Межуев В.М.
Межуев В.М. (Институт Философии РАН).
Во-первых, я не историк. Во-вторых, никакого отношения к ЦК никогда не имел. Но книгу я прочел. Поэтому я буду говорить как читатель. Мне она показалась чрезвычайно интересной и во многих вещах очень узнаваемой. Нашел там много людей, с которыми тоже был как-то связан. Только я хотел бы сказать, что я ее не прочел как книгу о ЦК. ЦК там присутствует, и люди, работавшие в ЦК и занимавшие ответственные партийные посты, там, конечно, присутствуют, но я не понял, что они главные герои. Потому что там довольно широкий спектр. Вот этот раскол образованного общества российского на два лагеря, на две партии. Партиями всегда в России называли любое направление. Это я видел просто на своих глазах, как это происходило. И честно могу сказать, с какого момента все это началось. Это никак не связывалось с каким-то импульсами, которые шли из ЦК.
Вообще, честно говоря, в то время я не видел никаких либералов в ЦК. Я только из книги узнал, что Наиль Бариевич был либералом. Но, честно говоря, в то время мы не делили ЦК (я работал в научной среде) на либералов и нет. Мы делили на умных и не очень. Хотя были какие-то люди, с которыми мы общались, и нам всегда было подозрительно, что такое вроде бы в разговорах как бы с либеральным душком, а в то же время очень хорошо поддерживаемый – и ЦК нравится, и как бы… Целый ряд таких фамилий вам всем известны. Такие люди всегда все-таки в какой-то степени даже казались подозрительными в чем-то. С одной стороны, говорили о какой-то своей «продвинутости» в сторону Запада. С другой стороны, были выездными, работали в закрытых партийных учреждениях, куда нас близко не подпускали. И в этом смысле, я думаю, этот раскол (меня это заинтересовало - это действительно большая проблема, которая не исчерпана и сегодня.
Чувствуется, что автор книги историк, во-первых, очень талантливый. Во-вторых, молодой историк. То есть для него то, что он описывает, уже история в какой-то степени так же, как для нас, допустим, 20-е годы. Я видел, как это все зарождалось, как это происходило просто в стенах моего Института философии и рядом. Причем тут ЦК? Литература была, был журнал «Наш современник», журнал «Молодая гвардия», «Новый мир». Возникла уже тогда деревенская проза и споры на кухнях и в кулуарах по поводу национальных проблем, в том числе и еврейских, кстати.
Я тогда впервые увидел живых антисемитов совсем не из ЦК, а из очень образованной части общества. Тогда это начиналось. С чего это началось? Мне интересно, здесь задал Славин этот вопрос. Он действительно очень интересный. Собственно, а что стояло за этим расколом. Я точно знаю, с какого времени это началось. Это то, что есть и сегодня, никуда вы от этого не уйдете. Я только что участвовал в таком «круглом столе» в «Литературной газете». Ого, как это звучит! Да, раскол этот существует. Действительно это в какой-то степени, может быть, какая-то центровая проблема наша, а не только последней истории. Это очень важно понять.
Я точно могу сказать, что это стало впервые ощущаться после событий, связанных с Чехословакией. До этого в период хрущевский и еще в ранний период брежневский я такого раскола не помню. Все-таки тогда в связи с оттепелью там возникло даже не негативное отношение (может быть, где-то у кого-то и были, но они не ощущались) людей, которые восприняли в штыки разоблачение культа, я видел круглый энтузиазм полный.
Возникла другая реакция. На ХХ съезд возникла реакция того, что можно было бы назвать «шестидесятничеством», неомарксизмом… И в рамках вот этого движения никакого раскола на националистов, почвенников, патриотов или как их еще называют западных либералов, я тогда не помню. Все началось с чехословацких событий 68-го года, когда рухнула вера в марксизм, в социализм. Потому что, как было не понимать этого, это было прежде всего убийство идеологии. И надо понимать логику идеологии. Идеология – это же математика. В идеологическом процессе есть четкая логика, это надо было знать всем, кто руководит этим фронтом. Эта идеология состоит как бы из трех основных блоков. Три классических идеологии после французской революции – консерватизм, либерализм и социализм. Выбросите отсюда одну, вы получите столкновение двух других. Вот это и произошло. Левая идея, начиная с 68-го года, в сознании молодежи была полностью скомпрометирована. Никто уже ни в какой социализм у нас не верил ни с человеческим, ни без человеческого лица. Все это кончилось.
К сожалению, когда Михаил Сергеевич начинал перестройку, он как бы этот период пропустил - когда это рухнуло в сознании. Это кончилось. И единственным следствием этого разрушения (а я сам человек левых убеждений и я точно знал,), единственным следствием разрушения веры в левую идеологию станет столкновение консерватизма, как бы его ни назвать, на русской почве. Это особый консерватизм. То же самое в какой-то степени произошло и в Германии.
Я не берусь судить о последствиях этого раскола. И тогда же русская партия, если она действительно была… Я видел, как это происходило, тогда Ципко работал инструктором ЦК комсомола. Здесь в вашей книге я узнал все фамилии. Ципко приглашал молодых ученых из Института философии на какие-то семинары, которые собирал ЦК комсомола.
Я помню, как меня и молодого Дробницкого, молодого Феликса Михайлова пригласили на одну из таких региональных конференций. Это было в Архангельске. Возглавлял все это Ганичев, и все фамилии, которые Вы упоминаете в книге, присутствовали. И я помню, как тогда уже, когда мы выступали с такими-то своими лекциями философскими, нас позвали в кубрик, где шли откровенно националистические разговоры - и ничего против этого не было. Я только тогда еще не понимал, что эта идеология становится единственной в наше время карьерной идеологией. Ни социализм, ни вера в какие-то социалистические идеалы, а именно это придет на смену. И это произошло. В этом смысле раскол был не в ЦК, а раскол шел где-то в низовых организациях, прежде всего комсомольских.
Я помню эту школу молодого марксиста Скуратова, как все это начиналось, всю эту историю вокруг этой школы со всем его домостроевским уставом, которого, кстати, в ЦК испугались тогда очень и пресекли это дело. ЦК как-то тогда среагировал правильно на эти вещи. Потом пришел Ягодкин из Московского горкома, и тут началась вакханалия вокруг этого дела. Но шло это с какого-то низового слоя. Какая-то часть молодежи наиболее продвинутой кинулась к западу…, но тогда же началось изучение русской философии, тогда начали ее тайно читать, она ведь была под запретом. Был такой период. ЦК ответственен, на мой взгляд, за одно – похоронил веру в ту идеологию, которая оправдывала сам факт его существования. Какой-то цинизм все время ощущался: они говорят, но не верят в то, что они говорят.
И, извините меня, какая могла быть нормальная реакция на эту ситуацию? Действительно, самая простая, элементарная реакция – уйти на национальную почву.
