23 мая 2003

В.Т. Логинов. История ничему не учит, зато умеет наказывать

В титрах иных фильмов встречается загадочное слово – «консультант». Переведите на обиходное – получится «советчик», не более того. Но что делать советчику на съемочной площадке, если картину ставит мастер калибра Сергея Юткевича или Александра Зархи? Историк Владлен Логинов не раз бывал в такой роли, и ему есть что вспомнить. Начнем, однако, с нашего недоумения.

– Военный консультант – оно понятно. Нужен генеральский глаз со стороны, чтобы режиссер не напортачил с деталями какого-нибудь сражения или заседания Генштаба. Научный консультант – тоже вроде бы оправданно, будь картина о космосе, ядерщиках или других специфических сферах. А историк-то зачем? Чтобы сохранить достоверность декораций, натуры или костюмов?
– Нет, за костюмы и декорации несет ответственность художник, и тут лишь самый зримый срез исторической ленты. Есть еще дух эпохи, характер взаимоотношений людей: так – не так, могло – не могло, фальшь – не фальшь.
– Не могли бы пояснить на конкретном случае?
– Снимаем фильм «Ленин в Польше» по сценарию Евгения Габриловича. Следуют два политических эпизода, один за другим. В этой прямой стыковке чуткое ухо Габриловича улавливает некоторую искусственность, натяжку. Не может быть, чтобы прямо с дороги, с вокзала – и за дебаты. Тем более люди прибыли из разных мест, надо приглядеться, привыкнуть друг к другу. «Мне кажется, тут у них должно было произойти что-то похожее на вечеринку, – в раздумье роняет режиссер. – Короткое застолье так и просится… Посмотрите в документах, нет ли похожих упоминаний».
У Ленина ничего не нахожу. Начинаю копаться в воспоминаниях сподвижников. И в конце концов обнаруживаю именно то, что угадывалось Габриловичем. Депутаты Госдумы действительно устроили маленькое застолье: кто курицу выложил с дороги, кто сало… Так был снят эпизод, не предусмотренный сценарным планом. Ленин у нас садится на велосипед и едет в ближайший магазин покупать две бутылки вина «Токай». Эти кадры получились очень человечными.
Между прочим, поначалу предполагалось, что фильм будет снимать Григорий Александров…
– Как Александров? Блистательный, веселый, праздничный Александров – и «Ленин в Польше»?
– Представьте себе. Два раза в неделю я, довольно молодой в ту пору историк, приходил в дом Григория Васильевича исключительно для одного: поговорить об эпохе, прокручивали какие-то эпизоды, но в основном окунались в воздух времени: как Ленин относился к жене, к теще, как общался с друзьями, знакомыми. С простонародьем, как нынче говорят… Гостеприимная жена режиссера – Любовь Орлова – готовила крохотные печеные тартинки на спичках, и мы пили кофе или чай из таких же миниатюрных чашечек. Стыдно признаться, за разговорами я ненароком иногда съедал по два-три десятка этих самых тартинок.
Бывали случаи, когда мои консультации помогали непосредственно на съемочной площадке. В картине Юлия Карасика «Шестое июля» никак не получалась сцена первой встречи эсерки Марии Спиридоновой с Лениным. Вот она идет по Кремлю. «Здравствуйте». – «Здравствуйте». – «Где будет заседание?» – «Там-то, там-то». Ничего не происходит, проходные фразы. А раз не происходит, значит, это уже не искусство. Сделали дубль, еще и еще – все напрасно. Объявили перерыв. И вдруг Карасик спрашивает меня: «Слушай, а по-мужски как он относился к Спиридоновой?» – «Симпатизировал, но знал, что на этой почве лучше с ней не связываться». Карасик вызывает актеров – и на съемочной площадке рождаются вполне человеческие отношения. Сцена оживает.
– А может ли консультант ошибиться? Кто несет ответственность за достоверность изложения: он сам или все-таки автор?
– В принципе – консультант. Потому он и вводится в титры. Может ли ошибиться? Сколько угодно. Тут проблема допуска. Вы можете делать фильм не только по той канве, которая подтверждена историческими документами, но еще имеете право на вымысел – на то, что Сергей Юткевич назвал разгадкой поэзией. Это когда не известно, что и как говорил герой в определенной ситуации, но, будучи художником, вы высказываете как бы свою версию. По правде духа, что ли.
– А может режиссер не захотеть никакого консультанта?
– Нет, и раньше и теперь – это неписаный закон. Если фильм связан с другой эпохой, другим временем, никто не решится отправиться в такое плавание без профессионального знатока.
