Ю.В.Самодуров

Когда меня позвали сюда выступить, я спросил, что здесь будет? Мне сказали, что будут выступать идеологи перестройки, активисты перестройки и исследователи перестройки. Я сказал, что я, конечно, активист. И тема моего выступления может быть такая: препирательства с прошлым и будущим России тех общественных структур, которые я пытался создавать.

Когда я попал сюда, я увидел, что, вообще говоря, круг присутствующих в зале гораздо шире. Здесь присутствуют руководители перестройки, которых мы видели с экранов телевизора. Здесь есть несколько человек, которых мы называли «прорабами перестройки», есть деятели перестройки и в последнюю очередь - активисты. Ни до прорабов, ни до деятелей я не дотягиваю, а вот к активистам принадлежу.

Не случайно в этом зале нет тех, кто сегодня играет такие же роли. Не случайно по двум причинам. Во-первых, потому что перестройка, к сожалению, кончилась. Во-вторых, это говорит и об определенном разрыве в преемственности и об определенном отношении к перестройке. Либо, как говорится, нечего продолжать, либо те, кто сегодня выполняют роли, о которых я упомянул не хотят продолжать то, что было начато в перестройку. Об этом я хочу сказать несколько слов.

Поскольку я являюсь представителем самого «нижнего уровня» – активистов перестройки (хотя всегда при этом пытался быть также и идеологом) непосредственных пересечений с Михаилом Сергеевичем у меня было всего три.
Первое – в 1986 году. Я был тогда выпускником Московского геологоразведочного института (аспирантом). Здание института на проспекте Маркса, окнами на Кремль хотели передать под ВНИИ Внешнеэкономических связей, Катушеву. И мы организовали вахту социальной защиты Минералогического и палеонтологического музеев, находившихся в этом здании. Уж больно было жалко, что замечательное учреждение, созданное Вернадским, отдают под демонстрационный зал для легковых машин. Дело, в конце концов, решилось на уровне Горбачева, как ни странно. Он сказал, чтобы оставили это здание за Минералогическим и палеонтологическим музеями. Сейчас там Государственный геологический музей имени Вернадского. Позже я полгода был исполняющим обязанности его директора. Но так это место для академика, а я только кандидат, соответственно оказался на этом месте не по чину и не ко двору.

Второе пересечение с Горбачевым было при создании «Мемориала». И должен сказать, что я ощущаю некоторую парадоксальность ситуации. Тогда, 15 лет назад мы, активисты написали письмо к Горбачеву с просьбой поддержать создание и задачи этого общества. Письмо подписали сто восемь самых известных в нашей стране деятелей культуры и науки. Михаил Сергеевич тогда на это письмо не отреагировал и позже тоже.

И вот сегодня, через 15 лет у меня тоже в руках письмо, подписанное деятелями культуры (их поменьше, но тоже около 20 человек, в том числе всенародно известных) по поводу войны в Чечне. Ситуация в каком-то смысле повторяется. Но почему и в каком смысле?

Что было очень важно в те годы, что, вообще говоря, вело людей, чего мы (активисты) добивались, что позволил сделать Горбачев, и что - главное из тех лет - потеряно сегодня? Наше сегодняшнее заседание мне напоминает по атмосфере заседания в 1987 году в клубе «Перестройка», где впервые в жизни люди абсолютно разных профессий, совершенно разных социальных статусов могли собираться и обсуждать самые насущные для них вещи. Эта ситуация и это совместное обсуждение самых насущных вещей – то, что суконным языком можно назвать социальным творчеством людей активных, к сожалению, кончилось после августа 91-го года. По крайней мере, кончилось в той форме, которая была вызвана обращением власти к народу. Не знаю, насколько сознательно было в те годы обращение власти к народу, но, во всяком случае, народ чувствовал себя причастным к созданию этой ситуации. Сейчас же – нет. Может быть, именно это обстоятельство является причиной того, что сегодня люди, чьи роли в нынешнем обществе я упоминал, не присутствуют в этом зале, и не только в этом зале, но и на многих других подобных конференциях.

Так все-таки, что удалось сделать в той области, в которой я работал и работаю, и что не удалось? Созданный активистами с помощью «прорабов» перестройки «Мемориал» сумел выразить боль миллионов людей. Когда здесь Вадим Медведев говорит, что Сталин в 80-90-ые годы не играл существенной роли в жизни общества, я с этим не могу согласиться. Громадную роль Сталин играл. С этим была связана боль десятков миллионов людей, чьи родные и близкие были репрессированы, которые в себе ее носили, но не могли высказать вслух. Перестройка это позволила. Но, к сожалению, ни руководители перестройки, ни «прорабы», ни мы, активисты, не сумели превратить, «конвертировать» эту боль в институциональное осуждение советского режима и в понимание властью и народом того, что государство - СССР , которое существовало до 91-го года, по своим основам было бесчеловечно, и что оно не имело права на продолжение своего существования.

