Роль, которую Маргарет Тэтчер сыграла в окончании холодной войны, существенно отличалась от той, что от нее могли ожидать как наиболее преданные ее сторонники, так и политические соперники – и даже она сама. Кто бы мог подумать, что Тэтчер завяжет политическую дружбу и теплые отношения с Генеральным секретарем ЦК КПСС? Конечно, тот факт, что этим генсеком был Михаил Горбачев, подразумевал, что этот советский лидер резко отличался от своих предшественников. Что сделало эти отношения принципиально важными (особенно в первые годы реформ в Советском Союзе – в горбачевскую перестройку), так это то, что из всех лидеров стран Запада Маргарет Тэтчер была наиболее близка к президенту США Рональду Рейгану.

 

К тому времени, когда Тэтчер в 1979 г. стала премьер-министром Великобритании, она уже заняла жесткую позицию по отношению к коммунистическому миру. В течение тех 11 лет, которые она провела на Даунинг-стрит, 10, ее глубокое недоверие к британскому Форин Офис оставалось неизменным. Кроме того, некоторые из ее политических союзников укрепляли эти подозрения. Тэтчер полагала, что его представители были слишком либерально настроены по отношению к коммунистическим режимам. Дело доходило до того, что, по словам советника премьер-министра по вопросам внешней политики сэра Перси Крэдока, она отзывалась о сотрудниках этого департамента как о кучке “пораженцев, даже перебежчиков” [Cradock 1997: 24]. Тэтчер была полностью согласна с риторическими атаками Рональда Рейгана на Советский Союз и коммунизм, которыми особенно отличался первый срок его президентства. Сэр Родрик Брэйтвэйт, посол Великобритании в Москве с 1988 по 1992 гг., в своих мемуарах, посвященных британско-советским отношениям, вспоминал такой случай: когда Тэтчер в ранние годы ее пребывания у власти в качестве премьер-министра (в 1980 г.) спросили, не желает ли она, чтобы сотрудники Форин Офис ввели ее в курс дела относительно Советского Союза, она ответила: “Форин Офис? Форин Офис?! Да что они знают о России?” [Braithwaite 2002: 51].

 

Отношение Тэтчер к Форин Офис подогревалось некоторыми ее неофициальными советниками – в частности, Брайаном Крозье, который был привержен идеям о КГБ и дезинформации, якобы распространяемой Советским Союзом. При этом он не обращал внимания на существование разнообразных “подводных течений” внутри Коммунистической партии СССР. Крозье неоднократно встречался с Тэтчер и до того, как она стала премьер-министром, и после. С того момента, как в 1985 г. Горбачев пришел к власти, Крозье был в числе советников Тэтчер, которые полагали: то, что называлось “новым мышлением”, было еще одним обманом со стороны Советского Союза – причем “самым амбициозным советским обманом из всех” [Crozier 1990: 244]. Даже после того, как Советский Союз прекратил свое существование, Крозье так и не смог понять, каким образом эволюционировало мышление Горбачева, особенно в тот период, когда он возглавлял Советский Союз. Он не критиковал Маргарет Тэтчер напрямую, но был явно разочарован ее более сбалансированным подходом к развитию ситуации в Советском Союзе во второй половине 1980-х годов, когда она осознала, что Горбачев всерьез намерен изменить строй, который он унаследовал.

 

У Маргарет Тэтчер были и другие советники по коммунистическому миру, обладавшие более широким кругозором, нежели Крозье. Однако всех их объединял крайний скептицизм по отношению к самой идее, что в Советском Союзе может произойти что-то хорошее. Их объединял вокруг себя Хью Томас (ныне лорд Томас), и их собрания обсуждаются в книге одного из участников, Джорджа Урбана [Urban 1996]. Аналитический подход Урбана к коммунистическим странам был гораздо более многогранным, чем у Крозье, однако и он критично относился к тому, насколько Маргарет Тэтчер стала поддерживать Горбачева. По его словам, “…я разделял ее уважение к этому нетипичному и обаятельному советскому лидеру… Однако вера Тэтчер в Горбачева была такова, что она слишком поздно осознала, что поддержка, оказываемая ему в его собственной стране, ослабевает, а сам он ограничен в своих возможностях быть ‘двигателем’ реформ” [ibid.: 4]. Перси Крэдок, советник премьер-министра по вопросам внешней политики с 1984 по 1990 гг. (вплоть до ухода Тэтчер), заходил настолько далеко, что жаловался на “опасную степень близости Тэтчер с Горбачевым в том, что касалось его роли во внутренней политике Советского Союза” (курсив мой – А.Б.). С 1987 г. и впоследствии он также замечал, что “с ней тяжело говорить о Горбачеве полностью объективно” [Cradock 1997: 100]. Крэдок заявляет, что советский лидер становился для Тэтчер “чем-то вроде иконы”, и он также убежден, что на ее суждения “оказывали влияние личные симпатии” [ibid.: 100-101].

