Дискуссия
Баранов А.С. (РГСУ). Я не думаю, что можно говорить о некоем специфическом исследовательском поколении, которое было порождено перестройкой. Читая сегодня любое актуальное историческое исследование, можно достаточно точно определить, к какой историографической традиции относится автор. Можно довольно точно определить год, но очень трудно, за исключением крайних случаев, понять, к какому поколению принадлежит автор. На мой взгляд, все великие исследовательские поколения рождались в те моменты, когда ментальные сдвиги происходили в условиях относительной стабильности, политической и социальной. Перестройка – невероятно лихорадочное время. Невероятно динамичны были изменения информационной среды. Люди, поступавшие в вузы, например в 86-м, 88-м, в 90-м годах, оказывались в разных ситуациях. Я сам был дважды первокурсником в 89-м и в 91-м, в одном и том же вузе, изучал одни и те же дисциплины. Но это были разные вузы и разные дисциплины. А ближайший аналог этим событиям – это скорее десятые годы ХХ века - студенты 15-го, 17-го, 19-го годов. То есть скорость изменений была слишком высока.
Прозоров В. (МГУ). По поводу как раз того, о чем говорил Кирилл Викторович, и только что говорил Александр Сергеевич. Я, скорее, склоняюсь к тому, чтобы согласиться с Кириллом Викторовичем, чем с Александром Сергеевичем. На мой взгляд (я об этом буду говорить в третьей части нашего «круглого стола») есть поколенческий разрыв в подходе историков к осмыслению исторического процесса, осмыслению прошлого, переосмыслению прошлого. Мне кажется, что очень легко по содержанию книги и по подходам определить, к какому поколению относится историк, причем не только в России, но и за рубежом.
Митрохин Н.А. (Мемориал). Я соглашусь, что действительно бессмысленно говорить о каких-то больших поколениях, а стоит говорить о локальных поколениях (3-4 года), но что касается подхода историка и определения принадлежности его к поколению, мне кажется, в отношении России во всяком случае это не вполне корректно. Речь идет о доступе к информации и к книгам. Условно говоря, если в эпоху перестройки научно-философская гуманитарная литература издавалась огромными тиражами, если она действительно была доступна вплоть до самых крайних концов страны, то уже после 91-го года эта система полностью распадается, и обнаруживается грандиозный разрыв в том, что прочли в Москве (или плюс Санкт-Петербург, может быть, плюс Пермь, или еще пара крупных городов), и всем остальным.
Чечель И.Д. (РГГУ). В одном из последних номеров журнала «Оптимум» было интервью Владимира Познера, который в таком роде высказал свое отношение к тому, что происходит в России. Он сказал: «Как ни спросишь славянина русского, что у тебя с жизнью происходит, а что с историей твоей происходит? Ответ, в лучшем случае, «нормально».
И сейчас мне хочется задать вот какой вопрос всем выступавшим, всем, кто так или иначе высказал свою точку зрения. А что же, собственно, случилось в годы перестройки, что же произошло? Ольга говорит, что люди тяжело переживают то, что случилось, шестидесятников имея в виду. Кирилл говорит о кризисе гуманитарного знания. Другой Кирилл говорит о кризисе несбывшихся надежд. Ирина говорит о кризисе поколенческого сознания и т.д. и т.п. О каком кризисе мы говорим? Что же случилось в годы перестройки? Неужели действительно только кризис?
Бахтурина А.Ю. (РГГУ). Вопрос задан, и я попытаюсь на него ответить буквально двумя словами. Что случилось? С моей точки зрения – железный занавес сняли. То есть просто открылась граница. Открылась граница с Западом, появилась информация. Началась и продолжается научно-техническая революция. Собственно, потеря поколения, безработица – проблемы теперешних 40-летних - теперь это просто для многих их умение или неумение вжиться в те обстоятельства, которые для них сразу сложились. То же касается исследовательской практики, то это зависит от того, сумел человек справиться с потоком информации или не сумел. Причем это совершенно не связано с поколением как возрастом, потому что, скажем так, европейские образованные профессора, которые нас учили, несмотря на наличие билета партийного - это люди, которые прекрасно вжились в новую исследовательскую ситуацию.
То же касается и последующего поколения, то есть тех, кто учился в конце 80-х годов и считал, что иностранный язык ему не нужен, потому что он не будет востребован в рамках Советского Союза и тех, кто считал, что в жизни все пригодится – сейчас они вживаются в новую исследовательскую ситуацию, в тот поток информации, который хлынул на историков и вообще на гуманитариев с началом перестройки.
Воробьева О. Одна реплику по поводу того, что было сказано Ириной насчет позитива. Мне кажется, что помимо того, что была восстановлена связь с Западом, и поэтому мы включились в это пространство, начала восстанавливаться еще очень живая и личностная связь с нашей предшествующей российской традицией. Мне кажется, что это тоже очень важно.
Зверева Г.И. Мы приглашаем вступить в дискуссию зал.
Шмидт В.Р. (Московская школа, школаТ. Шанина). Мне кажется, что поколение перестройки – это определенный шанс для гуманитарной науки России по двум причинам. Действительно есть некий кризис между поколениями. Он есть, потому что, то, что хлынуло с 85-го года, была практика, ориентированная на науку, которая до этого у нас либо плохо развивалась в области психологии, социологии, политологии, либо она была в загоне, то есть не приветствовалась. И образовалось три направления, которые трудно было соединить и очень трудно, например, мне как декану факультета было найти преподавателя, который бы и исследованиями занимался, и практиком был хорошим, да еще и учить мог студентов. А вот современное поколение – это самое поколение перестройки (30-35 лет), оно, как ни странно, это делает, и делает, мне кажется, за счет двух ресурсов. Может быть, один ресурс – это крест этого поколения, я имею в виду несовпадение социальной и индивидуальной идентичности.