– И много спецов по истории приветил кинематограф?
– Человек десять-пятнадцать. Они все на виду. Я-то всю жизнь специализировался на событиях Октября и Гражданской войны, работал с архивными документами в Институте марксизма-ленинизма. Там меня заметил Михаил Ромм, ввел в художественный совет «Мосфильма», с той поры и началось.
– Денежное занятие?
– Вот уж не сказал бы. Единовременно я получал 300 рублей, без всяких потиражных. Это и все. Зато интересно, как преломляется история через художественное сознание.
– Тема Ленина остается актуальной и сейчас. Не так давно появился «Телец», снятый Александром Сокуровым. С экрана предстает совсем иной Ильич…
– Каждое время рождает свой взгляд, ничего не поделаешь. Возьмите биографию Наполеона, написанную двумя разными учеными – Тарле и Манфредом. Если прочесть книги подряд, одну за одной, покажется, будто они о разных людях. В чем дело? Когда писал Тарле, перед ним незримо стоял образ Сталина, который властной рукой тащил, как казалось тогда, историю за собой. А у Манфреда видишь Наполеона, предавшего идеи революции и ставшего в конце концов жертвой этого предательства. Два разных влияния времени на самих авторов. Не считаться с этим невозможно.
Нас, ученых прежней школы, нередко упрекают, будто мы создали миф о Ленине и Октябре. Ну, предположим. А что нынешние? Продираются к истине? Добиваются безукоризненной, стерильной объективности? Как бы не так! Взращивают другие мифы, на потребу теперешней конъюнктуре.
Лично я мечтаю о времени, когда можно будет спокойно разобраться с нашим прошлым: где перегибы, где издержки в оценках, где постижение правды. Но для этого нужно, чтобы успокоилась сама общественная атмосфера в стране и науку перестали покупать, как продажную девку.
«Телец» – из разряда эпатирующих картин. Дикие нравы сегодняшнего дня и собственная мотивация поступков – все это переносится на исторического героя. Неумно и непорядочно.
– Как вы считаете, Ленин – самая спорная фигура среди историков?
– Думаю, что все-таки Сталин. И это наша общая расплата за прежние грехи.
– То есть?..
– На XX съезде КПСС едва ли не всю проблему Сталина свели к его жестокости и болезни паранойей. Но кого может удовлетворить такое объяснение? Тем более что выяснилось: заключение психиатра Бехтерева, который якобы осматривал Сталина и вынес вердикт о болезни, – чистая фальшивка. Не было никакого медосмотра и злополучного диагноза. Внучка Бехтерева, сама выдающийся физиолог и психиатр, опровергла этот вымысел.
Хрущев укорял Сталина: он, мол, руководил войной по глобусу. Оказывается, и это не так. Мемуары многих военачальников не подтверждают кабинетную замкнутость Сталина.
У людей старшего поколения все это вызывает смятение: как же так, умирали с лозунгом «За Родину, за Сталина!», а до сих пор не найти правды, за кого на самом деле умирали. Увы, история – всегда политика.
– А где сейчас архив Сталина?
– Сам хотел бы узнать. В свое время на Ближней даче в Волынском был создан его музей, и я принимал в этом деле участие. Потом документы оттуда увезли. Скорее всего хранятся в закрытом президентском архиве.
– И даже дочь Светлана не могла их читать?
– О чем вы говорите! Генерал Волкогонов, имевший открытый доступ к сталинским документам во время работы над своим псевдонаучным трудом, – даже он не мог просмотреть все. Нельзя. Не позволяют степени секретности… И нам остается пребывать в роли заложников у собственной закрытой истории.
– И все же факт неослабевающего интереса нашей публики к прошлому отраден. Возьмите телевизионные лекции писателя Эдварда Радзинского У них огромный рейтинг. Как вы относитесь к этим циклам? Сколько тут подлинной истории и сколько литературного «багета»?
– Есть потребность в живом, эмоциональном человеческом слове – и она реализуется. Технология у Радзинского простая: берутся несколько достаточно солидных работ – скажем, о Наполеоне или Нероне – и затем эти источники переводятся в устную речь. Выразительные модуляции голоса плюс выстроенность сюжетов (не забывайте, он ведь драматург и умеет закрутить интригу) – все это рождает успех. Давайте представим, что вместо него занудливый дядька-историк… Тошно и противно. А тут авторская личность: для кого-то странная, для кого-то забавная, для кого-то манерная. И еще одно обстоятельство: в ушедшем Радзинский ищет современные ассоциации.
– И находит?
