С.М.Кульянов

Начну свое выступление с ответа на этнический состав. У меня за последние семь лет прошло через приют, наверное, свыше 700 детей, из них было не больше десяти человек нерусской национальности.
Приюту «Дорога к дому» десять лет. Он был организован Фондом в октябре 1992 года. Конечно, годы трудные были. Десять лет в эпоху перемен – это многого стоит. Сохранили коллектив несмотря на то, что не всегда была достойная зарплата и не всегда было нормальное питание для детей

За эти годы выяснилось, что нетрудно оказать ребенку помощь, но катастрофически не хватает высококвалифицированного персонала. Сегодня это очень сложно. И когда слышу, что работают или фанатики, или люди, которые не нашли себя в другом месте, конечно, это и смешно, и грустно. Иногда это так, но, конечно, стараемся фанатиков к себе не подпускать.

Нужна атмосфера теплого дома в здании, где собираются дети – и дети травмированные, и дети, не нашедшие себя в других местах, там, где должна была быть их семья. Они сразу попадают в руки специалистов. У меня около 40 человек специалистов – это медики, психологи, социальные работники. Нам помогают юристы, хозяйственные работники. К чему мы готовим детей? Мы стараемся детей готовить в семью. Стараемся из нашего дома сделать семью. С первых шагов начинается реабилитация: ребенка прижали к себе, ребенка погладили по голове, ребенку сказали теплые слова, и он начинает оттаивать. И нас очень греет то, что мы видим: завтра – ребенок другой, послезавтра – еще лучше. И потом, когда приходят к нам на юбилейные концерты, какие-то праздники, люди говорят, что неужели это беспризорные дети? Да, мы специально их не подбирали, но они талантливые, они веселые, они раскованные. Мы создаем атмосферу дома.

А что же дальше? Когда общественность как бы настроена против детей, особенно старше двух-трех лет, когда многие граждане хотят взять ребенка домой, но маленького, чтобы на мужа был похож, чтобы не было наследственных болезней и т.д. А что с большими делать – 5-7-10-15 лет? Мы видим, что это замечательные дети, и уговариваем людей, чтобы они связывали жизнь и с такими детьми тоже, потому что они меньше, чем их паспортные данные, они очень долго еще будут нуждаться в помощи. Человеку, который свяжет жизнь с этими детьми, хватит на всю жизнь заботиться о них, чтобы потом эти дети заботились о своих приемных родителях.
К сожалению, у нас не развита система передачи детей под опеку, особенно я говорю о детях группы риска, о детях, оказавшихся без попечения родителей. Чаще всего приходится ребенка старше десяти - семи лет отдавать в детские дома, интернаты. И, конечно, очень грустно, потому что через какое-то время мы встречаемся. Неделю назад у меня были дети, которые восемь лет ушли из моего первого приюта. Славу Богу, у этих детей все сложилось нормально. А иногда смотрят альбомы и говорят, что этот сидит уже, эта – на панели, на этого следствие завели и т.д. Грустно очень. А то, что чиновники, общественность порой считают, что эти дети брошенные, никому не нужные, – это не правда.

Здесь путают причину со следствием. Дело в том, что когда ребенок прошел через череду жестокого обращения и насилия, то это отражается на их сознании, на их поведении. Это была система их самозащиты. И когда такие дети попадают в учреждения, где ими не занимаются, то состояние ребенка становится совершенно невыносимым. Когда такого причесанного ребенка выводят к будущей приемной семье, те хватают, потому что долго стояли в очереди, а через некоторое время наступает, конечно, трагедия.

Поэтому у нас сложилось мнение за многие годы, что ребенка надо готовить к семье, конечно, не в условиях интерната, где там, видимо, рук просто не хватает, а граждан надо готовить к приему детей в семью.
Вот у нас уже около года работает образовательная группа. Она работает с будущими родителями. Здесь мы сотрудничаем с бельгийцами, которые дали небольшой грант. И мы обучаем будущих родителей, даже имеющих приемных детей, вот этой теме – приемный ребенок, психология, педагогика. И вообще рассматриваем даже поведение родителей с органами опеки, на суде.

Видим только в этом направлении будущее, потому что задача отправить этих всех детей в интернаты и детские дома – это угроза обществу, потому что потом они вернутся и вернутся в нехорошем виде. Статистика об этом говорит.

Несколько слов о детях, которые через нас идут. Их нельзя обозвать одним словом «беспризорные дети». Одна группа детей – это дети города Москвы, изъятые из семей по 77-й статье Кодекса, потерявшие родителей или опекунов (продажа квартир), рожденные в Москве, но незарегистрированные и т.д.

Мы считаем, что эти дети имеют право жить в Москве, и добиваемся всеми силами. Часто полгода-год-два идут судебные слушания, и им возвращают жилую площадь.

Другая масса детей – иногородние дети. Это дети из ближайших городов, дети из дальних городов России, дети из стран СНГ и даже попадаются из дальнего зарубежья. С этими детьми нужно по-другому работать. Мы не можем подействовать на органы социальной защиты городов, где они жили. Иногда приходится созваниваться с вами. Звонок из Москвы иногда действует на короткое время, но вот мы не застрахованы от того, что ребенок через какое-то время вернется обратно.

Есть еще одна проблема: дети, которые не охвачены ничем, дети иногородние, дети, которые группируются сейчас недалеко от вокзалов. Я летом был в их штаб-квартире (мягко сказать), на четвертом этаже заброшенного дома, поднимался по вертикальной стене, было очень трудно. Чтобы туда милиция не забиралась, у них не было лестниц. Меня окружило человек 10-15 подростков от 6 до 20 с лишним лет. Мне показалось тогда, что я самом дне. А чуть позже, когда я узнал, как живут на свалке (полигон Салярьево – это свалка огромная), я понял, что там еще ниже дно нашего общества.

