Федоров А.В.

Федоров А.В., директор политических программ Совета по внешней и оборонной политике
     Поскольку постольку я давал тезисы, не хочу их повторять и прочее. Дам тезисы на тезисы в развитии.
     Первое. Мне кажется, самая главная задача российской внешней политики сегодня – это удержаться в мировой политике, откуда нас постоянно вытесняют – тихонечко, поэтапно, но вытесняют. В силу опять же тех исторических причин, о которых говорил Евгений, мы пока еще находимся в высшей лиги мировой политике благодаря ядерному потенциалу, месту в Совете Безопасности и т.д., и т.п. Но существует достаточно много факторов, которые свидетельствуют о том, что все это мы потихонечку будем терять. Я согласен, что еще 10-15 лет - и большинство факторов, которые определяют наше присутствие в высшей лиге, работать не будут.
     Задача удержаться в мировой политике становится, по-моему, главной. Я думаю, что не случайно у нас желание провести «восьмерку» в 2006 году в России. Это как факторы, условно говоря, внешнего, хотя бы психологического закрепления в этой высшей лиге.
     Что касается сегодняшнего дня, то я несколько скептически отношусь к тому, о чем говорил Виктор Кувалдин, - о том, что у нас идет усиление страны и т.д. У нас идет внешнее усиление при внутреннем ослаблении. Проблема заключается в том, что те экономические показатели, которые сейчас есть (я называю их «транзитные показатели»), не ведут к коренному изменению экономики и не дают основу на будущее. Соответственно (все мы это прекрасно знаем), это даже не столько вопрос нефти, сколько вопрос того, что нет стратегии экономического развития страны. А раз ее нет, соответственно, говорить о том, что мы можем планировать себя как сильную державу через 5-10 лет – нереально.
     Плюс, безусловно, мне кажется, одним из очень серьезных факторов является то, что мы психологически до сих пор цепляемся за сверхдержаву. Мы (включая, кстати, и президента страны) мыслим до сих пор еще как сверхдержава. Когда мы говорим о том, что можем найти ответ на американскую ПРО, – да, можем, но вопрос: зачем? Новая гонка вооружений, новые технологии с нашей стороны. Здесь, видимо, для нас самих должен быть действительно главный вопрос: где мы сегодня, зачем, условно говоря, рвать рубашку на себя?
     С этой точки зрения, мне кажется, принципиально важно в нашей внешней политике сейчас окончательно определить (то, что я называю) поля игры. Мы не можем быть больше глобальным игроком в полной степени. Значит, соответственно, нужно определиться: вот здесь мы играем, здесь – не играем. И не стесняться того, что мы не можем здесь играть. Это не от слабости, а оттого, что мы осознаем, что наша игра здесь может быть просто малоэффективной. Зачем тогда вкладывать деньги, мозги и т.д., и т.п.? Нужно определить эти поля, они более-менее понятны. Просто четко понимать.
     Следующее. Говорится о том, что у нас нет внешнеполитической стратегии. Я бы так не сказал. У нас все-таки есть внешнеполитическая стратегия. Она имеет, может быть, внутриполитическую направленность. Потому что внешнеполитическая стратегия заключается в том, чтобы сохранить Россию как государство. Вот, с моей точки зрения, основа всей нашей внешнеполитической стратегии – сохранить себя как государство. Не усилить свое влияние вовне, а сохранить себя как государство. От этого, по-моему, идут многие вещи, которые проявляются в нашей практической внешней политике.
     Я думаю, самая главная проблема текущей внешней политики заключается в том, что как Советский Союз, так и Россия, мы хотим жить во внешней политике по-своему. Помните известный анекдот. На вопрос: с кем граничит Советский Союз? - следовал ответ: с кем хочет, с тем и граничит. Проблема в том, что в новом мире мы до сих пор хотим жить, в какой-то степени как волк-одиночка. Мы хотим играть в собственную игру там, где уже установлены новые правила.
     Для меня классический пример – это наша ситуация с ЕС. Наши взаимоотношения с ЕС строятся, с моей точки зрения, абсолютно неэффективно. Мы стараемся работать с ЕС через двусторонние каналы. Давайте поймем, что этот этап закончен. Появился новый игрок. ЕС – все. Теперь расширенный игрок.