 

Крозье, Урбан и Крэдок заблуждались. То, что Маргарет Тэтчер признала Горбачева как представителя иного типа советского лидера – как и осознание ею того, что в Советском Союзе происходят глубинные изменения, – должно считаться ее наиболее ценным вкладом в международную политику. Это было тем более важно, что она оказалась способной поддержать веру президента Рейгана в возможность изменений в Советском Союзе, обратив при этом его внимание на то, что именно Горбачев сможет стать “основным проводником” этой трансформации. Та Маргарет Тэтчер, которая впервые прибыла на Даунинг-стрит, 10 в качестве премьер-министра, была гораздо более скептично настроена по поводу ведения переговоров с Советским Союзом и перспективам возможных изменений в нем, чем даже Форин Офис. Задолго до того, как Тэтчер оставила пост премьер-министра, она стала воспринимать Горбачева с гораздо большим энтузиазмом, нежели профессиональные дипломаты, и смогла в большей степени, чем они, поверить в то, что в Советском Союзе происходят кардинальные изменения.

 

По словам Родрика Брэйтвэйта, когда весной 1989 г. Горбачев, по приглашению Тэтчер, совершил свой третий визит в Великобританию, реакция Форин Офис была отнюдь не восторженной. К тому времени Форин Офис воспринимал развитие ситуации в СССР гораздо более настороженно, нежели премьер-министр. Его сотрудников беспокоило то, что действия Тэтчер подогревали “горбиманию”, которая, как они боялись, завладела общественным мнением Европы [Braithwaite 2010: 31-44, 38]. Что же, в таком случае, заставило Маргарет Тэтчер изменить свое мнение, и какую роль это сыграло в окончании холодной войны?

 

1983 г. оказался ключевым как для внешней политики США в отношении Советского Союза, так и для начала пересмотра Великобританией своего политического курса. Холодная война в этом году стала настолько морозной, что ядерная война могла начаться случайно. Рейган провозгласил свою “стратегическую оборонную инициативу”, иными словами – амбициозный план по созданию противоракетной оборонной системы (широко известной как “звездные войны”). Кроме того, именно в этом году – по сути, даже в том же месяце, в марте – он назвал Советский Союз “империей зла”. Неудивительно, что это вызвало озабоченность и гнев Москвы. Советский лидер Юрий Андропов (пребывание в течение 15 лет на посту главы КГБ наложило определенный отпечаток на его взгляды) был убежден, что таким образом Рейган пытался психологически подготовить американский народ к войне. Часть советской элиты была также озабочена, не являются ли военные учения НАТО, проведенные в 1983 г., прикрытием для подготовки внезапного ядерного нападения на Советский Союз.

 

Двойной агент Олег Гордиевский, полковник КГБ, служивший под прикрытием советского посольства в Лондоне, в то время работал на секретную разведывательную службу Великобритании, МИ-6. Он внес серьезный вклад в стабилизацию ситуации, оповестив британские спецслужбы о том, что в Москве угроза нападения Запада на СССР воспринимается очень серьезно [Howe 1994: 350]. Таким образом, ядерная война могла начаться совершенно случайно. Если бы советское командование было полностью убеждено, что внезапное нападение со стороны Запада действительно приближается со дня на день, то у него неизбежно возникло бы искушение атаковать первым. Другой вариант, когда ядерная война могла начаться случайно, – технический сбой систем раннего оповещения. Ошибочный сигнал системы был бы принят за информацию о том, что ядерное нападение уже практически началось, что, в свою очередь, повлекло бы за собой соответствующий ответ. В общем, какое бы неудовольствие ни вызывало состояние отношений между Россией и Западом у обеих сторон, времена холодной войны не должны вызывать ностальгии ни у кого. Конечно, холодная война была лучше “горячей”, но, по сути, и такое положение дел было крайне опасным. Вот почему важно то, что в 1983 г., после предупреждения Гордиевского, были приняты все меры для того, чтобы убедить СССР в том, что военные учения НАТО никоим образом не являлись репетицией реального удара по Советскому Союзу [ibidem].

