В.В.Терехина

Я представляю как раз тот самый отдел, вокруг работы которого сегодня шли все обсуждения. Я уже десять лет возглавляю отдел социальной профилактики безнадзорности детей. На протяжении всех этих десяти лет все то, что осуществлялось в нашей стране, собственно осуществлялось и с нашим участием.

Я хочу вернуться немножечко к цифрам, которыми здесь передо мной выступающие очень легко манипулировали. Называли цифры заоблачные. Называли цифры всякие.

В первую очередь я хочу обратить ваше внимание, что большинство исследований, которые проводились наукой в Москве, основывались на базе данных города Москвы. Поверьте мне, это не вся Российская Федерация.
Во-вторых, я хочу сказать, что всего в Российской Федерации 34 миллиона детей. Давайте мы отнимем детей, которые не могут сбежать из семьи. Беспризорник (есть юридическое понятие) - это ребенок, который ушел из семьи и живет на улице, и в семью свою он не возвращается. Это юридический термин, и вольно обращаться с ним мы не имеем права.

Давайте тогда представим, что дети до трех лет просто физически (ну до года даже) не могли уйти из семьи, потому что ходить еще они не могут. Мы должны исключить из числа этих 34 миллионов. Я просто складываю эту цифру. Это мой больной вопрос. И когда произносятся такие глобальные цифры, я сразу начинаю складывать их. Если мы повторим ту цифру, которую нам здесь произносила наука, что каждый пятый наш ребенок живет на улице, я всегда обращаюсь к залу и спрашиваю: «Вы согласны с этим, что каждый пятый ребенок рядом с вами живет в подвале, живет на чердаке и вообще домой не приходит?».

Поэтому я бы просила очень осторожно манипулировать такими цифрами. И то, что здесь прозвучало, просто-напросто несколько передернутые факты. Например, приводился факт из органов внутренних дел. За ноябрь месяц (у нас есть информация) органами внутренних дел по России было задержано 350 тысяч детей. Простите, но 330 тысяч детей сразу же были переданы родителям. Поэтому основываться на цифрах, которые не дают достоверных данных о беспризорности, и затем принимать какие-то планы, обращения и прочее, я считаю, что это как раз вредит делу, а не его поддерживает.

Какая же цифра является реальной? Да, действительно, беспризорные дети в соответствии со всеми законодательными актами и политикой поступают в социальные учреждения: социальные приюты, социально-реабилитационные центры, центры помощи детям, оставшимся без попечения родителей. Это одна система учреждений, и она находится в системе социальной защиты населения.

Мы говорим, что эта цифра не превышает 6 процентов от числа всех детей, которые находятся в этих учреждениях. За прошлый год через учреждения социальной защиты и неспециализированные для детей прошло порядка 340 тысяч. И поэтому в городе Москве беспризорных, естественно, будет больше в таких учреждениях. А как я всегда говорю, что в Приморском крае в поселке Пограничном таких детей вообще нет в приюте, потому что там на профилактику идет работа и дети изымаются из семьи до того момента, как они могут стать беспризорными детьми.

Поэтому общая цифра, которую мы называем по Российской Федерации, повторяю, не превышает, по самым грубым подсчетам, 80 тысяч детей. Но сейчас с января месяца проводится ежемесячное отслеживание цифр по детям, которые попали в поле зрения милиции, органов здравоохранения, образования, социальной защиты. И выделяется среди них цифра детей, которые являются беспризорными. Она настолько мала, что даже не хочу вам ее произносить, потому что эта цифра от числа всех детей в наших учреждениях крайне незначительна.
И приюты, и реабилитационные центры мы строим не для того, чтобы создавать какие-то условия только для беспризорных детей. В этих учреждениях находятся дети, находящиеся в трудной жизненной ситуации. Она может быть самой любой. Мама одинокая может лечь в больницу, и ребенок не должен остаться на улице, у него трудная жизненная ситуация, он становится клиентом нашего учреждения.

Повторяю, таких детей большинство в наших учреждениях. И поэтому завышенные цифры о беспризорности, конечно, вызывают определенный ажиотаж. Я хочу сказать, что это сопровождается другим важным моментом – слишком ужасен лик беспризорности, слишком страшны его последствия. Поэтому естественно мы всюду, куда не обращаемся, пишем - в первую очередь в учреждения принимаются дети беспризорные. В первую очередь мы должны обратить внимание на эту группу детей.

