мощный инженерный корпус, кадры специалистов во всех отраслях народного хозяйства, образования и культуры. Накоплен научный потенциал, сопоставимый с американским и западноевропейским. Общественная система здравоохранения гарантировала бесплатное медицинское обслуживание, пусть и на невысоком уровне. Создана скромная, но достаточно надежная система социального обеспечения и социальной защиты населения. С конца 50-х годов развернуто массовое жилищное строительство.
Немалый положительный опыт был накоплен в развитии «заводской социалки», трудовых отношений в коллективах.
При всей жесткости идеологического контроля произошло приобщение широких слоев населения к культурным ценностям через массовые библиотеки, музеи, дома культуры и клубы, кинотеатры, просветительские организации и т.д. Беспрецедентных показателей достигли тиражи книг, газет и журналов, аудитория читателей, радиослушателей, телезрителей. Несмотря на ограничения и притеснения деятелей культуры, выдающимися достижениями были отмечены кинематограф, театральное искусство, музыка, изобразительное искусство, литература.
С точки зрения качества человеческого фактора, страна была подготовлена к постиндустриальным переменам лучше, чем в каком-либо другом отношении. По мнению Даниела Белла, «она была бы готова вступить в постиндустриальный век раньше, чем любая другая страна»1.
К сожалению, этот шанс был упущен. Советская экономика продолжала инерционное движение по экстенсивному пути с упором на тяжелую промышленность, традиционные для индустриализма факторы экономического роста. Командная система отторгала высокие, наукоемкие технологии, препятствовала социальной переориентации экономики, сковывала инициативу и предприимчивость людей.
На фоне быстрых перемен социальной сферы в странах Запада мы стали утрачивать свои позиции в образовании, науке, здравоохранении, не говоря уже о запущенности коммунально-бытового обслуживания населения, неослабевающей остроте продовольственной, жилищной и других проблем.
Было допущено сокращение доли ассигнований на социальную сферу в госбюджете. Ее финансирование утратило приоритетный характер, осуществлялось по так называемому остаточному принципу. Так, с 1970 по 1980 годы доля расходов на просвещение и науку в бюджете сократилась с 16 до 13,6 процента, на здравоохранение и физкультуру – с 6,1 до 5 процентов1. Заработанная плата работников социальной сферы, кроме науки, была ниже средней по народному хозяйству, и этот разрыв нарастал.
Плохую услугу оказала наша экономическая наука, в которой долгое время господствовало представление о социальной сфере как непроизводительной, находящейся на иждивении у материального производства. С большим трудом и запозданием приходило понимание того, что вложения в человеческий капитал не только важны в социальном смысле, но и наиболее эффективны с экономической точки зрения.
В начале перестройки была предпринята попытка реформирования не только экономики, но и социальной сферы. Разработаны и приняты программы поддержки науки и научно-технического прогресса по основным направлениям. Начаты реформы высшего и среднего специального образования, здравоохранения, пенсионного обеспечения. Взят курс на ускоренное развитие сферы услуг для населения, расширение жилищного строительства. Однако ухудшение экономического положения, обострение политической борьбы не позволили осуществить намеченные реформы.
Более того, после поражения перестройки, распада Советского Союза и прихода к власти в России радикал-либеральных сил социально-экономическая динамика страны приобрела, по сути дела, антисоциальную направленность. Глубокий и продолжительный экономический кризис всего сильнее поразил социальную сферу. На фоне падения не менее чем в два раза уровня жизни населения произошло беспрецедентное усиление имущественного неравенства и дифференциации доходов, нарастание бедности и нищеты. Приведены в расстройство основные социальные отрасли – здравоохранение, образование, наука и культура.
Доля государственных расходов на социально-культурные нужды в общественном продукте в годы кризиса осталась прежней, но сам ВВП упал более чем вдвое, а, значит, вдвое уменьшились абсолютные расходы на социальные нужды. Но ведь социальные потребности населения во время кризиса не только не уменьшились, а даже возросли.
Отрыв оплаты труда в социальной сфере от среднего уровня еще более увеличился (за исключением жилищно-коммунального хозяйства). Так, в 1997 году зарплата в образовании составила 62% среднероссийской, в здравоохранении, физкультуре и соцобеспечении – 67%, в культуре и искусстве – 59%, в науке и научном обслуживании – 90%1. Да и эта зарплата выдавалась с большим запозданием. Особенно сильный удар был нанесен по науке и культуре. Бюджетные ассигнования на науку сократились в пять раз. Наука и научное обслуживание превратились из наиболее престижной сферы деятельности в одну из самых низкооплачиваемых отраслей. В конце 1997 г. средняя зарплата здесь была в 4,5 раза ниже, чем в газовой промышленности, в 2 раза ниже, чем в электроэнергетике, в 1,2 раза ниже, чем в промышленности в целом.
Весьма любопытно, что во время кризиса 90-х годов удельный вес услуг в ВВП вырос – с 33% в 1990 г. до 53,4% в 1998 г. В те годы  в официальных и неофициальных комментариях можно было встретить интерпретацию этого факта как свидетельства прогрессивных сдвигов в составе ВВП в соответствии с мировыми тенденциями. Но она совершенно неосновательна. На самом деле это – эффект более чем двукратного падения производства товаров. Сфера услуг, естественно, сократилась в меньшей степени, чем производство товаров. Не случайно, что наиболее заметное повышение доли услуг произошло в 1992 г., когда падение производства товаров было максимальным. И, напротив, в связи с ростом объема производства товаров в 1999-2000 годах доля сферы услуг упала.
Начавшийся после дефолта 1998 года выход из кризиса, смена политических фигур у кормила политической власти открыли возможность оздоровления ситуации в социальной сфере, решения, в первую очередь, самых насущных, животрепещущих проблем и выстраивание долговременной стратегии социальной политики. Положительные перемены действительно начались. Приняты энергичные меры по ликвидации задолженности по зарплате и пенсиям, по повышению их размера и индексации, увеличению социальных трансфертов – расходов на науку, образование и здравоохранение. Провозглашен принцип равноудаленности олигархов от власти и предприняты конкретные действия по ограничению их политического влияния.
Все это, казалось бы, демонстрирует отход от прежней недооценки социальной политики, стремление, по крайней мере, ее скорректировать. Но все же пока нет достаточных оснований для вывода о коренном пересмотре ее общей линии. Скорее, просто дело в том, что в условиях более          благоприятной экономической конъюнктуры появилась возможность часть дополнительных средств направлять в социальную сферу.
Достаточны ли сегодня эти меры, отвечают ли они насущным задачам, исчерпывают ли наши возможности? Есть основание утверждать, что можно и нужно было сделать в этом плане значительно больше. В самом деле, объем ВВП, существовавший до дефолта, уже в 2001 году был фактически достигнут, а реальные доходы населения находились ниже этого уровня на 15-20% . И дальнейшее оживление экономики стало наталкиваться на спросовые ограничения.
Возьмем другую сторону дела – дифференциацию доходов, которая в  90-е годы достигла беспрецедентных размеров. Социальная политика и сейчас не предусматривает каких-либо сдерживающих мер в этом процессе.
Многое здесь упирается в отсутствие продуманной концепции социальной политики, ее долговременной стратегии выстраивания институтов и методов осуществления, свободных от любых идеологических догм и основанных на одном критерии – повышении материального и духовного благополучия народа.