 

В администрации Рейгана было немало и тех, кто полагал, что едва ли в Советском Союзе может появиться какой-либо истинный реформатор, поэтому ведение переговоров – это не более чем пустая трата времени. Особенно неуклонно такой точки зрения придерживались глава ЦРУ Уильям Кейси, а также все Министерство обороны во главе с Каспаром Уайнбергером. Напротив, Государственный департамент, который возглавлял Джордж Шульц, отличался более сбалансированным подходом и готовностью контактировать с соперничающей сверхдержавой. На самого Шульца оказал влияние Джек Мэтлок, специалист по Советскому Союзу из Совета по национальной безопасности, который впоследствии сыграл выдающуюся роль в двусторонних отношениях в качестве посла США в Москве (с 1987 по 1991 гг.). Выступления Рейгана несли смешанные и противоречивые сигналы, в то время как политический курс, проводимый Госдепом под руководством Шульца (который встречался со значительным сопротивлением со стороны других частей правительства США), заключался в идее, что США должны разговаривать с позиций силы, но при этом они должны разговаривать с СССР. Даже в первой половине 1980-х годов президент Рейган тоже был не против встреч и общения с советскими лидерами. Однако он жаловался на то, что “при мне эти парни все время умирают”, и небезосновательно: действительно, Леонид Брежнев скончался в ноябре 1982 г. в возрасте 76 лет, Юрий Андропов – в феврале 1984 г. в 69 лет, и Константин Черненко – в марте 1985 г. в 73 года.

 

В 1983 г. в Форин Офис нарастала тревога относительно углублявшихся противоречий между Востоком и Западом и недостатка диалога между ними, что увеличивало опасность конфронтации. Проблемой профессиональных дипломатов было пренебрежительное отношение Тэтчер к Форин Офис, даже невзирая на то, что она делала исключения для отдельных его сотрудников, хорошо себя перед ней зарекомендовавших. Более того, в особенно натянутых отношениях она находилась с министром иностранных дел Френсисом Пимом. Тэтчер назначила его на этот пост в апреле 1982 г., а уже в июне 1983 г. она без лишних церемоний его уволила. По словам самого Пима, “что бы об этом ни говорили, моя встреча с премьер-министром вечером пятницы, 10 июня 1983 г., была краткой и по делу. ‘Френсис, – сказала она, – мне нужен новый министр иностранных дел’” [Pym 1984: ix]. Пим был обеспокоен недостаточностью диалога между Востоком и Западом и критично отнесся к решению Тэтчер не посещать похороны Брежнева в ноябре 1982 г. Новый министр иностранных дел сэр Джеффри Хау был, на тот момент, большим сторонником премьер-министра. До этого он являлся канцлером казначейства (что примерно соответствует министру финансов). Как неофит в Форин Офис, летом 1983 г. он был не в силах доминировать во внешней политике Великобритании. На самом деле, доминировать во внешнеполитическом курсе ему не позволили и впоследствии, – что понятно, учитывая личность Маргарет Тэтчер. (Правда, в итоге последнее слово осталось-таки за Хау. Именно его добровольный уход из правительства, возглавляемого Тэтчер, в знак протеста против ее манеры руководить, спровоцировал кризис в руководстве Консервативной партии и в парламентской фракции, который и привел к ее вынужденной отставке в ноябре 1990 г.)