Здесь, конечно, прозвучала такая слегка легкомысленная фраза – отлавливаем детей и передаем их в семьи. Прежде чем вернуть ребенка в семью, проводится очень серьезная реабилитационная работа с семьей. И возвращен ребенок должен быть в семью только тогда, когда уже убеждаются специалисты, что та самая трудная жизненная ситуация в семье исчерпана, и ребенок может быть возвращен назад.

Да, действительно Правительство Российской Федерации придает очень большое значение перевозке детей, возвращению к месту проживания родителей. Но если родители сам не приезжает за ребенком – это тревожный фактор.

Более того, хочу сказать, что Правительство пошло на такие издержки, что даже оплачивает билет родителю и ребенку на обратную дорогу, если родитель изъявил желание сам приехать за ним, например, из города Мурманска во Владивосток. Но если родители не приезжают и ссылаются на какие-то ситуации, то его везут работники учреждения, но отдают сразу не в семью. Он помещается в учреждение, потому что нужно посмотреть, а что же произошло, если родители не захотел вернуться за своим ребенком.

Поэтому я хочу сказать, что вся работа (а она обозначена у нас очень такими серьезными словами – «социальная реабилитация») строится на том, чтобы создать ребенку те условия в семье, в которых бы он дальше мог жить совершенно спокойно. Вот наша социально-реабилитационная работа. И если не позволяют условия вернуть его назад - значит, решается вопрос о лишении родительских прав и передаче ребенка дальше на воспитание.
К сожалению, проблема беспризорности именно на фоне ситуации в городе Москве всегда, конечно, вызывает вот этот повышенный интерес. Я возвращаюсь к ней. Но я хочу привести элементарный пример.

Есть постановление Правительства, при котором на 5 тысяч детского населения разрешается создавать реабилитационные учреждения. А вот в городе Москве до нынешнего года существовало два таких учреждения в органах социальной защиты населения.

И то, что сейчас создаются глобальные учреждения для такой категории детей, поверьте, нас тоже не очень радует. Потому что мы создаем среду несчастья, и, понимаете, разбавить это несчастье и повернуть отношение детей на другую сторону – на путь к тому самому счастью, очень трудно. Я не говорю о том, что это создает массу психологических и прочих трудностей.

Немножко вот о том, что задело меня тоже. Я хочу сказать, что в наших учреждениях работает порядка 2,5 тысячи врачей. У нас работают три тысячи психологов, около тысячи дефектологов. То есть мы формировали наши учреждения таким образом, чтобы все специалисты могли бы принять участие в социальной реабилитации ребенка: чтобы ребенок был проконсультирован у медиков, чтобы ребенком занялся дефектолог, чтобы его обязательно посмотрел психолог и были приняты комплексные меры по его реабилитации. Вся деятельность в учреждениях строится как деятельность индивидуальной и групповой реабилитации несовершеннолетних. И разрабатываются программы индивидуально на каждого ребенка и групповой реабилитации.

Я прошу прощения, что я немножко отошла от темы, но мне хотелось бы, чтобы такое высокое собрание, в общем-то, апеллировало к тем цифрам, которые существуют, а не тем, которые произносятся на основании точечных исследований.

Я перейду к самой основной части - власть и гражданское общество. Что можно сказать по этому вопросу? Десятилетний путь работы в этом направлении, конечно, говорит о том, что все встречалось на пути. Был разработан закон в 1999 году. А первое обращение правительства к проблеме беспризорности – это 1993 год. Это Указ Президента о состоянии с детской беспризорностью. Отсюда началась дальнейшая работа по созданию нормативной базы, по научному изучению этой ситуации и проблемы.

Кстати, я хочу сказать, что у нас есть довольно уже серьезная библиотека научных исследований, и даже каждое учреждение, как мы говорим, имеет свой учебник жизни, по которому оно может строить свою работу в дальнейшем. Но принятый закон в 1999 году как бы определил не только социальную сферу, но и показал, высветил всю систему профилактики безнадзорности. И куда вошли звенья этой системы – образования, здравоохранения? Сюда вошли органы внутренних дел, и координацию этих действий осуществлять должны комиссии по делам несовершеннолетних в защите их прав (такое они теперь имеют название).

