В.П.ЛукинВсе мы с огромным уважением относимся к Фонду, носящему имя Михаила Сергеевича Горбачева, и с удовольствием всегда обмениваемся здесь мнениями. Надеюсь, что наши свободные обсуждения не сузятся со временем до уровня и пространства только этого Фонда, а будут значительно шире. Если говорить о нашем внутреннем развитии, то мне кажется, что нужно исходить из понимания того, что в нем существуют два среза. Один поверхностный, а другой - более глубокий. Когда говоришь о революции, а революция, как правильно сказал Владимир Ильич Ленин, - это смена власти и смена собственности, то существуют два пласта того, что мы понимаем под революцией. С одной стороны это какая-то яркая череда драматических событий, типа несуществовавшего в природе штурма Зимнего дворца или взятие Бастилии, которое тоже сейчас рассматривается с разных ракурсов. С другой стороны, это такая ситуация, которая охватывает довольно длительный период, когда все общество, живет уже не так, как раньше. И общественный быт, и общественные структуры, и общественная психология радикально меняются. На этом фоне нам, видимо, надо осмыслить, что происходит с нами сейчас. Если говорить о поверхностном плане, я думаю, что уместны ассоциации (хотя все ассоциации поверхностны и не точны) с ситуацией рубежа XVIII и XIX веков во Франции. Например, 60-е годы XVIII века - это век тогдашних шестидесятников - энциклопедистов. 90-е годы – это революция как таковая. Слава Богу, у нас она прошла не бескровно, но всё-таки не так драматически кроваво, как во Франции в то время. А начало ХIХ века – это век реставрации бонапартизма. Наверное, существуют какие-то закономерности большого и длительного процесса революции. И сейчас у нас происходит что-то подобное третьему акту этой драмы. Но эти бурные драмы разворачиваются на поверхности более глубоких изменений. И с этой точки зрения, я считаю, что то, что началось сначала как гниение, а потом как крушение коммунистического режима, безусловно, продолжается. Люди постепенно начинают и привыкают жить по-иному. Даже под спудом частичной реставрации и частичного бонапартизма происходят процессы, которые, безусловно, скажутся в будущем, потому что Франция начала ХIХ века не закончила на этом своего существования. Пришли другие времена. С этой точки зрения, движение вперед продолжается. И если мерить его серьезными, глубокими, историческими часами, а не часами личных страстей отдельных политиков, отдельных людей, которые вовлечены в бурные процессы, то мы, конечно, должны работать во имя того, чтобы клетки нашего общества продолжали модернизироваться и жить по-иному. Возможности для этого все же существуют. Я думаю, что очень большую (не решающую, но большую) роль играет влияние, прежде всего Европы, евроатлантического сообщества в целом, - но Европы, прежде всего, поскольку Россия при всей своей специфичности является частью макроцивилизации, называемой «европейской цивилизацией». Безусловно, существует великая, богатая российская цивилизация, как и английская, итальянская, германская. Все они специфичны. Все они находятся в русле одной европейской макроцивилизации. С этой точки зрения, Германия как объективный и реальный центр, наряду с Францией, является центральной осью наших отношений. От того, как будет развиваться ситуация сейчас, очень многое зависит и для России, и для Германии. Для нас, например, очень интересно знать, что происходит в европейском сообществе и как выстроить правильно нашу позицию. Позицию официальную, но, прежде всего, позицию демократических сил нашего общества в отношении процессов, которые происходят. Мы наблюдаем, что в европейском сообществе сформировалось очень серьезное движение вперед и, как всегда бывает в движении вперед, обозначились острые противоречия. В связи с этим возникает вопрос, что же будет доминировать в Европе: тенденция к постепенному преодолению трудностей внутри этого расширенного и очень своеобразного, сложного и противоречивого нового европейского пространства или же консолидация "ядра" этого европейского пространства во что-то более компактное, где Германия будет играть вполне определенную и скорее всего объективно лидирующую роль. Или все это растворится в каком-то менее ясном, широком конгломерате, где существуют две Европы. Где та Европа, которая раньше была стиснута между двумя блоками – между Америкой и Варшавским блоком – сейчас стиснута между Америкой и новой Европой, то есть той же самой Америкой, с точки зрения преобладающего влияния. Тут важно избегать двух крайностей. Одна из крайностей состоит в том, чтобы не обращать внимания на те отрицательные процессы, которые, несомненно, заметны в нашей политике, в отношениях, сложившихся между государством и гражданскими структурами, гражданским обществом, политическим обществом. Это было бы очень неправильно. Это было бы даже необъективно, я бы сказал, в отношении демократических наших сил. |
|