Черняев А.С.
Черняев А.С. (Горбачев-Фонд)
Мне кажется, есть смысл группировать, систематизировать вот эти направления, тенденции и группировки, если ставить перед собой цель: влияли ли эти националистические настроения, которые были индивидуальны у каждого и на самом верху, и на среднем уровне, и на нижнем уровне, влияли ли они на курс политики внешней и внутренней или они оставались на кухнях, в дружеских беседах за пол-литром, в том числе и у членов Политбюро. Если они не влияли, то здесь, конечно, систематизация приобретает уже меньшее значение.
Я так считаю. У Подгорного были какие-то симпатии украинские. У Шеварднадзе были грузинские симпатии. У Шелеста тоже ярко выраженные украинские симпатии. Настроения личные. Но в общем русле политики внешней и внутренней эти индивидуальные оттенки никакого значения не имели. Был великодержавный, шовинистический курс, который и определял нашу политику, начиная со Сталина и после войны, в особенности на протяжении всех вышеупомянутых.
Я вчера прочитал ксерокопированную статью – это глава из книги. Она вызвала во мне большие размышления. Потому что там главная тема – это по существу тема антисемитизма. Я считаю, что вот этот критерий очень важен для определения политических настроений и политической линии – и внешней и внутренней. Мы должны с этой точки зрения подойти к группировкам.
Здесь, по-моему, никаких группировок не было, а было просто деление людей. Я бы их на два слоя разделил. Людей порядочных, обладающих каким-то минимумом культуры, людей, вышедших из университетов и МГИМО, с одной стороны, которые были в аппаратах – государственном, в партийном и в цэковском аппарате. И людей, вышедших из ВПШ. Вот эти два слоя, которые были в аппаратах, противостояли друг другу персонально и в своих служебных отношениях, и в личных отношениях. Я пробыл в аппарате 30 лет и все это на себе испытывал. Мы делали одно дело, казалось бы, но стояли совершенно на противоположных, враждебных даже не идеологически, а духовных позициях.
Глава, которую я прочитал, мне показалась очень важной, потому что она затрагивает очень существенную проблему. Потому что антисемитизм нанес колоссальный ущерб интеллектуальному потенциалу страны. Он нанес огромный ущерб моральному потенциалу страны, моральному состоянию общества. Он подверг сомнению идеологическую состоятельность государства, вышедшего из великой революции, советского строя. Потому что интернационализм, с которым она победила и развивалась в первые десятилетия, был превращен просто в живую пропаганду со времен войны, со времен возникновения космополитии. Он повлиял очень ущербно и очень вредно на понимание патриотизма и использование патриотизма в нашей жизни. А методы, которыми осуществлялось, скрытые методы этого антисемитизма, конечно, подрывали доверие к власти. Она представлялась как ложная власть.
Была политика антисемитизма. Но в отличие оттого, что было в Германии, она идеологически и теоретически никак не обосновывалась. Я бы не сказал, что советский антисемитизм – это российское явление. Вообще великороссам не свойственен антисемитизм по природе вещей. Если бы это было природно-биологически у великороссов, то не было бы Российской империи, которая просуществовала почти четыреста лет, начиная с Ивана III. Не было бы этого. Но это было навязано через идеологические средства.
Я говорю о том антисемитизме, который оказывал огромное влияние на политику. А бытовой, естественно, антисемитизм мы можем проследить. У нас для этого времени нет. Я мог бы рассказать из своего личного опыта. Например, я школу кончил в 1938 году. Три курса Московского университета кончил до войны. Не было антисемитизма вот в той среде, московской среде, околомосковской среде. Не было. Никто не интересовался кто ты – русский, украинец, еврей. И это абсолютно никому было не важно.