     Вспомним прошлое. Михаил Сергеевич с Колем вдвоем решали и ставили всю Европу на уши. Было дело. Но сейчас Путин со Шрёдером при всем желании Европу на уши не поставят. Потому что у Шрёдера система ограничителей четкая, зафиксированная, и он никуда не уйдет от этой системы. А мы все равно пытаемся обойти. Наша хорошая российская привычка: «залезем слева, справа», прочее, прочее.
     С этим связана и проблема, о которой говорил Евгений и которую я вижу очень четко, - это, конечно, проблема персонификации внешней политики. При всем уважении к Владимиру Владимировичу его просто перегружают внешней политикой. Хотя у него есть большой собственный, личный интерес к этому делу. Он перегружен внешней политикой. Он тоже должен, условно говоря, специализироваться. Хотя понятно, что президенту такой страны очень трудно это делать.
     Не в обиду Михаилу Сергеевичу будет сказано, мне кажется, в последнее время (особенно я это вижу по некоторым делам), у Владимира Владимировича также появляется интуитивность, то есть делать политику на интуиции. Когда-то это очень хорошо срабатывает. Человек интуитивно чувствует, что так надо сделать, хотя окружающие говорят, что так не надо сделать. Но в ряде случаев это приводит к не совсем эффективным решениям.
     Поэтому где-то в какой-то степени нужно все-таки прийти к пониманию того, что есть внешняя политика президента, что есть внешняя политика страны. У нас на самом деле не всегда есть совпадение этого. У президента есть своя личная внешняя политика, которая во многом основана на симпатиях и антипатиях. Классический пример последнего времени – это Белоруссия. Ничего не хочу сказать плохого ни о Владимире Владимировиче, ни об Александре Григорьевиче, но, мне кажется, что та ситуация, которая сложилась в Белоруссии, это ситуация персонифицированного конфликта, а не конфликта интересов. По крайней мере, я могу в какой-то степени судить об этом.
     С этой точки зрения нужно, наверное, еще вернуться к любимой нашей внешней политике - стратегии союзов. Мы почему-то очень хотим заключать союзы. Создавать треугольники, восьмиугольники и прочие, и прочие. Наверное, в новом мире - в мире, где уже фиксированные игроки, концепция этих союзов (треугольник России, Индокитая и прочих) уже не работает. А у нас постоянно проявляется. Мы все время хотим какой-то союз, причем устойчивый. О чем говорить? Треугольник Франция, Россия, Германия бесславно провалился и, как говорится, почил в бозе, а на него делалась большая ставка. Соответственно, от этого тоже нужно уходить.
     Следующий момент. Постольку, поскольку мы играем сразу на многих полях, иногда получается, что мы играем без единого сценария и части не стыкуются. Классический пример – это история с трубопроводом на Находку и в Китай. Пытаясь решить сразу две проблемы, мы получаем то, что мы решаем, допустим, проблему с Японией, но тут же получаем проблему с Китаем, где мы теряем лицо, потому что мы внутри себя не состыковали подходы.
     Следующее. Я хочу сказать, мне кажется, что в российской внешней политике в последнее время появилось то, что я для себя назвал в своих бумагах «отступление последнего дня». То есть мы знаем, что мы проиграем, но мы сознательно занимаем позицию – нет расширению НАТО, нет признанию распространения соглашения совета новых членов и потом, условно говоря,  27 апреля за два дня мы говорим: «Понимаете, вот это отступление последнего дня, мне кажется, что оно входит в практику». Поэтому нужно определиться, если есть вопросы, где мы четко понимаем, что мы не можем сломать партнеров в свою пользу, то тогда давайте не делать этого. Просто потому, что мы сами тратим силы и время и прочее. История с расширением НАТО в середине 90-х годов – это лучший тому пример.