 

Два человека, сыгравшие особенно важную роль в том, чтобы убедить Маргарет Тэтчер, что настало время посмотреть свежим взглядом на внешнеполитический курс Великобритании (в особенности в том, что касалось отношений с СССР и странами Восточной Европы), были старшими советниками премьер-министра. Это были, в 1983 г., ее личный секретарь Джон Коулз (кто, много позже, стал сэром Джоном Коулзом и главой дипломатической службы Великобритании) и сэр Энтони Парсонс (кто, по окончании своей службы в качестве представителя Великобритании в ООН в 1982 г., стал советником премьер-министра по вопросам внешней политики). И Коулз, и Парсонс сами были профессиональными дипломатами, но с того момента, как такие люди переезжают на Даунинг-стрит, 10, главным объектом их лояльности становится премьер-министр. (В любом случае, ни Коулз, ни Парсонс не стали настолько неразрывно связанными с именем Тэтчер, как Чарльз Пауэлл – ныне лорд Пауэлл, – кто занял пост личного секретаря после ухода с него Коулза в середине 1984 г.)

 

Коулз и Парсонс смогли убедить Маргарет Тэтчер, что неплохо было бы провести семинар, посвященный СССР и Восточной Европе, и пересмотреть отношения Великобритании со странами коммунистического блока. Эта встреча, которая была проведена в резиденции премьер-министра Чекерс 8-9 сентября 1983 г., в итоге оказалась крайне важной. Когда, спустя несколько лет, я спросил Парсонса, как бы он оценил значимость этого события, он ответил: “Оно изменило внешнюю политику Великобритании”. Позже и сэр Малькольм Рифкинд, который в 1983 г. занимал в Форин Офис пост государственного министра, ответственного за отношения с СССР (впоследствии он стал министром иностранных дел в правительстве Джона Мэйджора), сказал мне, что полностью согласен с этим утверждением[1].

 

Много споров развернулось вокруг того, кто именно должен принять участие в семинаре. Все соглашались с тем, что это должны быть эксперты, но прежде всего Тэтчер показали список, составленный из сотрудников Форин Офис. Она категорически не приняла этого, оставив на предложенном списке пометку: “Я не желаю ничего подобного. Мне неинтересно приглашать каждого рядового министра или всех, кто когда-либо имел дело с этой темой внутри Форин Офис. Форин Офис должен подготовиться заранее. Я хочу, чтобы на семинаре присутствовали и люди, которые действительно изучали Россию – русское мышление, – и у кого есть какой-то опыт жизни там. Больше половины людей из списка знают меньше, чем я” [Thatcher 1993: 451].

 

Форин Офис, со своей стороны, беспокоился о том, что если будут приглашены люди “извне”, то это будут те, кто давали Тэтчер советы на ее политических семинарах – такие, как Крозье, кого они считали идеологом холодной войны и непримиримым экстремистом в этом отношении. Фактически, восемь специалистов, приглашенных “извне”, были выбраны в ходе процесса, в котором премьер-министр принимала немалое участие, но в результате которого были выбраны ученые, которые не входили в список, предложенный Форин Офис, и не являлись частью совещательного круга Тэтчер по политическим вопросам. Это были люди, обладавшие дополнительным опытом и знаниями по различным аспектам жизни в Советском Союзе и странах Восточной Европы. Каждый из этих ученых написал доклад объемом от 6 до 8 страниц, которые Тэтчер прочла и прокомментировала в августе, пока гостила у Елизаветы II в королевской летней резиденции, шотландском дворце Балморале. Как Форин Офис, так и Министерство обороны подготовили к семинару гораздо более объемные материалы, с которыми премьер-министр также ознакомилась заранее. Доклад, подготовленный Форин Офис, занял 84 страницы, 50 из которых были посвящены отношениям между Востоком и Западом.[2] Специалисты “извне” присутствовали на семинаре, проходившем 8 сентября 1983 г., в течение первых шести часов.

 

Маргарет Тэтчер посвящает две с половиной страницы своих мемуаров встрече в сентябре 1983 г. в Чекерсе. У человека, прочитавшего эти воспоминания, вполне может сложиться впечатление, что на этой встрече, кроме премьер-министра, присутствовали исключительно ученые, так как ни присутствовавшие на семинаре коллеги Тэтчер из министерств, ни материалы, подготовленные Форин Офис и Министерством обороны, даже не упоминаются. Маргарет Тэтчер не называет имена участвовавших ученых, но в своих мемуарах она пишет о них так: “К тому времени, когда семинар был уже в самом разгаре, я почувствовала, что здесь были нужные люди, а также – первоклассные доклады. Сведения, которые в них содержались, охватывали практически все факторы, которые нам следовало бы принимать во внимание на годы вперед в том, что касалось отношений с Советами и их системой. Мы обсуждали советскую экономику, технологический застой и его последствия, значение религии, советскую военную доктрину и их оборонные расходы, а также выгоды, которые СССР имеет от контролирования Восточной Европы, и ту цену, которую ему приходится за это платить… Возможно, для меня самым полезным докладом оказался тот, который описывал и анализировал структуру власти внутри Советского Союза. Он позволил облечь плотью тот остов, который я уже узнала от Роберта Конквеста, пока находилась в оппозиции” [ibidem][3].

