С.М.Соколов

Я вначале хочу обратить ваше внимание на тот документ, который вам раздали. Это обращение конференции от 4 июня 1998 года – той самой, о которой только что говорила Ольга Михайловна. Я расскажу в двух словах, чтобы вам было понятно, откуда возникла идея нашей сегодняшней встречи.

Четыре года назад у нас была очень серьезная научно-практическая конференция, состоящая из двух частей. В первой части были семинары, на которых собирались специалисты, занимающиеся так или иначе проблемой детской беспризорности и безнадзорности. Мы пытались каким-то образом проанализировать ситуацию и выработать некоторые методики подхода к ее решению. Была весьма любопытная дискуссия, итогом которой стала большая конференция. По ее результатам и было принято обращение к тем уважаемым людям, чьи фамилии стоят на титульном листе.

Кроме того, на той конференции был представлен ряд любопытных, на наш взгляд, проектов, направленных на помощь детям улицы, на помощь беспризорным детям, на профилактику детской беспризорности. Какие-то из них мы смогли поддержать, какие-то из них не сумели поддержать в связи с ситуацией, связанной с дефолтом. Многие программы, к сожалению, пришлось вернуть.

Тогда на этой конференции мы выработали очень много правильных подходов и, к сожалению, предсказали многие вещи, которые сейчас, увы, реализовались. Об этом я чуть попозже расскажу. Поэтому, когда мы стали анализировать нынешнюю ситуацию, мы поняли, что ситуация полностью перешла на качественно иной уровень и требует уже иного подхода, нового разговора и новой встречи.

Два слова о регламенте нашей работы. Программа у вас есть. Вначале выступят уважаемые докладчики. Темы докладов у вас обозначены. В перерыве на кофе-брейк вам будет продемонстрирован великолепный фильм Тофика Шахвердиева как раз по нашей с вами проблеме детской беспризорности.

Если у вас будут возникать вопросы к докладчикам, безусловно, мы на них ответим. Только большая просьба: чтобы мы не создавали некого хаоса, вопросы адресовать к нам, ведущим, в письменном виде. Потом мы их передадим докладчикам, они подготовятся и ответят в конце первой части нашей сегодняшней встречи. Я предполагаю, что многие из вас захотят тоже выступить, потому что я знаю многих здесь присутствующих и знаю, насколько они тяжело и больно переживают все происходящее. Я прошу тогда в президиум отправлять записки с просьбой на выступление, и, если можно, в двух словах обозначить тему вашего выступления, чтобы мы могли вас правильно представить и поставить в наш график. Соответственно, эта часть выступлений будет после обеденного перерыва в 14.30.

Мы решили не отходить от нашей прежней традиции и тоже попытаться представить несколько проектов, которые сейчас действуют, несмотря на весьма сложные условия.

Во второй части программы выступят те люди, которые сейчас продолжают работать с беспризорниками и пытаются нащупать какие-то пути к решению этой проблемы.

В перерыве мы размножим документ, который предложим вашему вниманию на рассмотрение и дополнение. Мы хотим обратиться вновь по окончании нашей работы, но на этот раз уже не к столь представительному списку, а конкретно к нашему парламенту, к Государственной Думе и Совету Федерации с одним весьма конкретным и четким предложением. Оно сформулировано и в перерыве мы вам этот документ раздадим. Если у вас будут какие-то замечания, пожелания, поправки, дополнения, мы готовы их учесть, доработать, и в итоге, я думаю, этот документ желающие подпишут.

В силу того, что на меня выпала доля еще и вести нашу конференцию, я предоставлю слово самому себе и начну свое выступление.

Если вы посмотрите на текст этого Обращения, на которое я уже обращал ваше внимание, вы увидите, какие представительные люди стоят в шапке этого документа. Понятно и это не секрет, что ни одного ответа мы на свое Обращение не получили, за исключением средств массовой информации, которые все-таки добросовестно помогли нам в освещении нашей конференции и в дальнейшем продолжали линию беспризорности. Я имею в виду телекомпанию «ВИД» и первый канал, и «Новую газету», в которой я работаю, и «Московские новости», и другие издания.

