Д.В.Маслов

Эволюция конкретно-исторического содержания тоталитаризма

Сама тема нашей сегодняшней дискуссии сформулирована так, что тоталитарность советского режима под сомнение не ставится. Думаю, что для полноты картины стоит кратко отметить узловые моменты в историографии данной проблемы как в России, так и за ее пределами.

Первый аспект состоит в признании или непризнании самого факта тоталитарности советского режима. Но даже исследователи, не отказывающиеся от использования термина, высказывают сомнения в его эпистемологической значимости. Так, С. Коткин считает, что властный контроль не вездесущ, даже при тоталитаризме отношения власти и подданных есть череда компромиссов. Д. Джоравски обращает внимание на большую опасность культа технологий по сравнению с культом личности. Он же отмечает наличие в действиях любой власти элементов случайности, непоследовательности, амбивалентности, поэтому тоталитарная власть даже при желании не могла контролировать всё. По мнению М. Дэвид-Фокса, партия выступает не только как субъект исторического процесса (инициатор), но и объект, ведомый результатами собственных усилий. Последнее, на мой взгляд, звучит актуально и в отношении партии не только сталинского периода, но и перестроечного.

Не остаются в стороне от проблемы и отечественные исследователи. Ю. Игрицкий считает, что события последних 10 лет (1988-1998) всё более свидетельствуют в пользу тоталитарного характера советского государства, а не общества. Идеология так и не стала единой для общества, и потому рухнула первой.

Второй аспект касается реального содержания тоталитаризма. О нем я скажу далее.

Третий аспект состоит в дискуссиях по вопросу о периодизации существования тоталитаризма в СССР. Основные версии сводятся к тому, что тоталитаризм закончился со смертью Сталина, либо он продолжался вплоть до перестройки, либо весь советский период рассматривается как тоталитарный вплоть до августа 1991 г. Упомянутый выше Ю. Игрицкий убежден, что концепция тоталитаризма применительно к СССР после 1985 г. - продукт идеологии. Сама слабость режимов в СССР и Восточной Европе, приведшая к перестройке и «бархатным революциям», доказывает нетоталитарный характер власти этих стран.

Четвертый аспект выражается в дискуссиях по вопросу о возможности реформирования тоталитаризма. Полярность суждений здесь до сих пор не преодолена, что показывают, в том числе, и материалы дискуссий в Фонде.

Таким образом даже столь беглый обзор показывает, что практически каждый аспект общей проблемы тоталитаризма в СССР до сих пор представляет для исторической науки поле пересечения крайних суждений. Несмотря на то, что объем информации возрастает, на исследовательский консенсус это не влияет. Причин тому видится несколько.

Одна из самых очевидных заключается в том, что концепции тоталитаризма значительно ближе других научных концепций к реальной политике. Здесь всё ясно. Гораздо интереснее, на наш взгляд, причины иного порядка.
Хочу обратить внимание присутствующих на тот факт, что тоталитаристские концепции, рожденные на Западе, в годы перестройки были взяты на вооружение отечественными исследователями. Причем произошло это в тот момент, когда на самом Западе эти концепции стали по ряду причин терять популярность. Новое поколение советологов, объявившее себя русистами («ревизионистами», по выражению С.Коэна), перестало рассматривать тоталитаристские версии как основной способ объяснения проблем советской системы. Причина такого поворота видится в том, что сама возможность перестройки заставила зарубежных исследователей усомниться в прежних идеях,

Другая причина незатухающей актуальности дискуссий по тоталитаризму видится в своеобразии намеченного мной выше аспекта проблемы. Речь идет о конкретно-историческом содержании термина «тоталитаризм». С. Коэн рассматривал тоталитаризм как своеобразный «общественный договор», суть которого в том, что в обмен на ограничение политических свобод граждане получают защиту и гарантированный минимум обеспечения со стороны государства. На мой взгляд, чаще всего мы трактуем данный термин с позиций полувековой давности, вкладывая в него, главным образом, всеобъемлющий контроль государства над различными сферами общественной жизни. Но мы едва ли не повсеместно в последнее время наблюдаем, как даже во вполне развитых в демократическом отношении странах проявляют себя этатистские тенденции. И тот факт, что гражданское общество реагирует на это относительно безболезненно, может свидетельствовать в пользу того, что произошли сдвиги в шкале ценностей и шкале угроз. Их-то динамику и надо изучать историку.

Тоталитаризм в его историческом многократно описанном обществоведами виде себя, судя по всему, исчерпывает. Если говорить о таком, «классическом», тоталитаризме, то и он сегодня вырван из определенного идеологического контекста. С одной стороны, называются такие страны, как КНДР или Куба, а с другой - всё тот же Ирак. Исследователями истории современного Востока показано, что тоталитарная традиция в таких государствах подкрепляется традицией религиозной, культурной и поэтому не является доминирующей, т.к. происходит своего рода их взаимодополнение. В силу тех же причин такой тоталитаризм в основном не несет с собой внешней угрозы (иракская агрессия в Кувейт здесь скорее исключение, а уже давняя корейская война происходила в рамках одной традиции и ментальности). К тому же ареал влияния таких стран настолько мал, что не идет ни в какое сравнение с ожиданием цивилизационной миссии от бывшего СССР.

Другой аспект состоит в том, что тоталитарные тенденции есть в любом даже демократически развитом государстве. Есть они и в современной России.