В Правительстве Российской Федерации создана комиссия - это Межведомственная комиссия по делам несовершеннолетних при Правительстве Российской Федерации. Возглавляет эту комиссию и проводит абсолютно все заседания вице-премьер Матвиенко Валентина Ивановна. И проблема беспризорности обсуждается там ежеквартально.

Я хочу сказать, что все те документы, которые выходят, как раз и настроены на то, чтобы сориентировать на работу не только учреждения, участвующие в этой системе, но и сориентировать общественность на взаимодействие в решении этой проблемы.

Я хочу сказать, что было бы смешным требовать от общественной организации – и я считаю, что это неправомерно, - чтобы они создали такой же приют, как создает социальная защита, и содержали бы детей, потому что финансово, поверьте мне, это очень затратное учреждение. Ведь дети в этих учреждениях содержатся на полном государственном обеспечении – вне зависимости, какое социальное положение занимают их родители. Даже, если они – большие бизнесмены, все равно ребенок будет у нас на полном государственном обеспечении, потому что он сбежал из этой семьи, и там терпел каждый день насилье.

Вот, например, из Москвы в Реутовский приют сбежала девочка от папы-бизнесмена, который за оценки ввел систему наказания (столько-то ударов плетью), а девочке, простите, уже было 15 лет. Поэтому естественно мы ее принимаем и работаем с ребенком. Мы определяем ситуацию, как трудную жизненную, и разбираемся, как нужно сделать ребенку так, чтобы сохранить ее в этой жизни как личность, как человека и решить ее дальнейшее жизнеустройство.

У нас есть очень интересный опыт работы с общественными организациями. Но я хочу сказать, что в мае месяце состоялся «круглый стол» министра труда и социального развития по вопросу взаимодействия с общественными организациями.

В настоящий момент у нас подписано несколько совместных соглашений с общественными организациями о порядке взаимодействия и работе по профилактике беспризорности, где мы объединяем свои усилия на той высоте компетенции, которой обладает каждый из нас.

Есть у нас опыт работы с религиозными организациями. Сейчас мы работаем очень тесно с еврейской религиозной организацией. Они имеют свою программу по оказанию помощи детям не только своей национальности, но и вообще тем детям, которые в трудной жизненной ситуации. Есть опыт работы с Православной церковью.

Я хочу вернуться к тому, о чем уже говорили: ребенка отдали в семью и о нем забыли. Все не так категорично: в системе социальных учреждений существует такая служба – патронирование, которая должна навещать детей, интересоваться – произошли ли изменения и в какую сторону.

И по поводу программ. Программы действительно действуют с 1997 года, и они продлены сейчас до 2006 года. Эти программы включают в себя, как правило, три раздела.

Первый раздел – это развитие нормативно-правовой базы. Второй раздел – это научные исследования по вопросам, относящимся к целям и задачам программы. И есть раздел, который оказывает финансовую помощь, на эти деньги приобретается оборудование, которое направляется в учреждение целенаправленно.

Скажу о требованиях этой программы. На одну затраточную тысячу по программе, федеральной субъект должен на 5 тысяч затратить свои средства. Мы деньги стараемся считать, потому что добиваться их приходится довольно трудно. Все мероприятия программы утверждаются постановлением Правительства Российской Федерации. И каждая буква, которая там имеется, согласована во всех инстанциях и со всеми организациями.

Что нового в новой программе? Во-первых, в новой программе у нас введены пилотные проекты тех учреждений, которые предложили какие-то новации в организации своей деятельности. Например, приют в глубокой деревне Дрожжино (в Чувашии) практически сам себя обеспечивает. Он имеет и животных, и земельный участок. То есть он почти полностью перешел на самообеспечение. Это одна из программ. Например, в программе города Вязьмы имеется интересная наработка по взаимодействию между различными организациями. Там сейчас создается очень интересный проект – единое попечительское поле, социум, в котором будут решаться все вопросы, находясь в одном ведомстве, без каких-то отклонений и выяснений отношений. Это итог начального этапа.