     Следующий момент. Внешняя политика всегда была дорогой вещью. И у нас опять получается то же самое, что было раньше, то есть мы произносим какой-то тезис, а платить за него не готовы. Опять же положение русскоязычных граждан даже в странах СНГ, не говоря уже о Балтике. Тезисы хорошие, мы их поддерживаем, на практике, скажем прямо, меньше копейки, чем того же требовалось. Сейчас есть, конечно, идеи в рамках мира - создать службу помощи соотечественникам, чуть ли не федеральную службу помощи соотечественником и прочее. Но даст ли это эффект без денег? Очень сомневаюсь. Соответственно, нужно где-то урезать и где-то давать, если мы хотим выигрывать.
     Последний момент в этом блоке. При той концепции работы в области, я не говорю о концепции внешней политики, а о концепции работы внешней политики, когда все замыкается на президента, безусловно, в новой ситуации во внешней политике резко возрастает цена ошибки, потому что у нас нет того, что я называю «ремнями безопасности во внешней политике». У нас нет ни одного института и, простите, у нас нет ни одного человека, который мог бы поправить Владимира Владимировича и сказать, что он делает не так. Давайте признаем это. Поэтому одна из задач и профессиональных дипломатов, и экспертов – это не дать совершать ошибок даже ценой конфликта с президентом.
     Что делать на будущее?
     Первое. Мне кажется, что нужно и прежде всего это задача МИДа – дать реальную, реалистическую оценку новым нашим партнерам-игрокам. Дать реалистическую оценку Европейскому Союзу, дать реалистическую оценку СНГ, дать реалистическую оценку Соединенным Штатам, дать реалистическую оценку Китаю и т.д. Провести инвентаризацию в хорошем смысле слова и определиться что есть что.
     Второе. Это уходить от глобализма. Условно говоря, не волнует нас Гондурас, действительно, пусть не волнует.
     Следующее. Все-таки надо продолжать защищать союзников и друзей. Как пример приведу Иран. Я очень не хотел бы, чтобы с Ираном получилось так, как с некоторыми другими странами, и т.д. и т.п. Да, не нравится нам Северная Корея, но все равно бросать тоже не стоит. Это психологически и политически важно.
     Следующий пункт. Да, повышать роль МИДа, потому что МИД, к сожалению, с моей точки зрения, все более становится технологическим инструментом во внешней политике, а не креативным. Причин очень много. Все знают о причинах, но скажу только несколько. Одна из причин то, что существует некий фатализм. Мы, конечно, можем что-то написать, но все равно в администрации все порубят, перепишут заново и прочее. То есть, мне кажется, что МИД теряет креативность. Сейчас есть возможность для этой креативности, потому что новые вызовы, новые вопросы как раз позволяют взглянуть на вещи по-новому.
     И последнее что делать. Это уже относится к чисто политическим вещам. Я сторонник этого и везде говорю (и в администрации, и т.д.), что надо закрывать лавочку под названием СНГ. Всё, ребята, хватит, намучались, закрывать надо эту лавочку. Потому что то, что мы сейчас сохраняем, мы сохраняем только в ущерб себе. Это тот самый разбитый стакан, который обмотали скотчем, и когда туда наливаешь воду в виде конкретных вещей, он течет. СНГ превратился в систему саммитов, а не в систему взаимодействия между странами на постсоветском пространстве. Это, может быть, грустный факт, с моей точки зрения, можно, конечно, привести десятки контраргументов, подписанных бумаг и прочее, но какие-то более конкретные прагматические шаги на остатках постсоветского пространства нужно делать. Всем понятно, что нахождение в СНГ было возможно, в том числе, за счет тех лидеров, которые находились у власти в этих странах. Сейчас меняются лидеры, они будут меняться и в ближайшие годы, соответственно, удерживать их становится все сложнее. Может быть, честно признать, что СНГ выполнил свою роль, и постсоветское пространство должно работать на других принципах. Спасибо.
Кувалдин В.Б. Спасибо, Андрей Владимирович. Можно не принимать тезис наших основных докладчиков, но нельзя сказать, что они не дали нам пищи для дискуссии. Поэтому сейчас мы открываем обсуждение. Первым слово будет предоставлено Владимиру Георгиевичу Барановскому, зам директору ИМЭМО РАН, члену-корреспонденту Российской академии наук. После него записались профессора Кременюк и Наринский.