Институциональные структуры

Принципиальное значение имеет проблема создания адекватных современным условиям общественных отношений и механизмов функционирования социальной сферы.
Разумеется, они должны отвечать потребностям рыночной экономики и вписываться в ее общие рамки. В то же время экономические механизмы в социальной сфере не могут не быть существенно иными, чем в производстве материально-вещественных благ. Это вытекает из ее особенностей как сферы воспроизводства человека, накопления человеческого капитала. Ее результаты имеют первостепенное, жизненно важное значение для человека и общества, но не приносят прямую и немедленную выгоду в виде прибыли, создают лишь в конечном счете более благоприятные условия для повышения эффективности экономики.
Сочетание конкурентно-рыночных и общественно-государственных начал здесь принципиально иное, чем в материальном производстве. Общество в лице, прежде всего, государства полностью или частично берет на себя удовлетворение ряда потребностей, связанных с жизнью и деятельностью людей. В связи с этим блага разделяются на частные и общественные (private and public goods)1.
В самой социальной сфере соотношение между ними в различных ее областях неодинаково. Некоторые нематериальные блага – такие, как оборона страны, общественная безопасность и правопорядок, сохранение среды обитания людей, благоприятный социальный климат – полностью или в основном связаны с деятельностью государственных и общественных структур. В большей или меньшей степени к публичным (общественным) могут быть отнесены услуги образования, фундаментальной науки, здравоохранения, физкультуры и спорта, рекреация, культура и средства массовой информации, социальное обеспечение членов общества, полностью или частично (временно) утративших трудоспособность.
Система общественных благ, формирующаяся в процессе постиндустриальной трансформации общества дополняет рыночные механизмы, где они не могут быть эффективными. Выравнивая в той или иной мере стартовые возможности раскрытия способностей и талантов людей, она создает условия для усиления конкурентно-рыночных стимулов в их деятельности.
Так или иначе, под давлением общественных потребностей, в результате сложного процесса столкновения и сопряжения интересов современное государство принимает на себя значительную часть бремени развития некоторых жизненно важных сфер социального блока. Сочетание рыночных и нерыночных форм удовлетворения социальных потребностей, частных и общественных благ зависит от многосложных факторов: экономических возможностей стран, их исторических особенностей и традиций, уровня и степени дифференциации доходов населения. Этим во многом определяется тип рыночной экономики (предельно-либеральный, умеренно-либеральный, социал-демократический), а также ее конкретных национальных моделей.
О различиях между странами в этом отношении говорят следующие данные.
 