Могу привести массу других интересных программ. Но всего победителей из 32-х у нас 10. И эти десять победителей получают поддержку из этой федеральной программы. В федеральной программе мы закладывали финансирование работы с общественными организациями. К сожалению, пока что эту позицию отстоять не удалось. Вместе с тем рассматривается вопрос о других формах взаимодействия.

В заключение хочу сказать, что в 1992 году у нас было 4 социальных приюта. На сегодняшний день, у нас в Российской Федерации 1100 приютов. Причем ни один из них не открылся по федеральному указанию. Все они открываются на муниципальном уровне или уровне субъекта федерации. Потому что этого требует жизнь. Детей, которых подбирают на улице, нужно куда-то определять. И вот это те учреждения, в которые попадают дети. Первую задачу – взять ребенка с улицы и оказать ему помощь – мы решать научились. Но у нас осталась более глобальная задача, которую трудно решать, но мы все-таки прилагаем все усилия, - предотвратить уход ребенка из семьи на улицу. Это очень сложная задача. И я думаю, что решать ее мы будем, наверное, всю оставшуюся жизнь.
Одну маленькую деталь хочу отметить с большой гордостью: все те технологии, которые разрабатываются в наших приютах, - воспитательные группы, организация работы – строятся на опыте дореволюционной России. Нужно сказать, что это уникальнейший опыт, который позволяет сейчас творчество развивать во всех учреждениях, независимо от того, где они находится, - в Москве или где-то в глухой деревне. Потому что все принципы, которые были изложены в императорском воспитательном доме, нам настолько близки, что их просто нужно осовременить и использовать полностью во всех наших учреждениях, что мы и стараемся делать.

Соколов С.М. Спасибо большое. У меня два вопроса. Первый. По вашим исследованиям, какой процент «исправившихся» родителей, т.е. тех, кому удалось вернуть себе ребенка? Второй. Какой рецидив попадания детей обратно в учреждения?

Терехина В.В. Я хочу сказать, что очень активно стала работать статья Семейного кодекса. Это отобрание детей у родителей на ранних стадиях их морального разложения, когда мама только начинает пить. Статья по ограничению их в родительских правах позволяет на 6 месяцев изъять у нее ребенка и дать ей одуматься. Если раньше мы доводили до критической точки, когда мама была уже совершенно неадекватна, то говорить о каких-то изменениях практически было невозможно. Сейчас вот эта предварительная мера позволяет решать этот вопрос с большой долей оптимизма. Потому что, как правило, мамы с помощью социальных служб идут на то, чтобы их пролечивали, так как у них еще не утрачены полностью чувства к ребенку. И такие дети возвращаются в свои семьи. Мы иногда намеренно соглашаемся с органами опеки пойти на такую серьезную меру, зная, что это поможет спасти ребенка.

По поводу рецидивов. Есть рецидивы и повторы , когда дети возвращаются к нам. Над такими семьями, обращаю ваше внимание, обязательно устанавливается обязательный патронаж со стороны социальных работников, когда возвращается ребенок. Я всегда привожу классический пример социальной реабилитации по таким семьям. В Щелково Московской области есть приют. Когда маме вернули сына, она приходит через три дня после ограничения и говорит: что вы сделали с моим сыном? Он пришел домой и говорит: «Мама, я пол отмою, а ты повесишь шторы на окна. Мы с тобой будем, как в приюте, каждый день пить чай вечером и рассказывать друг другу, что произошло за день». Суть социальной реабилитации в том, чтобы изменить отношение ребенка к окружающей среде и дать ему несколько иной жизненный ориентир.

Но надо сказать, что все-таки большое количество детей (я могу сейчас назвать эти цифры, если они кому-то требуются, пожалуйста, обращайтесь ко мне), довольно большой процент детей все-таки возвращаются в учреждения, и мы продолжаем с ними работать. Но ситуация заключается в том, что если мы отдадим ребенка в детский дом, не отработав семью так, как нужно, он ведь потом все равно вернется в эту семью, как правило. Вот это очень больно. Поэтому стараемся не доводить до этой критической точки.