 

 

Один из пунктов в этом докладе по структуре власти в СССР (автором которого был я) заключался в том, что процесс демократизации может начаться изнутри правящей Коммунистической партии. Это произошло в Чехословакии во второй половине 1960-х годов, – возникновение движения, кульминацией которого стала “пражская весна” 1968 г. Я предположил, что нужно слишком слепо следовать историческому и культурному детерминизму, чтобы утверждать, будто такое не может произойти и в Советском Союзе. В любом случае, возможно, Тэтчер упомянула о моем материале как о “наиболее полезном”, потому что я впервые привлек ее внимание к Михаилу Горбачеву как к деятелю, который может стать будущим реформатором Советского Союза. В этом материале, написанном до семинара, я описал его как “наиболее образованного члена Политбюро и, возможно, – обладающего самым открытым мышлением”, добавив при этом: “Он может быть наиболее многообещающим выбором как для советских граждан, так и с точки зрения внешнего мира”. Имя Горбачева не было упомянуто в материале, подготовленном Форин Офис.

 

По итогам предварительного чтения моего доклада Тэтчер подчеркнула несколько пунктов (то же она сделала и в отношении остальных), но она не подчеркивала того, что я написал о Горбачеве. На тот момент это имя ей ни о чем не говорило. В любом случае, всех восьмерых ученых попросили сделать 10-минутный доклад, в котором они могли или сделать какие-либо устные дополнения к своему докладу, или развить те идеи, которые уже были ими изложены письменно. После наших презентаций последовала дискуссия, главным образом – в форме вопросов с той стороны стола, где находились члены правительства, при этом премьер-министр вмешивалась больше всего. (Правда, Джеффри Хау отмечает в своих мемуарах, что Тэтчер была “необычно сдержанна, и экспертам по их материалам позволяли говорить достаточно полно” [Howe 1994: 315].) Я воспользовался этой возможностью, чтобы развить то, что я сказал о Горбачеве как о лучшей надежде на реформы, вслед за чем Тэтчер обернулась к министру иностранных дел Хау и сказала: “А не пригласить ли нам господина Горбачева в Великобританию?”. Хау что-то пробормотал в знак согласия. [4]

 

Приглашение Горбачева в Великобританию не последовало немедленно. Наиболее принципиально важным заключением, принятым по итогам семинара 1983 г., был переломный вывод о необходимости налаживания контактов с Советским Союзом и Восточной Европой. Ученые единогласно высказывались в пользу этого, когда Тэтчер спрашивала их, какие рекомендации по внешнеполитическому курсу они могли бы дать. Наша точка зрения была такой: “Чем больше контактов – тем лучше, причем на всех уровнях: от диссидентов до генеральных секретарей”. Важно отметить, что этот совет полностью согласовывался с мнением Форин Офис, но, учитывая то, каким было мнение Тэтчер относительно самого Форин Офис, важно было, что она слышала этот дополнительный совет и от специалистов, приглашение которых на семинар в Чекерсе она лично одобрила. Всего два месяца спустя Тэтчер в неофициальной беседе с главами стран Содружества в Дели отозвалась о Советском Союзе так: “Только посредством контактов… мы можем надеяться оказать влияние на других” [ibid.: 350]. По итогам семинара в Чекерсе было решено, что министр иностранных дел должен посетить все страны Восточной Европы, а премьер-министр в первую очередь отправится с визитом в Венгрию. Венгрия на тот момент была страной с самым мягким коммунистическим режимом в Восточной Европе.