Что касается государственных ветвей власти – неважно, исполнительных, законодательных, - ситуация по-прежнему осталась без изменений.

За эти четыре года произошло много разного. Мы отмечали на той конференции, что у нас нет закона, по которому можно было бы строить работу с беспризорниками, проводить профилактические мероприятия, социальную адаптацию и реабилитацию. В 99-м году такой закон был принят. В принципе это, наверное, должно радовать, если бы не одна исконно русская, российская черта: когда закон принят, все равно работать не собираются по той простой причине, что под ним нет нормального финансового обеспечения. Вы все это прекрасно знаете, потому что ежедневно сталкиваетесь с этим.

Также мы говорили о том, что было бы неплохо выяснить, как же осуществляется Программа «Дети России», так шумно в свое время заявленная и презентированная. Напомню, что в этой Программе, принятой в 97-м году, не было сказано ни слова о детской беспризорности. К сожалению, итоги расходования средств и итоги этой Программы по-прежнему остались для нас загадкой. Может быть, кто-то из присутствующих поможет внести ясность в эту проблему.

Мы настаивали на том, чтобы был принят закон, предусматривающий создание должности верховного комиссара по делам детей, чтобы, наконец, в нашем государстве появился один единственный человек, который бы отвечал за детей. Потому что пока отвечают все – следовательно, никто. Такого решения принято не было. Однако в ряде регионов России местные власти самостоятельно ввели должность уполномоченного по правам ребенка. И, к счастью, это приключилось и в Москве, где в этом году на эту должность был избран Алексей Головань, который начал активно работать. Но, к сожалению, бед и проблем такое количество, что, естественно, все сферы, связанные с детьми, один человек с маленьким аппаратом не в силах охватить.

Что удручает? Удручает, что по-прежнему, несмотря на очень правильное заявление и представителей исполнительной власти, и власти законодательной, и президента (вы помните его инициативу по борьбе с беспризорностью), по-прежнему один из самых больных вопросов – это вопрос финансирования. Я недавно вернулся из Самары, где директор одного из уникальных приютов получает 750 рублей. Вы это прекрасно знаете, по этому поводу и говорить нечего. Не говоря о том, что в этом приюте нет ничего, кроме кроватей.
По-прежнему не существует координации между общественными структурами, общественными организациями, которые занимаются работой с беспризорными детьми, и государством. Мало того, в некоторых регионах прошла очень неприятная тенденция, когда местные власти попытались каким-то образом подменять под себя уже существующие, организованные, работающие приюты, центры, работающие с беспризорниками. И это прошло. В частности, и в Москве, в частности, в Санкт-Петербурге. На мой взгляд, причина в этом одна. Помимо желания тотального контроля, который всегда свойственен нашему государству, существует попытка оседлать финансовые потоки, которые, хоть и скудно, но текут и в эту сторону.

К сожалению, того поля различных приютов – и частных, и при конфессиях и приходах, и совместных - уже не существует. Их стало много меньше. Многие приюты, созданные общественными организациями, просто не выжили в этой ситуации. Никто помогать им особо не стремился и не собирался.

Все это тоже только антураж, потому что главный итог этого четырехлетия оказался для нас ожидаемым (мы об этом и говорили на прошлой нашей встрече четыре года назад) и горьким. Все дело в том, что как-то так получилось, что к 99-му году, когда принимался этот закон, проблема беспризорности стала модной. Пошла кампания по борьбе с беспризорностью. Само по себе слово, конечно, смущает – с кем бороться. Но тем не менее. Так получилось, что на улицах городов действительно стало намного меньше беспризорных детей. Это касалось и Москвы, и Санкт-Петербурга. Беспризорные дети, конечно, оставались, но в глаза не бросались, не ходили по Невскому и Тверской.

