А.И.Быхов

Я должен выразить признательность общественным организациям и, прежде всего, нынешнему российскому детскому дому, благодаря которым мы родились на свет. В 89-м году с 1 ноября в г.Пущино Московской области возник первый в Московской области семейный детский дом. Это был наш дом. А до того, 2 июля того же 89-го года, мы по просьбе Российского детского фонда Московского отделения приняли троих детей в свою семью. У нас своих детей было тоже трое. Семья одного высокого военачальника хотела их усыновить, но на 18-й день из этих детей двое (6 и 8 лет) дали им такого прикурить, что они сказали: «Нет, мы не хотим с этими детьми иметь дело, возьмите их». Вот этих детей мы взяли. Это было в июле 89-го года. После этого мы в 90-м году поехали еще за тремя детьми, а четвертый ребенок просто притопал на своих ножках, сел ко мне на колени, обнял за шею, не хотел слезать, пришлось взять и его. Взяли четвертых детей – это девочка 3 лет и 7 месяцев. Она знала всего два слова – «тетя» и «дай». Ее пришлось взять.

Сегодня тут говорили о национальном составе. В нашей семье дети трех цветов кожи, семи национальностей. А я по своей прошлой работе школьный учитель и знаю, что есть у нас такой метод – наглядность. Поэтому я хочу вам показать фотографию нашей семьи. Самый крайний ребеночек – ему 8 лет. Взяли мы его в 2 с половиной года. Он у нас 5 лет прожил. Теперь он вот какой. Ему теперь 16 лет, учится в одном из подмосковных сельскохозяйственных учебных заведений. И вроде бы все есть, и вроде бы все хорошо и все замечательно. Но на днях некоторое время назад, раздается у меня телефонный звонок, и мне говорят: «Здравствуйте, вас беспокоят из отдела внутренних дел Москвы. Где ваш Сережа?».

- Я говорю, что в общежитии училища.

- «Ничего подобного, мы его сегодня ночью поймали на воровстве в нашем ларьке в Москве».

Вы меня можете поздравить только с одним – вчера мы закрыли уголовное дело, не доведя его до суда. Пришлось заплатить штраф ровно в два раза больше, чем мне дает государство на содержание детей. Мне государство на каждого ребенка дает 1490 рублей плюс 500 рублей в квартал мне дают на одежду и обувь плюс 2 минимальных размера оплаты мне дают на отдых детей. Если я отправляю ребенка за 2 тысячи на отдых, то как раз два минимальных размера оплаты мне очень помогают купить тапочки или еще что-то по мелочи.

Если касаться денег, то скажу еще одну вещь. До 1 января этого года мы получали такую зарплату, что я многих людей призывал становиться в очередь, чтобы взять беспризорного ребенка и растить его в семье. Это был один минимальный размер оплаты труда – 83 руб. 49 коп. Очереди не получалось.

Наш детский дом по статусу своему Пущинского областного подчинения. Сегодня с 1 января мы начали получать с женой, наконец, приличную зарплату, а именно: на каждого приемного ребенка, а на сегодняшний день их осталось у нас 6 из 8, мы получаем четыре минимальных размера оплаты труда. Вот наши средства, на которые мы с женой живем и содержим еще своих троих детей.

Теперь я должен выразить признательность Российскому детскому фонду еще вот почему. К своему 15-летию Детский фонд издал вот такую книгу, причем делала ее Клара Павловна – журналист. Она меня с большим трудом заставила написать туда некоторые тексты. Во всяком случае, здесь собраны из 368 семейных детских домов или теперь их называют приемными семьями. Нас тоже принудили в свое время перейти в статус приемной семьи, потому что в 96-м или в 98-м году был принят семейный кодекс, где было исключено такое понятие как «семейный детский дом». Потом Указом нынешнего Президента вернулось понятие «семейный детский дом». Так вот из 368 семейных детских домов, которые существуют, по данным Детского фонда, в России сейчас 210 сумели написать – как мы жили, как мы начинали. Причем книга эта называется «Книга доброты». А мне кажется, лучше было ее второе название «Большая родня». На самом деле большая родня у нас получилась.

Конечно, я не могу сказать, что у нас самая что ни на есть семья, потому что, мы живем, в условиях близких к семье. Наши дети, когда были маленькие, они, правда, считали, что мама родила не только их, но еще и Тишку (собака у нас такая была, которая тоже никому не была нужна. Судьба ее была быть убитой, но мы ее взяли к себе). Я сказал: «Ребята, Тишка ходит на четырех ногах, а вы на двух. Так что ваша мама не могла его родить». Так что мы проходили и такую практику.

Теперь мы числимся все еще Пущинским семейным детским домом, но обстоятельства сложились так, что все наши дети учатся в Москве. У наших мулатов (африканского происхождения детей) оказались такие голосовые данные, что их приняли в хоровую академию. Они уже 6-й год учатся в хоровой академии, живут там в интернате, но на субботу и воскресенье и на каникулы приходят домой.

Один мальчик у нас поступил в первый Московский кадетский корпус. Теперь такой бравый мужчина. Когда-то ему было 40 дней, когда я его привез домой. А теперь он на три головы выше мамы. Приходится на табуретку вставать, чтобы в щечку поцеловать при отходе в школу.

Пятерых детей мы обучаем в Москве в одной частной школе. Это только потому, что один мой ученик по прошлой своей работе руководителем кружка, теперь он директор крупного одного магазина в Москве, всего за 10 тысяч долларов он школе сделал ремонт при одном условии, что эти дети будут учиться бесплатно. Вот они там и учатся.
Сейчас я перехожу к тому, что меня больше всего волнует. Наш дом, который дали в г.Пущино (2 этажа, 140 метров), принадлежит он Физическому институту Академии наук, там у меня прописаны на федеральной собственности пятеро детей. И как только им исполнится 18 лет и кончит существование «семейный детский дом» или «приемная семья» мы останемся ни с чем. Меня волнует два вопроса.

