В.Б.Кувалдин

Ольга Михайловна справедливо напомнила, что это наше не первое чтение. Предыдущая тема была посвящена внешней политике периода перестройки. Я не берусь никак пересказывать богатое содержание предыдущей дискуссии. Но мне кажется, что все равно в итоге в воздухе повис вопрос – вопрос достаточно неприятный, скажем, и для горбачевской команды, и, наверное, для всего более широкого поколения шестидесятников.
Все-таки что такое была внешняя политика перестройки? Был ли это единственный спасительный рецепт мироустройства – так, как оно складывается сейчас, и другого выхода нет, или же это был все-таки последний такой взлет российского мессианства?

Ответа не было, и, мне кажется, что дать его пока невозможно, потому что ответ на этот вопрос, видно, будем давать не мы, а история.

Мне кажется, что сегодня мы будем вынуждены себе задать еще более неприятный вопрос. Здесь говорили о том, что тема нашего разговора – это преодоление российского тоталитаризма. Мне кажется, что сегодня мы вправе все-таки поставить вопрос о том – а преодолен ли он? И если он преодолен, куда мы выходим? Более того, можем ли мы вообще выйти за рамки той системы и одной из исторических форм, который и был, собственно, российский сталинизм?

Здесь уже говорилось, что наш сегодняшний разговор как-то расположился между двумя датами – датой рождения Михаила Сергеевича и датой смерти Иосифа Сталина.

Историческая роль Михаила Горбачева будет оцениваться. А вот что касается Сталина, то оценка началась и оценка идет полвека. Вот Ольга говорила о народной оценке, об оценке, которая существует у нас сейчас в общественном сознании. Кстати говоря, она полностью совпадает с моим ощущением.

У меня ощущение, что как то ни паракдосально, ни печально, Сталин, как историческая фигура, очень вырос за последние два десятилетия.

Все вы или подавляющее большинство присутствующих прекрасно помнит культовый фильм периода перестройки «Покаяние». Мне кажется, что сейчас, если быть честными, он бы кончился не так: не то, что тело диктатора вытаскивают из могилы и бросают на свалку.

Впечатление, скорее, такое, что Сталин сам поднялся из могилы, что он сардонически улыбается, смотрит на нас и спрашивает: ну что, доигрались, голубчики? По крайней мере, у него, как у исторической фигуры, есть основание для такого вопрос. Не потому, что как-то можно реабилитировать преступления сталинизма, не потому, что он создал перспективную и жизнеспособную систему, способную обеспечить модернизацию Россию, а потому что та альтернатива, которая осуществлялась по сей день, пока что оказалась еще достаточно слабой и неубедительной.
Россия сегодня, как мне представляется, гораздо менее модернизированная страна, чем был Советский Союз в середине 80-х годов. По крайней мере, по основным параметрам, если мы возьмем, скажем, такие вещи, как уровень образования, науки, высокие технологии, место, которое страна занимает в мире. И от этого вопроса нам никуда не уйти. Конечно, казалось бы, что странно, - странна сама постановка этого вопроса для России, европейской страны, поскольку все-таки опыт Европы показывает, что так или иначе, раньше или позже, а удается создавать политические системы, способные обеспечить процесс модернизации.

Даже если взять те страны, где это случилось позже других, например, еще несколько десятилетий в Испании, Португалии был франкистский, салазаровский режим, тем не менее это осталось в прошлом. Сейчас это вполне нормальные демократические страны и полноправные члены Европейского концерна.

Тем не менее более сложный вопрос – удается ли создать такие системы, скажем, на Востоке? Об Индии говорят как о самой крупной демократии. Здесь, конечно, большие знаки вопроса, поскольку в самой крупной демократии половина бедных и половина неграмотных. Естественно, даже такая страна, которая, безусловно, причисляется к демократическому миру, - Япония обладает очень своеобразной политической системой. Огромные знаки вопросы в отношении будущего Китая – может ли он создать такую систему? Но, казалось бы, в Европе этот вопрос решенный.

Почему же он не решен для России? Почему, собственно, он весит в воздухе?

Мне представляется, что здесь ответ все-таки в какой-то степени, контрответы подсказали два наших очень интересных историка. Я имею в виду Юрия Пивоварова и Андрея Фурсова, когда они опубликовали статью о русской системе как единственном реальном субъекте российской истории, как системе, которая не допускает формирования других субъектов, как политической системе, которая слита с собственностью и по которой собственность даже не существует и не формируется, а формируется некая материальное вещество, не формируются классы.

Сегодня, скажем, мы, конечно, вышли из советской системы, мы вышли из системы сталинизма, но большой вопрос: вышли ли мы из русской системы в более широком смысле слова? То есть той системы, которую они считают и было отмечено, собственно, и характерно для политического развития России, которая вообще была демиургом российского развития, по меньшей мере, в течение пяти последних веков, то есть всего периода модернизации.

Мне кажется, что когда мы пытаемся ответить на вопрос - почему собственно так трудно идет этот выход, почему этот вопрос висит в воздухе, почему сейчас на него нет ответа и не известно еще, какой ответ даст история, - то я бы хотел здесь напомнить (не пытаясь это как-то объяснить), скажем, о трех тяжелых крестах российской истории. Это – крест пространства, крест империи и крест догоняющего развития.

Пространство мы вроде достаточно успешно теряем на протяжении ХХ века, но все равно остаемся самой большой страной в мире.

Империи тоже как бы нет, но есть ее, по-видимому, какие-то мощные элементы. По крайней мере то, что происходит в Чечне, трудно понять вне этого контекста.

А вот императив догоняющего развития, пожалуй, стоит еще более остро, чем он стоял в середине 80-х годов.
Основной вопрос, о котором хотелось бы поговорить сегодня: в принципе можем ли мы выйти за рамки этой русской системы, которая сама по себе во многом блокирует развитие? Она его и обеспечивает, потому что она же являлась основным субъектом российской модернизации. Она его блокирует.

Здесь, конечно, ответ на него очень труден. Сами авторы этой гипотезы указывали на одно очень важное обстоятельство, что русская система развивалась в самой тесной связи и во многом как-то синхронизируясь, в чем-то противореча, особенно с последней стадией мировой системы.

Если взять этот аспект (и здесь у нас, в Фонде, закончена большая работа, которую мы представим через неделю), то, скажем, и глобализация, которая сейчас развивается, тоже не известно, по какому пути она пойдет.

Сталкиваются различные глобализационные проекты.

Совершенно не факт, что победит демократический проект в этом столкновении. Есть очень мощные силы, которые работают даже на сокращение демократии, сужение демократии даже в том виде, в каком она утвердилась в ХХ веке, уж не говоря о ее дальнейшем развитии. И, безусловно, это окажет свое мощное воздействие на российское общество.

Резюмируя, мы сейчас прекрасно понимаем, что сталинизм – это не выход, это не модель, это не решение для России ХХI века. И русская система так, как она существовала в течение пяти веков, это тоже не решение. Вот что мы понимаем сегодня гораздо хуже, а что мы можем этому противопоставить? Какова может быть историческая альтернатива, способная обеспечить развитие России?