А второй ресурс – это удивительный ресурс в стремлении как бы отстоять честь нашей отечественной гуманитарной науки, которая за последние 10 лет поносили и так и сяк за марксизм, за отрыв от практики, за дегуманизм. И очень интересно смотреть на то, как наши отечественные пути развития гуманизма и радикальной социологии, функционализма встраиваются в западные традиции. Они-таки и встраиваются разными путями. И в этом плане хочу напомнить, что, например, в психологии лучшим психологом мира был в 72-м году был признан отечественный психолог. И многие отечественные традиции социологии и психологии на Западе были востребованы. Другое дело, что мы как раз не могли в свое время представить, а сейчас можем.
А вот крест, про который я говорила, это действительно крест. Я прочитала представление участников «круглого стола» - все говорят о том, что они либералы. У меня такой вопрос к участникам: вы либералы лично для себя или для всего народа тоже? Лично я для себя либерал, но я знаю, что для нашего народа, может быть, социал-демократия была бы лучше. И я знаю обратную позицию, когда для себя человек считается для одних социал-демократом, условно говоря, а для других - либерал. И найти это единство идеологического, религиозного, профессионального самоопределения в нашем поколении трудно. Но именно поэтому мы стараемся найти какой-то нужный нам миф.
Леонтьев К. (Союз советской молодежи). Я бы хотел сказать еще об одном важном аспекте поколения, рожденного перестройкой - это то, что кроме исследователей, все-таки родились еще и практики. Я представляю организацию Союз советской молодежи, а совсем недавно образовался молодежный левый фронт, в котором как раз много участников перестройки. То есть тех людей, которые в свое становление, именно когда они заканчивали школу и поступали в вузы, смотрели советские фильмы и были воспитаны на советских ценностях. А ценности эти были коммунистические. Это надо четко сказать. И те же люди как раз в процессе перестройки так или иначе занимались бизнесом или какой-то другой практической деятельностью. И сейчас оттуда, приобретя уже практический опыт, имея эти ценности и видя противоречие между действительностью и теми ценностями и идеалами, которые они получили в процессе своего становления, они сейчас вернулись в политику. И как раз сейчас может быть какая-то новая точка как раз для будущего роста.
Климов И.А. (Институт социологии). Мне не так давно попались в руки цифры исследования, которое было проведено в 2003 году под руководством Ядова и Шубкина. Там любопытная цифра. 35 процентов россиян имеют опыт организации совместных действий. Неважно каких. Это может быть связано с досуговой деятельностью, с работой, с очень разными видами совместной деятельности. Что характерно? Во-первых, это люди по большей части 30-35-летние, то есть на самом деле это то самое поколение перестройки, которое сейчас входит в жизнь и, сначала освоив ресурс, имеет возможность выстраивать социальную ткань. Но не на символическом уровне: общность советский народ или же вся страна - а на каком-то более локальном, доступном им. Во-вторых, что самое интересное, это люди ресурсные, это не самые низко обеспеченные. Как мы привыкли думать, читая Маркса, пролетариату, самым бедным, нечего терять, кроме своих цепей, и поэтому их сила в коллективизме. Нет, ничего подобного. Те люди, у которых есть ресурсы, образование, опыт, определенный уровень дохода, они как раз больше демонстрируют готовность к совместным действиям. И даже более того – к организации этих совместных действий.
Цепцов В.А. (Институт психологии). Мне хочется поделиться собственным переживанием постольку, поскольку меня так или иначе относят к тому или иному поколению, с теми или иными свойствами, но я хотел бы сказать, что, наверное, если мы говорим о феномене субъективном исследователя-ученого, то идентичность ученого несколько отличается от идентичности гражданина вообще. Идентичность ученого растянута во времени, может быть, от Аристотеля до современных дней, и она не так зависима от СМИ, от дискурса, как субъективная идентичность, скажем, обывателя.
Карпов А.И. (Социал-демократический союз молодежи). На мой взгляд, поколенческий феномен перестройки заключается в том, что была нарушена связь между поколениями, и старшее поколение просто не смогло донести знания и те ценности, которыми они до этого владело, потому что все – потерялись, что-то произошло, идет некая перестройка. Скажем так, некие знания, которыми владело старшее поколение, просто не смогли дойти до поколения перестройки. И поколению перестройки пришлось самим, эмпирическим путем выстраивать свои идеологические ценности. И мы только сейчас понимаем, чего мы действительно хотим в этой жизни. То есть мы искали долгое время, на самом деле, практически, все это время.
Зверева Г.И. Итак, коллеги. Думаю, что мы обменялись первыми нашими суждениями, но еще то общее пространство, в котором мы могли бы чувствовать себя как-то увереннее или лучше слышать друг друга, это пространство нам все-таки предстоит создать. Поэтому я предлагаю сейчас плавно перейти к обсуждению второй темы, не забывая о первой.
Итак, вам предлагается следующая проблема «Перестройка как общественный проект». Речь идет о моделях развития страны и о возможности реализации модернизационной стратегии и как альтернативной ей – это практики так называемой мобилизационной стратегии.