Случилась элементарная вещь. Действительно многих детей изымали с улицы – так официально звучит. Кого-то поместили в приюты, кого-то вернули в семью, и слава Богу. Но в начале 2001 года, весной, я и специалисты, которые работают на улице, стали замечать, что вновь появились дети. Дети другие. Это значит только одно, что на смену одному поколению беспризорных детей пришло совершенно другое поколение. И это поколение очень сильно отличается по тем замерам, которые делают психологи, социологи в частном порядке. Очень сильно отличаются от того, с чем мы имели дело четыре года назад, а уж тем более в самом начале.

Кроме того, на мой взгляд, ситуация еще усугубляется тем, что те дети, которые были доставлены в приюты и там прижились (конечно, далеко не все, но прижились), сейчас тоже находятся в очень трудном положении по одной простой причине. Если права детей-сирот по выпуску из детского дома, хотя бы номинально, хотя бы формально, обеспечены законом – им положены квартиры, им положены какие-то социальные льготы, то бывшие дети-беспризорники в этой ситуации оказались в абсолютном правовом вакууме. И перед выпуском из приютов те, которые там остались, вновь оказываются в ситуации выбора. Они вновь выжимаются в маргинальные слои, в социальное дно.

Эта проблема тоже не решается. К ней просто, к сожалению, централизованно и, на мой взгляд, системно не подходили.

Что происходит? Я думаю, что логика здесь очень проста. Логика формального подхода к решению любой проблемы – с глаз долой из сердца вон. Забывается, что проблема беспризорности, как и проблема сиротства, триедина. Это не только помощь тем конкретным детям, которые оказались на улице, ходят у нас перед глазами и дышат клеем «Момент». Это прежде всего профилактика среди тех детей, которые там еще не оказались. И работа с теми, кого уже с улицы изъяли. Помощь тем, кто пытается вернуться к нормальной жизни.

Из этих трех моментов, из этих трех этапов, к сожалению, у нас полумилицейскими мерами обеспечивается только один – второй: найти, поймать, упрятать. Все дело в том, что даже в 20-е годы прошлого века ситуация была несколько иной. Тогда советская власть не везде, правда, но все-таки по-другому подходила к решению этой проблемы. Детей с улицы уводили постепенно, если почитать прежние газеты, прежние научные труды. Их мотивировали на уход с улицы. Им давали перспективы, давали возможность выбрать. Создавали сначала так называемые прикормочные площадки, потом приюты временного содержания, потом постоянные приюты, потом еще что-то, еще что-то. И дети постепенно отвыкали от улицы.

Сейчас дети привыкают к улице сильнее, чем может показаться. По такой простой причине, что нынешняя беспризорность – и об этом говорили много раз – это социальная беспризорность. Это не ситуативная беспризорность. Как правило, это дети не всегда из семей горьких пьяниц.

Дети ощущают себя на улице более безопасно и более комфортно. И поэтому менять свою свободу на что-то другое они уже по истечении года, даже полугода особо и не спешат.

После известного выступления Президента России Владимира Путина действительно было предпринято несколько мер. Эти меры мы могли наблюдать на вокзалах, когда милицейские патрули изымали, как это называлось, детей с улицы. Изымали для того, чтобы либо, если это московские дети, поместить их в приют, либо отправить обратно в семью, из которой они скоро убегут обратно, либо, если это дети немосковские, выслать за пределы нашей любимой столицы.

Одно время действительно детей стало меньше на улицах. Но вся эта работа сводилась к тому штампу, который сложился в нашем сознании, - борьба с беспризорностью. Борьба с ее носителями – самими беспризорниками. Собственно, к этому все сводилось, к сожалению.

О системе работы говорить не приходится. Как можно о ней говорить, если у нас нет на данный момент времени даже нормального научного обоснования. Мы, вообще, не знаем, с чем мы столкнулись. Ведь если почитать прессу, послушать выступления на конференциях, мы все манипулируем цифрами, о которых говорили четыре года назад. Никто так никого и не посчитал, несмотря на то, что создана Межведомственная комиссия, приняты какие-то программы, законы и масса-масса другого якобы полезного материала. Но никто даже не посчитал. Не говоря о том, чтобы сделать качественный анализ статистики, касающейся тех детей, которые оказались на улице, понять их социальный статус, социальное положение, выяснить их психологические особенности и другие, немаловажные для реабилитации и адаптации вопросы.

