Л.Ф.Шевцова

Я хотела бы остановиться, на одном моменте самого процесса перестройки, который до сих пор интригует.
Сразу признаюсь, что когда я читала и слушала Михаила Сергеевича и в те времена, и в онные, и в нынешние времена, и когда он говорил, что перестройка – это будущее, этот тезис вызывал у меня либо скептическое недоумение, либо вежливую улыбку. Я про себя думала: ну, есть разные способы самооправдания.

В материалах дискуссий "Десять лет без СССР", изданных Горбачев-Фондом, я нашла тезис, принадлежащий, Вячеславу Никонову, о том, что перестройка разминулась с будущим. Я тоже долгое время думала именно в этом ключе.

Сейчас где-то я начинаю переоценивать свое восприятие и прошлого, и будущего, и настоящего. Я готова дискутировать на тему о том, в какой степени перестройка может рассматриваться в нынешнем политическом и историческом контексте как вызов, как предупреждение, как урок, как частичный механизм, который может позволить избежать повторения некоторых ошибок.

Я воспринимаю перестройку как системную попытку обновить, реформировать традиционализм – попытку, которая завершилась несистемными последствиями.

Да, обвалилась цивилизованная альтернатива Западу. Да, обвалилось государство. Но впервые в России возникла демократическая легитимация власти. Впервые русская система власти оказалась подорванной. Только кирпичик выпал из неё, но стали изменяться отношения между властью и обществом, между системой и обществом.
Перестройка вызвала ряд процессов, которые было невозможно предвидеть и контролировать. И в конечном итоге мы присутствуем при формировании некой системы, все существующие названия которой неудачны: гибрид, мутант, кентавр, и сколько бы мы ни делали попыток найти имя, оно не схватывает суть.

Самое важное то, что эта система опирается на взаимоисключающие, в принципе, факторы и тенденции. С одной стороны на несомненные, рыночные принципы, на несомненную попытку демократической легитимации власти. Но, с другой стороны, все еще власть персонифицирована, не расчленена, и "моносубъект" (определение Фурсова) продолжает существовать. Связка между властью и собственностью в лице связки между властью и бизнесом тоже продолжает существовать.

Как система, которая опирается на взаимоисключающие, взаимоанигилирующие принципы, может нормально функционировать? К счастью, она не консолидирована, поскольку власть, основывающаяся на этих принципах, никогда не может быть консолидирована. А это означает возможность движения как в сторону еще более неприятного тоталитаризма, так и в сторону демократии. Потому что долго болтаться в "межеумочном" пространстве ни система, ни власть не может.

Однако, любопытно даже не в это столкновение принципов, которые разрывают нашу систему, несмотря на все это внешнее спокойствие и умиротворенность. Самое главное то, что происходит на протяжении последнего года, возможно, десяти месяцев. И дело не в той усиливающейся стагнации, не в том, что ни президент, ни правящий класс не знает, что делать, куда идти, дело в том, что факт стагнирования и факт того, что мы в тупике, этот факт признается очень многими по всему спектру политической жизни, – об этом говорят и левые, и правые, и центристы.

Я бы упомянула две попытки, возможно, вызывающие у нас естественный критицизм, но действительно интересные попытки, которые были сделаны в последние два месяца. Попытки не просто констатировать факт тупика, застоя и стагнирования, но и наметить какие-то возможные варианты выхода.

Одна попытка сделана Явлинским в его брошюре «Демодернизация», а вторая попытка сделана Гайдаром в его двухчасовом докладе, тезисы которого были опубликованы в «Известиях». Сделано признание (в том числе и частью правящей коалиции), что: а) система не работает; б) мы движемся в очень опасном направлении. И третье – а что можно придумать, что можно сделать?

Четыре принципа, выдвинутых Гайдаром - это уже какая-то попытка части правящей корпорации.

Я прихожу к выводу о том, что коль скоро представителей разных частей политического спектра говорят о необходимости что-то делать, система не в порядке, и мы опять приходим к выводу, что перестройка как принцип, как парадигма, как попытка системного обновления или, по крайней мере, системной трансформации (мирной, с участием и правящего класса) очень актуальна в нынешнем контексте.

Проблема в том, как избежать непредвиденных последствий, потому что последствия будут антисистемны. Речь идет о том, как системно найти выход из системы.

Коль скоро есть осознание необходимости новой трансформационной антисистемной перестройки, возникает вопрос: кто её субъекты? Есть ли силы, которые могут это потянуть мирно, цивилизованно, структурно, контролируя последствия? Как поведёт себя общество? Какова роль президента – он либо субъект, либо объект, либо вообще оказался в тени?

Встреча олигархов с Путиным произвела на всех нас негативное впечатление. В то же время она запоминается отблеском некоего позитива. Ходорковский сказал о коррупции: с нас она началась, но мы-то и готовы завершить её. Мы готовы менять правила игры. То есть в бизнесе -не только в мелком и среднем, но и в крупном, появляются люди, которые готовы к новым правилам игры.

Об обществе. По данным опросов 15 % населения постоянно выступают за реформу. 15% для такой страны как Россия, для крупных городов – это же сила. Пусть не 45%, а всего лишь 15%, но значит есть, что консолидировать. Но есть ещё третий фактор. Когда общество действительно спит (кроме этих 15 процентов), обычно есть фактор извне. Это тот фактор, который сделал современную Германию, который сделал Центральную и Восточную Европу и гарантировал там трансформацию. Увы, к сожалению, внешний фактор сегодня для России не работает как фактор поддержки. Ирак и раскол Запада очень отрицательно, очень негативно действует на российские реформы. Более того, именно партнерство России с Соединенными Штатами является тем фактором, который нигилирует, ослабляет, ликвидирует потребность России во внутренней трансформации.

Остается последний фактор. О нем, кстати, писал Явлинский в своей "Демодернизации". От лидера, "системно" вознесенного на такую должность, несомненно, зависит очень многое. Зависит от того, есть у него трансформационный потенциал или нет.

Если говорить о внешней политике, можно предположить, что у Путина определенная доля этого потенциала все же присутствует. И вопрос – как его раскрыть, не имея давления "снизу", со стороны реформаторской части общества. Важно, что делать, какова иерархия приоритетов и каковы цели сейчас, с чем президент должен идти на выборы. А он, видимо, пока не знает, с чем он может идти на выборы.

В этой связи две ремарки в стиле риторических вопросов. Когда-то Михаил Сергеевич Горбачев сказал, что не бывает счастливых реформаторов. А кое-то в западной политологии придумал жесткий закон реформаторства, который заключается в том, что реформатор, реформируя систему, никогда не присутствует на завершающей стадии этой реформации. Он должен уйти. Зачастую грустно и печально. Зачастую его просто заставляют уйти. Такова судьба всех пока что живущих и бывших реформаторов. Может ли Путин действительно инициировать перестройку и тем самым совершить политическое самоубийство? Потому что это будет означать, что он должен ликвидировать и разрушать все то, что он строил в течение этих двух или четырех лет, если речь идет о втором президентстве.
«Политология» говорит о том, что никогда реформы не предпринимались в условиях стагнации и спокойствия, в условиях, когда был такой валютный бюджет, такие цены на нефть. Возможны ли реформы без кризиса? Или же нам нужно ждать очередного кризиса, который прояснит ситуацию и который всегда был поводом, источником и движущей силой реформ?