Рябов А.В.
Рябов А.В. Спасибо, Виктор Борисович. Я коротко по некоторым тезисам, по некоторым пунктам обсуждавшихся сегодня проблем.
И Владимир Георгиевич, и Виктор Александрович очень точно поставили проблему формулирования внешнеполитических приоритетов. Но я бы хотел сказать, что в условиях глобализации эта проблема тесно и неразрывнейшим образом связана с вопросом суверенитета – так, каким его представляет собой политическая элита, властвующая элита любой страны.
Выбор, вообще говоря, здесь не широк: либо сохранение полного суверенитета, либо ограниченного (не важно, в какой форме и в рамках какого концепта – нового суверенитета и т.д.).
Драматизм, как мне кажется, и внутренняя противоречивость (на мой взгляд, эта проблема имеет прежде всего внутриполитические изменения) заключается в том, что современная российская элита оказалась в таком двойственном положении. Делится полным суверенитетом, ограничивать часть своего суверенитета внутри страны (то, что касается нашего специфического экономического, политического и прочего порядка) она не желает.
С другой стороны, уверенности, как это было у советской властвующей элиты, самодостаточности ресурсов для поддержания такого рода суверенитета нет. Этим и объясняется всевозможная двойственность и, кстати, отсутствие и противоречивость во внешней политике. Да, некая евроэйфория прошла, не хотим туда вступать, в будущем не надо, не нужен Евросоюз, но в то же время изыскиваются любые возможности и официальные каналы как бы таким образом туда проникнуть, просочиться и там какие-то позиции занять.
Как долго это может быть, продолжаться? Я боюсь, что если оттягивание этой проблемы идентификации (это проблема суверенитета) будет продолжено, то боюсь, что придется через какое-то время, о чем говорил Андрей Федоров, согласиться в такой среднесрочной перспективе с принятием ограниченного суверенитета, но на условиях, которые будут формулировать уже другие более серьезные политические партнеры.
Что касается Соединенных Штатов, то мне кажется, что вполне вероятна модель, которая была использована ими по отношению к Великобритании после второй мировой войны, - выдавливание постепенно ее из сфер влияния, а затем превращение в послушного младшего партнера. Кстати, мы им очень здорово помогали в этом. И в этом плане в эпоху «холодной войны» мы выступали в качестве надежного союзника Соединенных Штатов по решению этой проблемы – выдавливание Великобритании из ее колоний.
То же самое с Европейским Союзом. Я не идеализирую вовсе эту организацию. Это организация, для которой, прежде всего, я имею в виду брюссельскую бюрократию, характерен принцип диктат, нежелание даже не только принимать, но и понимать, имея функционирующие механизмы за пределами этой еврозоны, либо соглашаясь на наших условиях, либо вы как-то находитесь за пределами серьезного партнерства.
Я думаю, что мере оттягивания нашего вопроса, откладывания этого вопроса этот подход будет ожесточаться.
Вторая проблема, на мой взгляд, очень важная. По-прежнему очень сильное влияние корпоративных интересов на российскую внешнюю политику. Я имею в виду под корпоративными интересами не только отдельные корпорации, хотя и это имело место, как и в случае с российско-белорусскими отношениями и Газпромом. Таких случаев можно найти много, не только касающихся СНГ и Восточной Европы.
Под понятием «корпоративные» я имею в виду могущественные группы интересов, включающие и крупные корпорации. Даже не их лобби, а тесно связанные с ними бюрократические группы в российских структурах власти, тесно переплетенные, которые имеют свои частные корпоративные интересы, и в значительной степени эти интересы оказываются определяющими по позиции в отношении отдельных стран.
Пока это будет продолжаться, то говорить о какой-то эффективной политике, - по крайней мере, на некоторых направлениях – вряд ли удастся. И некоторые крупные проблемы, которые сегодня здесь были сформулированы, так и останутся, скорее всего, декларациями о намерениях. Пример Туркменистана - как раз корпоративные политики в пух и в прах развевают идею защиты соотечественников, оказания помощи соотечественников и т.д. и т.п.
Третья проблема – проблема такого концептуального характера. Поскольку проблема внутренней, скажем, идентичности (с точки зрения региональная держава или обычная держава этого северо-востока Евразии?) имеет, на самом деле, принципиальное значение, поскольку если обычная держава может себе позволить использовать частный вопрос укрепления своей национальной безопасности в качестве приоритетного для определенной политики в отношении конкретного государства (например, то же самое Грузия) - это будет вполне логично, концептуально, конкретно и абсолютно справедливо, - то держава, претендующая на большую роль, не может использовать подобного рода приемы. Совмещать не получается. Значит, на выходе получается некая противоречивость, неясность и непонятность.
Последний, пожалуй, вопрос – это проблема запаздывания. Я думаю, что это проблема не столько мидовская, сколько проблема политического руководства. Затронутый сегодня вопрос о неудавшемся мирном урегулировании в Приднестровье, на мой взгляд, относится …. Бессмысленно искать причины этого в тех или иных действиях отдельных должностных лиц - Козака, Воронина (с той стороны).
На мой взгляд, эта проблема была упущена в самом начале, когда новый президент Молдовы совершенно слабый, не имеющий точек опоры в Европе, постсоветском пространстве, несколько раз выступал с конкретными предложениями. Фактически его предложения на самом верху в России были проигнорированы. Естественно, за время пока готовился проект мирного урегулирования в Москве, его поддержали в странах Европейского Союза. Тот же Квасьневский сыграл значительную роль в его легитимации. Поэтому просто запоздали в значительной степени. К сожалению, это не единичный случай, когда такое запоздалое реагирование приводит потом к таким непонятым, трудноразрешимым проблемам. Спасибо.
Кувалдин В.Б. Благодарю, Андрей Виленович. Пожалуйста, Вадим Валентинович.