Мы не знаем, повторю, социальный состав детей, мы не знаем их психологический статус, мы не знаем ничего об их здоровье. О тех, кто попадает, знаем. Но общая ситуация нам не известна. Лично мне никогда не попадалась на глаза какой-нибудь внятный материал, касающийся методики работы с беспризорными детьми. Особо этим не занимаются ни психологи, ни социологи. Есть несколько очень известных работ, но по-прежнему они весьма разрозненны и в единую программу – то, собственно, к чему призывал Президент, к чему логика нас подталкивала до сих пор, - не входят.

Что происходит на улицах сейчас? Темой беспризорности лично я занимаюсь с 89-го года, когда появились первые общины на Курском вокзале, и судьбы своих знакомств отслеживал. Понятно, что выборка будет нерепрезентативная, но что знаю, то расскажу. Есть у меня 45 судеб детей, с которыми я постоянно общался, пытался им по мере возможности помочь каким-то образом. Из этих 45 человек к нормальной жизни ( в семью, еще каким-то образом встали на ноги) вернулись 9, 18 человек оказались среди наркоманов, в больнице, милиции и т.д. 10 человек погибли, кстати, до достижения совершеннолетия. И 5 человек мне найти не удалось, они просто пропали.

Я предполагаю, что в принципе тенденция отслеживается. Часть из них по-прежнему живут на улицах. И сложилась, на мой взгляд, очень любопытная ситуация, уникальная и страшная. Мне недавно сообщили, что одна моя знакомая беспризорная пара родила детей. Это значит, что родился первый ребенок – потомственный беспризорник. Может быть, малочисленный факт в общем контексте, но он говорит о многом, о том, что социально наследственный механизм, собственно, запущен и действует, никто его не отменял.

Те дети, которые жили на улицах раньше, с которыми мне приходилось общаться, и те дети, которые живут сейчас, с которыми мне тоже приходится общаться, - это очень разные дети. Прежние беспризорники вели общинный образ жизни, и работать с их неформальными сообществами было намного проще. Они все-таки были ориентированы на сотрудничество ради собственного спасения. Например, такая общая мечта питерских беспризорников 96-97 годов – когда я вырасту, будут работать в приюте и помогать беспризорникам. Они хотели им помогать и помогали. Известно, что многие миссионеры, действующие в Санкт-Петербурге, если ловили на улице совсем маленького беспризорника лет 6-7-8, не могли его устроить никуда в государственные структуры, они везли его к взрослым беспризорникам, жившим в более-менее обихоженном подвале, чердаке или квартире. И те его принимали, обихаживали и следили за тем, чтобы он не погиб на улице.

В прежних беспризорных сообществах было ярко выраженное стремление к общинности. Вырабатывались свои некие субкультурные ценности, нормы, правила жизни. То есть у них в своей основе инстинкт самосохранения более ясно присутствовал, чем тяга к саморазрушению. С ними можно было работать.

Ныне ситуация иная. Среди сегодняшних уличных детей вы почти не встретите взрослых подростков, старших подростков. Они, как правило, уже задействованы в криминальных структурах. Они уже неплохо одеваются, живут уже не на улице. Они уже нашли себя в жизни, наши вне общества, но в жизни. «Общинные» попадаются крайне редко, обычно в городах областного значения. Основная социальная структура – это такая атомизированная, непостоянная стая.