– В том-то и дело… Но все же передачи его вряд ли могут стать источником исторического знания. Своеобразная телевизионная беллетристика. Впрочем, вполне имеет право на существование.
– А как вы оцениваете подвижничество Солженицына на историческом поприще?
– На редкость увлекающийся человек, совсем не по возрасту… Он создал целую антологию фольклора о ГУЛАГе. Для одного человека – вроде бы неподъемная ноша. Но вот такая деталь: я видел дело, копию которого использовал также и Александр Исаевич. И обнаружил, что из этого дела писатель использовал лишь отдельные факты, а на другие «листочки» внимание вовсе не обратил.
– Выходит, и у него заданность?
– Разумеется. Я-то понимаю, откуда эта заданность. Диктует все то же время. Глядя на окружающий нас бардак, Солженицын с гневом отворачивается от либералов.
– Вы упомянули о моде на всякие исторические сенсации. В связи с этим не могу не спросить про «новую хронологию» академика Анатолия Фоменко, математика по специальности. Если верить ему, никакого татаро-монгольского ига у нас не было и вообще из истории Руси куда-то исчезает целое тысячелетие. Это что, сдвиг по фазе, палата №6 или на самом деле достижение неких статистических методов в анализе истории?
– Когда я занимался археологией, мы копали в московском Зарядье и на яузских холмах. Искали шиферные пряслица и осколки стеклянных браслетов. Почему? Потому что именно эти находки точно датировали культурный слой. Шифер сюда привозили из Овчура, с Волыни, а стеклянные браслеты связаны с торговыми путями, которые вели в Византию. С наступлением эпохи татаро-монголов традиционная торговля враз обрывается. Об этом рассказывает сама земля – никуда не деться. Разве можно такое опровергнуть? Прибавьте свидетельства китайских, иранских летописей, а также западные хроники. Все восстает против этой сенсационной «новой хронологии». «Феномен Фоменко» напоминает мистификацию, которая живет по принципу: чем невероятней, тем больше шансов обратить на себя внимание.
– Ладно, бог с ними, с татаро-монголами, вернемся из раскопов на уровень современности. Что, по-вашему, сейчас у нас на дворе? Где мы и куда движемся?
– Типичная смута. И пока нет никаких генеральных идей, которые могли бы объединить общественное сознание.
Как известно, существуют три модели идеологии: либеральная, где в центре человек и личность; социалистическая, или христианская, или коллективистская – как угодно, – призывающая к солидарности и сообществу; и, наконец, идея национальная. Иного не дано. Так вот, социалистическая идея у нас дискредитирована, либеральная не победила.
– Остается национальная…
– Но это очень опасная штука. Может взорваться совсем не там, где думают. В свое время, когда создавался итальянский фашизм, кто-то из его идеологов утверждал: если рушатся устои прежней жизни, гибнет мораль, происходит обвал привычных представлений, только одна идея способна сплотить массы – идея нации. Фашисты и попытались ее использовать. Чем кончилось, знает каждый. Забывать об этом чревато. Прав Ключевский: «История ничему не учит, история наказывает за невыученные уроки».
К сожалению; сегодняшняя политическая борьба не позволяет серьезно анализировать ни прошлое, ни настоящее. Возьмите Ельцина и его правление. Что-то никто из историков не берется «взорвать» то, что связано с его именем. Понятно, почему. Потому что это пока небезопасно. Посмотрим, что будет через пару-тройку лет.
– По какому же пути идти больной России? Что она в конце концов предпочтет?
– Многие рассуждают так: зачем вообще ломать копья и что-то придумывать? Посмотрите, как сделано в Америке, и – вперед. Другие уверены: в России ни за что не приживутся эгоцентризм и общество потребления, у нас человек не может быть счастлив до конца, если счастлив в одиночку… Вечная дилемма: Восток – Запад.
– Может быть, нас примирит шведский опыт? Там, кажется, обитель социального благоденствия?
– И тем не менее Швеция дает едва ли не самый большой процент самоубийств. Выходит, и у них, процветающих шведов, не удается решить проблему человеческой личности… Видимо, в конце концов мир выработает какую-то новую форму организации общества и хозяйства, вобрав лучшее из разных социальных систем. Другого я не вижу.
– Вы бы посоветовали своему внуку профессионально заниматься историей?
– Не знаю: Слишком зависимая профессия. Но и в ней можно выстоять. Если же иметь в виду материальную сторону, то своим студентам я говорю так: «Хотите достатка – идите торговать огурцами. Это проще, не связано с нервотрепкой, да и выгодней. Но учтите: жизнь за прилавком и лотком – другая жизнь».

Евгений ДВОРНИКОВ