Сейчас мы с энтузиастами – среди них есть поляки (такая замечательная женщина, как Хана Полак и ее коллеги) – занимаемся тем, что выискиваем среди детей на вокзалах не совсем пропащих. Даже беспризорники говорят, что помогите вот этим. Мы-то уже как-то не хотим ничего больше. И потихонечку их переводят вначале в промежуточное место, там адаптируют, а потом к нам.

У нас штучная работа. Если мы хотя бы одного спасем, то это будет замечательно. То есть у нас не должно быть понятия, что это брошенные, никому не нужные дети. Каждый брошенный ребенок – это прибавление в стане наркоманов, преступников.

Хотелось бы сказать, что мы не сможем успевать строить приюты, если не будем заниматься профилактикой, профилактической работой с населением группы риска. И чем быстрее это будет происходить, тем меньше таких детей будет доходить до нас. Работа сверху в обществе, где дети еще в семьях и родители не спились до конца, и работа снизу, где мы подбираем самых сложных детей, должна идти навстречу. Когда мы где-то не середине встретимся, то тогда и ситуация резко изменится. Сегодня изменения ситуации не видно.

Насчет количества беспризорных. Сейчас я совсем не понимаю о количестве ничего. А вот до прошлого года я часто сталкивался с тем, что количество завышают. Количество на вокзалах завышают. На одной пресс-конференции журналист встал и сказал, что эти цифры он запустил – два миллиона или три миллиона. Просто взял с потолка и написал. Так их стали раскручивать, раскручивать.

Дело в том, что этих детей меньше, – это не облегчает ситуацию. Даже один ребенок – это страшно, а их тысячи и тысячи. Сколько лет назад и в свое время в начале 90-х я учился этому делу в Ленинграде. Там в середине 80-х начали работать с беспризорными детьми. И тогда уже многие умные люди создавали центры реабилитации, а при них приют, потому что сам приют не может справиться. Он может просто передержать и передать.
Поэтому сегодня мы занимаемся созданием реабилитационных комплексов, и считаем, что за ними будущее. Но это очень дорогая вещь, поэтому ищем спонсоров.

Соколов С.М. Спасибо большое, Сапар Муллаевич. Опять-таки несколько замечаний. Действительно, ситуация очень тяжелая с проблемой координации деятельности между регионами, потому что, когда общественные структуры занимаются помощью детям, то они иногда не в состоянии этим вопросам просто оказать воздействие или убедить соседний регион в том, что именно этому ребенку нужна именно такая помощь.
Я постоянно рассказываю случай, повторю его еще раз. Был вопиющий случай, когда мы смогли вывезти из города Грозный - буквально за несколько дней до штурма - двух тамошних беспризорных детей, которые побирались на местном вокзале. Мы не смогли нигде устроить их в Москве. Единственное, что мы смогли сделать, это отправить их в частный приют в Кемерово. Их отправили. Позже я узнал, что через два месяца после этого по решению местного районного прокурора они были отправлены обратно в Чечню. Формально все было сделано по закону.
Естественно вот в этой ситуации, помимо штучной работы, которой занимаются социальные работники, психологи и работники приютов, конечно, хотелось бы подумать о некой системной работе, о философии работы с беспризорными детьми.

Очень часто я слышу от сотрудников приютов, социальных центров, что единственно возможный вариант – это не борьба с беспризорностью, а сотрудничество с детьми для того, чтобы их самих и их окружающих вытаскивать с улицы. Такой опыт работы тоже существует, когда психологи и социальные работники работают непосредственно на улице. На самом деле, такая работа с общинами беспризорных детей оказывается очень эффективной. Другое дело, что сейчас, к сожалению, как мы уже с вами констатировали, общины эти начинают распадаться.

Вопросы к докладчику

Кульянов С.М. Зачитываю вопрос. У вас был опыт профилактического центра «Уэрли Хаус». Почему так трудно идут проекты по профилактике?

В 1992-94 гг. я работал в Медведково. Мы с англичанами создали приют. Он назывался школа-интернат Уэрли Хаус имени Сергия Радонежского (вместе с Московской патриархией). Англичане пришли на два года, задержались на шесть лет. Потом они ушли, и учреждение стало обычным детским домом. Мы работали с детьми, с семьями Медведково. То есть оказывали помощь не уличным детям, а непосредственно семьям группы риска.
Почему проект не пошел? Англичане пришли на два года, а ушли через шесть лет. Московское правительство или местная власть не поддержали этот проект. Деньги тратились огромные, а с нашей стороны не было ни рубля.

Второй вопрос. Как изменился качественный состав детей за эти 10 лет?

В первые годы дети были довольно разные, в основном домашние, «бегунки» из дома. Приезжих было мало. Потому что ими занимался ЦВИП. Были дети, фотографии которых я показываю до сих пор и содрогаюсь. В последние годы таких детей нет. Сейчас 70-80% детей, изъятых из семей группы риска, из семей, где жизни и здоровью угрожает опасность по 77-й статье. Они при живых родителях ждут то ли ограничения, то ли лишения родительских прав, то ли возврата домой. И 20-30% - это иногородние дети. Вот такое качественное изменение произошло.

Первые дети были еще советские дети, конечно, менее продвинутые. Сейчас дети, конечно, другие. Они уже могут на компьютере работать, фильмы по видео уже насмотрелись и ругаются по-английски и т.д.

Очень трудно работать с иногородними. Многие из них не хотят изменений в своей жизни. Но это не значит, что надо отказаться от мысли вернуть их домой. Это же в наших интересах. Наш приют так и называется «Дорога к дому». Это наше направление.