В символическом плане есть масса вещей, которые могли бы это подчеркнуть и сделать. Прежде всего, моей личной целью и целью «Мемориала» в те годы было создание национального значения музея, архива и библиотеки, посвященных истории репрессий в СССР. При этом лично мне был нужен не просто большой, хороший музей, а музей, чье существование должно было быть признано необходимым и государством и обществом, как выражение и признание ими своей вины, ответственности и боли за то, что десятки миллионов людей в СССР были подвергнуты политическим репрессиям. Сделать этого, к сожалению, не удалось до сих пор.

 Вместо этого продолжается празднование разных юбилеев: 80 лет ВЧК-НКВД-КГБ-ФСБ, 200 лет – прокуратуре и т.д. Нет той границы между прошлым и нынешним, а соответственно и будущим государством, не возникло того отношения к нашему прошлому, благодаря которому мы понимаем, вообще говоря, что было позади, и в какой стране мы хотим жить дальше. Это является и являлось все годы предметом главного препирательства с государством тех общественных организаций, которые я создавал и в которых работал.

Когда уважаемая мной Людмила Сараскина сказала здесь, что в редакции журнала «Век ХХ и мир» она с Глебом Павловским в разгар перестройки доказывала генералам, что нашей стране не нужны армия, не нужны генералы , я думаю, что Сараскиной и Павловскому это простительно, они, наверное, не служили в армии. Лично для меня, как активиста перестройки, идея была в том, что мне всегда хотелось жить в таком государстве, которое для меня является партнером. Тогда была такая тенденция. Часть людей действительно хотели и добивались этого.
Сегодня, вообще говоря, такого отношения к государству абсолютно нет. Возникли совершенно новые явления, которые требуют совершенно нового осмысления.

Бурлацкий здесь говорил, что вот у нас уже 17 долларовых миллиардеров в стране и хорошо бы, чтобы они поделились. Хорошо, что они не поделились с Федором Михайловичем Бурлацким, иначе был бы новый «Фонд Мира» на эти доллары. И лучше, что его нет.

Тема, которая больше всего меня сегодня волнует, помимо той нерешенной проблемы болевой, - отношения нашего общества и государства к своему прошлому, - это новые социальные неравенства, которые возникли в условиях политической и экономической свободы. Социальные неравенства могут быть справедливыми и могут быть несправедливыми. Справедливые – те, которые обоснованны и принимаются людьми и по механизму своего возникновения и по «абсолютному» какому-то исчислению. Проблемы оценки справедливости и несправедливости социальных неравенств, поддержки справедливых и изменения несправедливых неравенств напрямую связаны с выработкой критериев и методов оценки эффективности деятельности органов демократической власти. Эти проблемы даже не ставятся. Они не ставятся не только властью, но не ставятся и гражданским обществом. Во всяком случае, те деятели после- перестроечных реформ, о которых сегодня упоминали (Гайдар, Чубайс и т.д.), эти проблемы не ставили тогда, не ставят и сегодня, а для меня они остаются самыми важными.

Закончить я все-таки хочу вот чем. Здесь в зале есть люди из первого общественного совета «Мемориала», т.е. люди, к которым я в те годы мог совершенно спокойно подойти и сказать, ну как же мы можем безобразия с отношением к преступлениям сталинизма не видеть, надо же что-то предпринять. Сегодня я стесняюсь обратиться к тем же самым людям с такими же словами по поводу войны в Чечне. Изменилась общественная атмосфера. Поэтому, не обращаясь ни к кому персонально, несколько слов скажу как бы в безличной форме. Кто захочет, может потом с нами связаться. Все-таки нельзя дальше терпеть то, что происходит с нами со всеми из-за Чечни. Это – раковая опухоль. Я не буду об этом ничего говорить. Но трагедия на Дубровке – это ответ на насилие и свидетельство поражения силовой политики России на Кавказе.

Правительство России должно сделать первые шаги к примирению с лидерами чеченского сопротивления. Не Резолюции Совета Европы, а собственные гуманистические традиции русской культуры должны стать мерилом государственной политики.