Резко возрос уровень криминализации детей. Место нарождающейся беспризорной субкультуры заняли правила и понятия криминального мира. Нынешние беспризорники в большинстве своем психически нездоровы, крайне агрессивны, аутентичны, нездоровы физически, ориентированные на насильственно корыстные преступления. Среди них меньше стало попрошаек. Раньше это был основной источник дохода детей – попрошайничество, какой-то случайный заработок, мытье окон у машин и т.д. Сейчас основной доход – это грабежи и кражи. Много больше стало детей-проституток обоего пола, мелких торговцев наркотиками. И самое главное, что многие из нынешних беспризорников считают, что способны спасти себя сами, оставаясь вне общества. Если раньше мы говорили о том, что беспризорники асоциальны по своей сути, то теперь можно сказать, что они антисоциальны, причем агрессивно антисоциальны.

Механизм социального наследования беспризорности мы остановить не смогли, да и, собственно, никто и не пытался. За одним поколением беспризорников пришли другие, на смену этим появятся третьи. Но закон об улице никто не отменял, и каждое поколение будет лучше приспособлено к проживанию на улицах. А это значит только одно: они будут менее способны жить по законам нашего с вами общества.

На фоне общей маргинализации детства картина весьма безрадостна. И свидетельствует она об одном: беспризорность сейчас – это очень сложная системная социальная проблема, которая, увы, уже вышла за рамки только психолого-педагогической области, а превращается в некую глобальную беду. И справиться с ней тоже можно только системно. Теперь решение этой проблемы потребует гораздо больших ресурсов – материальных и человеческих.

Если брать во внимание тот факт, что доля детей, входящих в группы риска, в процентном соотношении возрастает, а внутри этих групп происходят некие процессы, не известные никому, то можно сделать вывод о формировании некой социальной массы, которую уже можно обозначить неприятным словом охлос. Заметьте, охлос достаточно однородный, если брать возрастной признак. Само осознание этой проблемы ставит перед социологами, криминологами, юристами, педагогами ряд важных вопросов, на которые ответить просто необходимо, потому что не сделай мы этого – безопасность государства будет под вопросом, не говоря уже перспективах его развития.
В ряде регионов России образовывается уже новая социальная категория людей – люди, прожившие более половины своей жизни на улице. Скоро появятся, вернее, уже появились дети, на дне родившиеся. Стоит задуматься даже уже не о проблемах этих детей, а о проблемах национальной безопасности.

Кстати говоря, это раздвоение, эта тенденция прослеживается и в средствах массовой информации. Не так давно было одно крайне любопытное и неприятное выступление одного из известнейших российских журналистов, который предположил, что раз с этими детьми так трудно работать и по большому счету ничего невозможно сделать (низкий кпд) – то и черт бы с ними, сказал журналист, пусть они сами выживают. Давайте будем работать с теми, с кем работать приятно и просто. С семейными детьми – заниматься семьей, а эти пускай живут, как могут. И, кстати говорят, такая тенденция становится все более и более ощутима в обществе на уровне бытового сознания и на уровне даже представителей СМИ и политических кругов.

Детские проблемы не воспринимаются в обществе всерьез. Во-первых, потому что, к сожалению, наше общество занимается еще больше настоящим и прошлым, нежели будущим и не нацелено на самовоспроизводство. По-моему, здесь налицо явный дисбаланс между потребностями социальной системы и степенью, уровнем их восприятия. Общество в целом неадекватно оценивает все с ним происходящее. А, следовательно, и государство неверно расставляет акценты своей экономической, внутренней и внешней политики, не оценивает тот спектр опасности, который имеет смысл сейчас освещать, оперирует системой мнимых опасностей, не подозревает о глубокой дисгармонии всей системы.

Проблема беспризорности еще не стала актуальной в массах, то есть массы еще не осознали всю степень катастрофы, в которую попала страна. Существуют стереотипы по успешной борьбе с этим социальным явлением в прошлом, которые, как известно, не подтверждаются ничем. Мы опять допускаем ошибку, пытаясь объяснять сложные процессы простым линейным детерминантом. Хотя налицо сложная система изменений, серьезные этические деформации. К чему они приведут – вот о чем сейчас надо задуматься в первую очередь, не забывая при этом спасать детей.

Мы столкнулись со структурным кризисом, на наш взгляд, всего нашего общества, всего нашего социума. И именно об этом сейчас нужно говорить в первую очередь.