Первый вопрос, который меня волнует, это то, чтобы наши дети, которые выросли уже в условиях все-таки близких к семье, вторично во взрослом своем состоянии не оказались бы беспризорными, не имеющими ни кола, ни двора. Этот вопрос я адресовал, кстати, Президенту позавчера, когда звонил на эту «горячую линию». Ответа Президента я не слышал.

Дело в том, что у меня из этих 8 детей двое уже выросли и вернулись. И спасибо говорят мне за то, что я добился того, что за ними закрепили жилую площадь их родителей (один – психически больной, другая – пьяница, бывшая проститутка), но, тем не менее, они вернулись на площадь своих родителей и там живут. У них есть хоть что-то. Причем девочка старшая приехала со своим сыном Кузьмой 5-летним к нам погостить на отпуск. И потом говорит, папа, я должна уехать, потому что младший брат придет с работы, принесет деньги и пропьет их. Этот мальчик у меня семь лет воспитывался. А папа, который больной, уже вперед взял на выпивку. Я должна их спасать. Вернулась с подбитым глазом. Я спросил – почему? Говорит, что подралась с матерью. Что такое, что не поделили? Я хочу что сказать? Получается вхолостую наша работа. Я боюсь этого. Эти дети имели хоть какое-то жилье. А те пятеро детей, которых я взял в доме ребенка, которые просто отказные, у которых ничего нет. Что у них будет? Надо отдать должное Юрию Михайловичу Лужкову. Я знаю, что только в Москве детям дают отдельное жилое помещение – отдельные квартиры, отдельные комнаты не в лучших часто условиях, общественные организации делают там ремонт – все-таки какое-то жилье. А больше нет нигде. Что будет, куда я верну этих детей? Что будет? Вот вопрос, который меня страшно волнует. Чтобы не было вот этого холостого хода в нашей работе.

Второй вопрос. Я не знаю, я его еще не очень сформулировал и не очень для себя понял, но вопрос такой. Благотворительность, и благо, и благие намерения имеют один корень. «Дорога в ад, - говорила моя мама, - выстлана благими намерениями». Наши дети были такими маленькими, и им все давалось, а теперь они подросли и стали большими, и считают, что все им всё должны. То есть я хочу, чтобы мы как-то с вами подумали в какой-то степени о регулируемой благотворительности. Когда моих детей от меня в сторонку отводят и суют ему кулек конфет или же что-то еще, я протестую. Я не могу этого позволить. Мне сейчас какие-то благотворители для одной девочке предложили работу за 50 рублей в день. Я отказал. Почему? Потому что одна у меня пойдет работать, и будет иметь 50 рублей в день. А другие что мне скажут? Я еще не сформулировал точно, что я хочу и что я понимаю, но меня это беспокоит. Беспокоит, что вот эти вырастающие у меня дети будут дальше жить, так как будто им кто-то что-то должен.

В связи с этим я хочу рассказать одну притчу, которую мне когда-то рассказывал мой папа. Дело было в голодное время. Кушать нечего, в одной семье ничего не осталось. В конце концов, остался один сын у отца, и он говорит, садись-ка ты в телегу, я повезу тебя на кладбище и закопаю. Кормить тебя нечем. Все-таки отцовское сердце болит, подъехали к кладбищу, он говорит: «Слушай, сын, я вспомнил, у меня там за печкой есть мешок сухарей. Скоро будет весна, зима пройдет, будешь сухари макать, ну и как-нибудь дотянешь». Он говорит: «Папа, макать? Нет, не буду. Вези и закапывай». Вот у нас этот вопрос «макать» очень сложный в семье. Понимаете? Что-нибудь сделать. А зачем? Когда дадут новые штаны, когда дадут новую обувь, когда дадут кулек конфет.

Хочу лягнуть немножко народное образование. У меня 6 приемных детей, но семеро козлят. И вот этих моих семерых детей маленьких на новый год получают 6 комплектов новогодних подарков. Вот сейчас опять будет Новый год. И у меня проблема, я должен подловить этого инспектора, забрать все подарки, а потом их разделить на 7 кульков. Или купить отдельно. Потому что один из детей не может понять – почему ему не дают. Он же в этой семье. Опять же я должен сказать спасибо Детскому фонду, который надоумил нашего Президента Владимира Владимировича Путина дать всем детям в семейных детских домах по 10 тысяч рублей. 13 декабря 99-го года он подписал это указание, и мы в 2000 году получили на каждого ребенка впервые за 11 лет нашего существования по 10 тысяч рублей на каждого ребенка. Причем, надо сказать, что для нашей семьи почему-то было сделано исключение. Одному нашему 19-летнему ребенку тоже дали эти самые 10 тысяч рублей. Теперь эта девочка вчера звонила из Дрездена. Она тут окончила 3 курса социологического университета, теперь она в Германии на усовершенствовании, работает в таком же детском доме, как у нас, волонтером на Севере Германии. Я у нее спрашиваю: «Алеся, почему ты у меня не работаешь?». Но ты же, папа, денег мне не платишь, а там мне платят деньги и дают язык. Я вам сегодня сказал, что у меня дети разных национальностей, но все они россияне, все они себя чувствуют людьми российскими, все они усвоили русскую культуру, русский язык. Правда, не все хорошо, вьетнамочка у нас одна, у нее плохо по-русски получается. Но, тем не менее, я думаю, что все наши дети, и дай Бог, чтобы они были счастливы не только при нас. Моя мудрая жена говорит, что дай Бог, чтобы им было хорошо после нас.