Угроза же тоталитаризма тем не менее существует и даже, на мой взгляд, реализовывается. Только в иной, нехарактерной для середины прошлого века форме. Тоталитарная традиция, как и положено историческому процессу, полностью не прерывается. В ней сохранено главное - возможность всеохватного контроля над мыслями и делами людей в любой точке мира. И если раньше источником такого контроля являлась персонифицируемая государственная власть, то сегодня этот источник как китайское дао - везде и нигде. Тоталитаризм сегодня - это (в конечном пункте) тотальный страх обывателя перед терроризмом, войной, эпидемиями, экологией и невесть чем еще. Такой страх не надо насаждать репрессиями, для этого вполне достаточно информационного воздействия. Неоднократно представленный в СМИ теракт заряжает людей бациллами страха на месяцы, а затем новое событие поддерживает впечатление от предыдущего. Если представить невозможное - сегодня Сталин был бы жив, ему не потребовались бы никакие репрессии, достаточно было бы воспользоваться возможностями информационного общества и держать в узде человечество с помощью не слишком дорогих, но чрезвычайно эффективных, а главное - с виду вполне гуманных средств. И такой тоталитаризм гораздо опаснее, т.к. с него могут начаться (и начинаются уже) попятные движения к тоталитаризму классическому. Именно в государстве, а не в развитом гражданском обществе, люди всё чаще усматривают надежду на будущее. И такие тенденции наблюдаются даже в странах с устойчивыми демократическими традициями.

Как бороться с этим тоталитаризмом? Беда в том, что как только наши теории общественного развития достигают зрелости, выясняется, что они отстали от жизни. На сегодня у нас, видимо, нет адекватного теоретического обоснования тех ответов, которые мы можем дать на принципиально новые вызовы современности. Даже на уровне высшей власти мы видим, что приоритетными по-прежнему являются научные разработки - технические, Прикладные и т.п. Понятно, что без них не обойтись. Но так же ясно, что без прорывных исследований в гуманитарной сфере человечеству придется трудно.

Попробуем положиться на опыт истории. Он показывает, что наиболее эффективен подрыв тоталитаризма изнутри, поскольку тем самым нарушается главное его свойство — его цельность. Но способен ли современный Запад выдвинуть антитоталитарного лидера, как это сделала советская система - также вопрос, достойный изучения. Нынешние имперские амбиции США, неизбежно воспроизводящие тоталитаризм как в самих США, так и в бунтующем мире, с точки зрения исторического опыта могут иметь только один - печальный - для самих же американцев конец. И в этом плане антитоталитарный опыт перестройки действительно должен быть востребован.
Конечно, перестройка - явление чрезвычайно многоплановое, и сводить ее лишь к преодолению тоталитаризма означало бы обеднение истории. Выделение такого перестроечного аспекта, как преодоление тоталитаризма, действительно, важно и в историческом, и в современном ракурсах. В обсуждаемой проблеме хотел бы выделить два направления исследований. Но оба они связаны с ответом на вопрос, что именно мы пытаемся преодолеть.
С какого момента началась борьба с тоталитаризмом? Хотя антитоталитарный червь уже задолго до перестройки проник в умы и души не только интеллигенции, но и представителей элиты, если судить по реальным действиям и документам, перестройка начиналась не как борьба с тоталитаризмом. И здесь важным рубежом стала гласность и разбуженные ею силы. Но сама по себе гласность в этом плане ничего не решает. Только однозначно заявленная в связи с письмом Нины Андреевой позиция самого высокого руководства катализировала антитоталитарный процесс и сделала его в итоге неуправляемым. И никто тогда не обратил внимание на исторический парадокс: борьба с тоталитаризмом власти 1930-50-х гг. велась в конце 1980-х, фактически против власти, которая хоть и мучительно, но начала отход от тоталитарных методов управления! Можно, пожалуй, сказать, что это была историческая месть общества власти, заранее гарантировавшей, что мстить теперь можно безнаказанно. Этот урок истории свидетельствует о том, что в обществах со сложным и «непредсказуемым» прошлым неконтролируемый антитоталитарный процесс чреват последствиями. Иными словами, преодоление тоталитаризма, чтобы быть менее болезненным, должно осуществляться при непосредственном опережающем участии на всех этапах (не только вначале в порядке инициирования) самой тоталитарной власти, которая тем самым признает свою ответственность не только за прошлое, но и за дальнейшие судьбы своего народа. Другой вопрос, что практически это очень тонкая линия, по которой сегодня балансируют, например, те же китайцы.

С чем боролись непосредственно в годы перестройки? В ядро тоталитаризма в советском варианте входили не только репрессивные методы. Из приведенного выше суждения С. Коэна возникает вопрос: не получилось ли так, что в ходе реформации вместе с водой выплеснули — вольно или невольно - и «ребенка», что для таких процессов вполне характерно. Но если это так, то требуется более серьезный и многослойный анализ всего происшедшего даже в плане казалось бы хорошо изученной тоталитарной традиции, что позволит понять и современные проблемы.

Другим таким «ребенком» стала судьба союзного государства. Михаил Сергеевич неоднократно признавал, что распад Союза стал большой ошибкой. Думается, что при крахе той системы управления, которую и называют обычно тоталитарной, распад государства выглядит в итога закономерно.