Р.С.Гринберг

Все выступления произвели на меня большое впечатление. Начну с тезисов графа Ламбсдорфа.

 Я согласен с его первым тезисом – нет наций, которые в принципе не были бы готовы к демократии, и ответственная власть должна заботливо поливать ее ростки. Правда, в России теперь это не очень принято, многие весьма серьезные люди говорят, что мы исторически приговорены к авторитаризму. Мол, 90-е годы - всего лишь какой-то исторический зигзаг, после которого мы возвращаемся к старому. Я категорически против таких представлений. В России вот уже полтора десятка лет продолжается попытка построить что-то похожее на демократическое общество. Это очень мучительный процесс. Он может ускоряться либо приостанавливаться. Главное – не отчаиваться. В этом отношении ФРГ во второй половине ХХ века, может быть, переживала свой золотой век. Там была создана почти идеальная модель жизни – плюралистическая демократия, гражданское общество, сбалансированная федерация и социальное рыночное хозяйство. В каком-то смысле даже ненормально, что абстрактная теоретическая модель (ордолиберализм) почти полностью была реализована. Другое дело, что жизнь не стоит на месте. Возникли новые проблемы, которые требуют решения.

Горбачев М.С. И ты оказался прав, они сейчас думают, что делать.

Гринберг Р.С. Демократия всегда в кризисе, в сущности, это ее форма жизни. Только постепенно преодолевая кризисы, она укрепляется и развивается.

Второй тезис, с которым я согласен, гласит: парламент должен определять политику. Между тем в России сложилась политическая система, в каком-то смысле напоминающая режим личной власти. Президент любого может назначить министром и любого может отстранить от должности. При этом и назначенный, и уволенный не несут ответственности ни перед парламентом, ни перед народом. Другое дело, что передача даже части теперешних полномочий президента парламенту в России теперь совсем не модная идея, и, наверное, не скоро станет таковой.

Приемлем для меня и тезис о непропорционально мощном влиянии телевидения. Я, правда, добавил бы «и денег». Комбинация телевидения и денег создает такую силу, против которой никаким наблюдателям бороться невозможно.

Теперь о том, с чем я в принципе не могу согласиться. Особенно это касается утверждения, что положение президента теперь настолько укрепилось, что он может, наконец, начать «истинно либеральные реформы». Необходимо подчеркнуть, что именно такого рода реформы проводятся в России уже более десятка лет, начиная с 1991-1992 г.г., когда, как известно, сложились наиболее идеальные условия для либеральной модернизации. Их результаты известны. Социальная цена такой «модернизации» оказалась столь высокой, что необходима как раз серьезная модификация проводимого сейчас социально-экономического курса. Без этого страна обречена, с одной стороны, оставаться в тисках массовой бедности, а с другой – превратиться в часть «мирового технологического захолустья».

Как известно, бывает либерализм идеологический и рационально-прагматический. Я настаиваю на том, что в России на протяжении всего постсоветского периода практиковался именно идеологический либерализм, т.е. в политике реформ не учитывалась специфика места и времени. В присутствии наших уважаемых немецких коллег уместно, мне кажется, заметить, что в постсоциалистическом мире только две страны – Германская Демократическая Республика и Российская Федерация – в полной мере пережили настоящую шоковую терапию. Единственная разница между ними именно в том, о чем сказал Михаил Сергеевич Горбачев: в течение 90-х годов, ежегодно для 17 миллионов человек в бывшей ГДР переводились 100 млрд. долларов, в то время как Россия вместо собственной модернизации оказала неожиданно крупную помощь западным странам в размере 200 млрд. долларов за счет утечки капитала. И если в первом случае «сетка социальной безопасности» была обеспечена (при всех моральных издержках присоединения), то во втором – социальное бедствие было запрограммировано. Надо ли удивляться, что российский народ проголосовал против именно «таких» реформ?

Горбачев М.С. А мы поспешили заявить, что народ против демократии.

Гринберг Р.С. Именно так. Но парадокс ситуации в то, что как раз в тот момент, когда разочарование реформами растет, предлагается так называемая либеральная модернизация, под которой понимается ничто иное как целая серия непопулярных реформ. И очень печально, что такой подход находит широкую поддержку в западном истеблишменте.

Оспорю еще один тезис: раз гражданское общество и демократия возможны в любой стране, то, что требуется делать в зрелом обществе, можно осуществить и в переходных странах, где строительство, так сказать, цивилизованного капитализма только начинается. Убежден, что здесь не только нельзя унифицировать цели и средства, но, наоборот, - надо дифференцировать их в зависимости от разных фаз модернизации. Воистину, черт прячется в деталях. Скажем, когда президент Путин выступал со своей блестящей речью (без иронии) в немецком бундестаге, он сказал о том, что мы добились некоторых выдающихся успехов. Среди них он назвал введение плоской (13 процентов) шкалы налогов на личные доходы. Тогда лидер Вашей партии встал и начал громко аплодировать. На мой взгляд, он слишком упрощенно воспринял социальную ткань в нашей стране. Дело в том, что преждевременная валютная либерализация или преждевременное применение такой вот плоской шкалы вело и ведет только к дальнейшей поляризации доходов и деградации инфраструктурных отраслей. Другими словами, эти хорошо известные способы либерализации в одном случае оправданы, в другом – нет. В общем – «каждому овощу свое время». Надо ясно отдавать себе отчет в том, насколько чудовищно разнятся условия, в которых делается попытка добиться «стройности» социального государства в теперешней ФРГ и российская ситуация, в которой «непопулярные» реформы предлагаются народу, почти половина которого находится ниже черты бедности.
В ФРГ в целях экономии социальных расходов идет, в сущности, спор о том, чтобы безработный мог отдыхать на Канарских островах за счет казны не две недели, а неделю. Чтобы он неделю отдохнул, а потом начал бы искать работу. В России же принципиально другая история, определяемая тем, что половина страны находится на грани чистого выживания. Когда речь идет о простом выживании, вряд ли кто-то будет думать о демократии и правах человека. В общем приходится считаться с тем, что российские адепты идеологического либерализма, к сожалению, используют риторику, а не практику Запада. А это сплошь и рядом совсем разные вещи.

Теперь по поводу позиции господина Пивоварова. Я полностью согласен с ним и даже шутливо сказал Михаилу Сергеевичу Горбачеву, что, слава Богу, что политики не так, наверное, хорошо разбираются в российской истории. В противном случае они не начинали бы ничего делать, заранее зная, что у нас нет никакого выбора. Есть только постоянный вопрос – что лучше произвол власти или власть произвола? Ничего другого якобы не существует, и мы вынуждены все время выбирать между «холерой» и «чумой». Я с этим не согласен. По сравнению с 1917 годом, когда у нас было полгода свободы, сейчас как-никак – уже 15 лет. Пусть преобразования во многом ущербны, но их финал открыт, и дальнейшее развитие событий не в последнюю очередь зависит от нас.