Государственные расходы на социальные нужды, в % к ВВП1
 США

1989 г. ФРГ

1989 г. Велико-британия
1990 г. Япония

1990 г.

Всего
      в том числе:
 17,9 29,4 25,6 18,6

общественные услуги
(страхование, здравоохранение,
жилищное строительство и т.д.)
 6,0 10,9 12,2 10,8

социальные трансферты
(страхование по болезни,
старости, безработице,
пособия по бедности и другие
виды социального
вспомоществования) 11,9 18,5 13,4 7,8
Как видно из таблицы, доля социальных расходов в ВВП европейских стран примерно в 1,5 раза выше, чем в США. Япония занимает промежуточное место между ними. США являют собой предельно- либеральный, европейские страны – умеренно-либеральный или даже социал-демократический типы рыночной экономики. Их особенности, исторические корни достаточно подробно проанализированы в социально-экономической литературе2.
Различия в роли и объеме социальных расходов государства между странами действительно весьма существенные, но есть и нечто общее для всех стран, вступивших в полосу постиндустриальной трансформации: социальные функции государства приобрели системный характер, без них невозможно нормальное общественное развитие.
Не меняет этого и тот факт, что роль государства в социальной сфере испытывает колебательные движения и во времени. При благоприятной конъюнктуре, в условиях экономического роста усиливается его социальная направленность, повышаются социальные выплаты и льготы, расширяются социальные программы, т.е. проводится более «мягкая» социальная политика, естественно, за счет увеличения налоговых поступлений. При замедлении экономического роста происходит ужесточение социальной политики, под предлогом борьбы с «социальным паразитизмом и иждивенчеством» сокращаются социальные программы, но в то же время снижаются налоги. В определенной степени эти колебания связаны и со сменой правительств и администраций.
Но при всех комбинациях, приливах и отливах масштабы public goods и государственных социальных трансфертов остаются внушительными, складывается некий уровень социальных потребностей, удовлетворяемых на основе нерыночных принципов, и он имеет тенденцию к повышению.
Именно с этим связано увеличение доли ВВП, перераспределяемой через бюджет. За 1960-1993 гг. она выросла примерно в 1,5 раза: с 20% до 38% в США, с 20% до 35% в Японии, в ФРГ и Англии – с 36% до 50%, во Франции – с 31% до 54%.
В современных условиях происходят важные перемены и в социальном поведении основных хозяйствующих субъектов-корпораций. Растет их внимание к социальным нуждам собственного персонала.
Продиктовано это различными факторами, прежде всего – интересами повышения конкурентоспособности своей фирмы, привлечения и удержания квалифицированного персонала, накопления интеллектуального и социального капитала, создания более благоприятного климата во внутрифирменных отношениях, развития партнерского сотрудничества и т.д. Свою роль играют, конечно, и государственная политика повышения социальной ответственности бизнеса, правовые нормы, налоговые льготы на социальные расходы и т.д.
В результате социальные расходы корпораций растут даже значительно быстрее государственных. Так, в США расходы фирм на эти цели в 1975 году были наполовину меньше государственных, а в 1991 году они достигли уже двух третей их суммы, составив более 13% ВВП. Этот феномен в становлении постиндустриальной экономики приобрел системный характер.
При переходе к рыночной экономике Россия также столкнулась с проблемой перестройки институтов и механизмов социальной сферы.
Наследство ей здесь досталось весьма противоречивое. В советское время была создана развернутая система общественных фондов потребления, за счет которой на бесплатной или льготной основе покрывались потребности населения в услугах образования, здравоохранения, духовной и физической культуры, рекреации, пенсионные и другие расходы, связанные с утратой трудоспособности и т.д. Действовала бесплатная система предоставления жилья, государственной поддержки жилищно-коммунального хозяйства. За счет огромных дотаций поддерживались низкие цены на продовольственные товары.
Заметное развитие получила заводская и ведомственно-профсоюзная социалка (медицина, материальная помощь, детские учреждения, дома культуры, спорт и т.д.).
Такая система обеспечивала определенный уровень удовлетворения социальных потребностей, гарантии от бедности и нищеты при общем довольно низком уровне доходов населения. Вместе с тем она порождала ряд негативных явлений и тенденций – иждивенчество и уравниловку, ослабление стимулирующей роли оплаты труда, запущенность жилищно-коммунального хозяйства, хронический дефицит продуктов питания и т.д.