Война. Я узнал из этой статьи, что уже в 43-ем году было указание от Сталина разрабатывать проблему оттеснения, скажем так условно, евреев или водворения их из каких-то влиятельных позиций. Я узнал об этом только сейчас. Нигде в аппарате я этого не читал. И я не могу это как-то сопоставить с тем, что было на самом деле. Я был на войне. Я был командиром. У меня были, скажем, курские, орловские мужики, которые вообще не знали такого понятия «антисемитизм», потому что они вообще другого еврея не видели в своей жизни. Но евреи воевали и были в моем батальоне и в роте. Могу вам сказать, это уже эмоциональное воспоминание. Уже под конец войны сапер-разведчик еврей, расчищая нейтральную полосу, подорвался на мине, ему оторвало по щиколотку ногу. Когда его перевязывали, я наклонился к нему и говорю, ну что ты, что ты. Он сказал: ну что, товарищ капитан, был у вас в полку (я был начальником штаба) один героический еврей и тот накрылся. Я не буду употреблять выражения, которые на самом деле он употребил. Не было этого совершенно даже во время войны. А, оказывается, в это время в тылу происходили какие-то процессы, которыми воспользовались.
Теперь, я опять возвращаюсь. Была политика. Я тут вспоминаю князя Вяземского, друга Пушкина, который говорил: «Жестокость и глупость российских законов ослабляется, умаляется и исправляется привычкой русских к неисполнению оных». Так вот неисполнение законов - это политика тоже. И тут это наталкивалось на несколько препятствий. Во-первых, на порядочность многих тех, которым приходилось заниматься политикой, их культуру, о чем я уже говорил, и, кроме того, это наталкивалось на официальную интернационалистскую идеологию. Потому что здесь были ограничения. Поэтому не было погромных установок и не было того, что произошло в Германии и могло произойти в Германии, хотя, может быть, у кого-то руки и чесались. Так что какие-то ограничения здесь были.
То, что вы говорите об этих случаях, там либералы, демократы, днепропетровцы и т.д., здесь действовала логика. Логика антисемитизма, заложенная Сталиным, это особый вопрос, которая была возведена космополитией в официозную. С этого времени мы можем обозначать уже антисемитизм как государственный антисемитизм. Действительно, он таким и был, хотя этого никто признавать не мог по природе вещей как бы лично не относились.
Я, например, Брежнева знал лично. И знаю, что он лично антисемитом не был. Многие другие члены Политбюро грешили этим очень сильно. Я не могу перечислять всех и т.д. Я думаю, что разобраться в этом, не увлекаясь делением на группировки, на тенденции, на течения и т.д., а разобраться в существе этого дела – в чем, почему произошел такой перелом интернационализма не только к шовинизму в середине 30-х годов, но к антисемитизму. Почему Сталин повернул в эту сторону? Биккенин все это лучше знает. Он может рассказать подробно, да и, наверное, в книге Вашей есть. Были политические мотивы, связанные с тем, что Сталин увидел в евреях 5-ю колонну на случай войны. Это очень просто все.
Мы же знаем Сталина 20-х – 30-х годов – Сталина, который публично с трибуны пленума заявил, что антисемитов будем расстреливать как контрреволюционеров. Это слова Сталина, они в Собрании сочинений написаны. А теперь Сталин такой. Да, он был прагматик, циник, но он опирался и на какую-то среду. Исчезла большевистская среда, интеллигентная среда, он ее ликвидировал. Пришли новые люди в аппарат и во власть, которые были заражены мещанскими настроениями с очень низким уровнем культуры. И их очень легко было для этого использовать. И некоторые занимались этим с увлечением. Я знаю таких людей. У нас в отделе были люди, которые выясняли, кто такой Иванов, Петров. На самом-то деле он Гуревич или Рабинович и т.д.? Списочки составлялись. Даже в нашем Международном отделе, который отличался от других отделов довольно порядочным, культурным, интеллигентным уровнем. Мне кажется, я не знаю, может быть, вы этим и занимаетесь, надо выяснить корни этого поворота, который нанес колоссальный вред нашей стране после Отечественной войны. Это действительно явление.