Во второй половине 80-х годов было положено начало постепенному трансформированию социальных механизмов и институтов с учетом современных потребностей. Но в конце 80-х – начале 90-х годов на фоне нарастания экономических трудностей социальные перемены приобрели иной, разрушительный характер. Немалую роль сыграла взятая ельцинской администрацией ориентация на предельно радикальный вариант рыночной экономики, уход государства из экономики и сведение к минимуму его социальной роли, несмотря на Декларацию о социальном государстве, включенную в Конституцию РФ. Отсюда – линия на полное разрушение советской государственной системы социальных институтов. При сокращении государственных ассигнований всемерно поощрялось создание частных школ, медицинских учреждений, негосударственных вузов и исследовательских организаций, усиление коммерческих начал в деятельности государственных учреждений социальной сферы. Это сопровождалось, с одной стороны, снижением критериев образовательных, медицинских и других услуг, а с другой, непомерной платой за услуги действительно высокого качества, делающей их недоступными для подавляющей части населения.
По существу те же мотивы отречения от советского наследства лежали в основе разрушения социальной сферы предприятий. Ссылались при этом на то, что социальные расходы увеличивают издержки и снижают рыночную конкурентоспособность производителей. Этот аргумент не выдерживает критики. Заводская социалка добавляла не более 4-5% к заработной плате, а последняя составляла не более четверти издержек производства. Так что серьезного влияния на удорожание продукции и снижение ее конкурентоспособности она оказывать не могла, во всяком случае, это удорожание несопоставимо с тем положительным эффектом, которое, как показывает практика, может дать улучшению работы персонала.
В итоге система социального обслуживания населения в 90-е годы была подорвана, получили развитие лишь те отдельные компоненты, которые ориентированы на интересы небольшой состоятельной части общества – процветающих предпринимателей, банковско-финансовых кругов, верхушки чиновничества.
К сожалению, существенных перемен в социальной политике не произошло и при путинской администрации. Ее действия в этой области носят импульсивный характер, предпринимаются под влиянием субъективных факторов и влияний. Не ослабевает давление в пользу предельно либеральной социальной политики, максимальной коммерциализации социальной сферы. Накатываются все новые волны реформаторского зуда, идет сильнейшее давление на общественность в этом направлении.
Судя по всему, Президент проявляет сдержанность, хочет учесть различные, в том числе альтернативные варианты решения социальных проблем, взвесить все их плюсы и минусы. Такой подход можно только приветствовать, ибо цена ошибок очень велика – может произойти крушение надежд, связанных с нынешней администрацией.
Взять, например, социальные аспекты использования топливно-энергетических ресурсов страны. Всем понятно, что их продажа на мировом рынке является сейчас основой финансового благополучия страны. Конечно, необходимо поддерживать стимулы у тех, кто добывает топливо, производит тепло и энергию. Но и потребители, в первую очередь население, по меньшей мере, не должны страдать от высоких цен на мировом рынке. А именно к этому ведет линия на выравнивание внутренних цен с мировыми, в то время как уровень доходов большинства населения у нас в несколько раз ниже развитых стран. Это может серьезно подорвать доверие общества к государству. Напротив, следовало бы с учетом мирового опыта создать механизмы, которые обеспечивали бы прямую связь благосостояния населения с использованием природных богатств страны.
Во всяком случае, развитие рыночных отношений в топливно-энергетическом комплексе должно оставаться под контролем государства, экономический механизм здесь должен включать социальную составляющую и отличаться полной прозрачностью.
Более ответственного подхода требует и реформа жилищно-коммунального хозяйства. Действительно, оно находится с давних времен в запущенном состоянии, которое доведено до крайности кризисом 90-х годов. Никто не спорит с тем, что здесь нужны институциональные перемены. Их цель – повышение качества жилищно-коммунального и бытового обслуживания населения. Но есть и жесткое ограничение – недопустимость снижения уровня реальных доходов населения, во всяком случае абсолютного его большинства. С этой точки зрения сейчас для полного перевода ЖКХ на коммерческие основания нет основной предпосылки: нынешний уровень доходов населения не позволяет сделать это без ущерба для жизненного уровня людей. Такой переход будет невозможен и в ближайшие годы, ибо для этого тарифы за коммунальные услуги должны возрасти в два-три раза, а доходы, по самым оптимистическим вариантам, могут расти на 10% в год. Но это не должно мешать наведению элементарного порядка в жилищно-коммунальном хозяйстве, оснащению его контрольной аппаратурой, устранению огромных потерь воды, тепла, электроэнергии. Можно было бы начать и введение полной оплаты жилья, но с другого конца, например, для 10% семей с высокими и сверхвысокими доходами, тем более, что налоговая служба располагает на этот счет, может быть, и неполными, но достаточными данными.
Нарастают тревожные проблемы в системе образования. Продолжается процесс его коммерциализации, принимающий зачастую уродливые формы (фактическая купля-продажа дипломов). Образовалась теневая система финансирования школ за счет добровольно принудительных взносов родителей. Тем самым не обеспечивается выполнение статьи 43-й Конституции о бесплатном образовании. В этих условиях разговоры и прожекты реформы системы образования приобретают декларативный, демагогический характер.
Продолжается деградация системы общественного здравоохранения. Из нее уходят наиболее квалифицированные специалисты. Крайне низки уровень обслуживания в больницах и поликлиниках, обеспеченность медицинскими препаратами и лекарствами. Масса людей и в первую очередь пенсионеры лишены доступа к современным лекарствам из-за их непомерной дороговизны. Бесплатная медицина так же, как и бесплатное образование, превращается в фикцию. Настораживают заявления некоторых официальных лиц о том, что государство гарантирует лишь бесплатную медицинскую помощь, а не здравоохранение народа.
Нет четкой линии и в таком важнейшем вопросе как преодоление чрезмерного социального неравенства и смягчение его последствий. Практические же действия приходят в противоречие с декларациями о борьбе с бедностью, о равноудаленности олигархов от власти и т.д. Об этом свидетельствует введение плоской, одинаковой для всех физических лиц нормы подоходного налога, а для людей с низкими доходами она оказалась даже выше, чем раньше. Меры в отношении противозаконных методов приобретения собственности и получения доходов, уклонения от налогов, по обеспечению прозрачности финансово-экономической деятельности применяются выборочно. Одних привлекают к уголовной ответственности, другим позволяют беспрепятственно вывозить сомнительные капиталы за рубеж, вкладывать их в недвижимость, в престижные объекты, личные самолеты, шикарные яхты, футбольные клубы и т.д.
Весьма сомнительным с социальной точки зрения и труднопредсказуемым по своим результатам является и предложение о замене целевых социальных льгот различным категориям населения денежными выплатами. Оно, конечно, целесообразно в том смысле, что дает возможность самим льготникам определять наполнение причитающихся им льгот. Но при этом возникает необходимость выдавать (по каким-то нормам) денежные льготы всем людям, относящимся к данной категории, а не только тем, которые раньше реально прибегали к безденежным льготам. Ясно, что тем самым допускается отступление от целевого характера льгот и в этом смысле – от социальной справедливости в пользу уравниловки1.  Сохранение прежнего масштаба государственных расходов повлекло бы за собой снижение реальных доходов той части льготников, которые раньше их получали в безденежной форме. Поэтому как нельзя более актуальным стало требование Президента, чтобы от замены льгот денежными доплатами «не пострадал ни один человек».
Инициаторы «льготной реформы» быстро отреагировали на это, предложив ввести «социальный пакет» и значительно увеличить государственные ассигнования на денежные льготы, переложив основную тяжесть их финансирования на регионы. Но тем самым ставится под вопрос смысл и возможность безболезненного осуществления всей этой идеи.
Нуждается в обсуждении и более глубоком принципиальном обосновании и общий подход к развитию социальной сферы в будущем, к соотношению между публичным и частным началами. Предлагаемая радикал-либералами и рыночными фундаменталистами формула: «социальная сфера – на частные основы, а публичные блага – только для бедных», с нашей точки зрения не соответствует современным тенденциям гуманизации общества.
Общество должно гарантировать на общественно-нормальном уровне получение образования, охрану здоровья, личную, включая экологическую, безопасность человека. Публичные блага – не просто компенсационный элемент, ослабляющий негативные последствия рыночного механизма, а системно-органическая часть современной социальной экономики.