 

В принципе, приглашение Горбачеву можно было выслать сразу же, но Андропов был еще жив, Константин Черненко был вторым человеком в КПСС, а Андрей Громыко, конечно же, – все еще министром иностранных дел. Если бы в таких обстоятельствах Горбачев был выделен таким приглашением, это, скорее всего, принесло бы ему больше вреда, чем пользы, и едва ли ему кто-либо дал бы разрешение на выезд в Великобританию. Фактически, после дискуссий в правительстве по итогам семинара, было решено, что в Лондон будет приглашен Юрий Андропов. В любом случае, Андропов был слишком болен, чтобы кудато ехать. Уже после его смерти, когда главой СССР стал Черненко, появилась возможность пригласить Горбачева. К тому моменту он был назначен вторым секретарем КПСС, а одной из формальных обязанностей второго секретаря было председательствовать в номинальном, по большей части, Комитете по иностранным делам Верховного совета, умирающем и бессильном законодательном органе СССР. Зато это предоставило премьер-министру и Форин Офис удобный повод пригласить Горбачева, выслав приглашение от председателя комитета по международным делам Палаты общин сэра Энтони Кершо.

 

Письмо от имени Кершо (подготовленное, однако, в Форин Офис) пришло в Москву в июне 1984 г. Джеффри Хау сказал тогда послу Великобритании в СССР сэру Иэну Сазерленду, что он “обязан ясно дать понять: если Горбачев приедет, то он будет принят на высочайшем политическом уровне (т.е. премьер-министром) и будет участвовать во встречах с членами правительства по широкому кругу вопросов, требующих обсуждения”. Хау добавил, что Горбачев будет проинформирован о том, что приглашение “отражает желание британского правительства выстроить диалог по широкому кругу вопросов с Советским Союзом” [Howe 1984].

 

Визит Горбачева в Великобританию в декабре 1984 г. – за три месяца до того, как Черненко умер и Горбачев стал его преемником на посту Генерального секретаря ЦК КПСС – имел крайне значимую роль, так как именно он положил начало важным политическим отношениям с Маргарет Тэтчер. Горбачев произвел глубокое впечатление на британских политиков, СМИ и общество. Он часто улыбался, как и его привлекательная жена Раиса, приехавшая вместе с ним. На встречах с премьер-министром и другими членами правительства он интересно дискутировал, не прибегая к догмам, и оставил впечатление человека с открытыми взглядами. На тот момент, когда Черненко все еще был главой СССР, а Громыко – все еще министром иностранных дел, Горбачев был вынужден следить за тем, как его выступления воспримут дома, и поэтому ему приходилось маневрировать внутри рамок, заданных существовавшим на тот момент политическим курсом СССР. Когда в феврале 1985 г. советский посол Виктор Попов вместе со своей женой приехал на ужин в Колледж Св. Антония в Оксфорде (Черненко к тому моменту оставалось прожить около месяца), он сказал мне в личной беседе, что это был визит, совершенный “правильным человеком в правильное время”, и что он был “успешным и полезным во многих отношениях”. Жена посла добавила, что одной из причин успешности визита было то, что чета Горбачевых не выглядела, “как восковые фигуры из музея мадам Тюссо”. [5] То, что многие из старших коллег Горбачева выглядели именно так, было понятно и без пояснений.

 

За ночь до того, как Горбачев прибыл в Великобританию в декабре 1984 г., я был одним из четырех ученых (остальными были Алек Ноув, Майкл Кейзер и Лоуренс Фридман), которые, вместе с единственным бизнесменом, Норманом Вудингом, были приглашены на Даунинг-стрит, 10, чтобы дать пояснения премьер-министру. Остальных пригласили для того, чтобы они рассказали об экономике, обороне и внешней политике, а также – о деловых экономических интересах Великобритании. Я был приглашен конкретно для того, чтобы рассказать о Горбачеве. (К тому моменту уже сменились и личный секретарь Тэтчер, и ее советник по вопросам внешней политики, так что это были не те люди, которые организовывали и принимали участие в семинаре в Чекерсе в сентябре 1983 г. Из этого я делаю вывод, что своим приглашением я обязан тому, что Тэтчер вспомнила о моем письменном и устном докладах про Горбачева.) Для того, чтобы сделать этот визит Горбачева как можно более успешным, заранее предпринимались все возможные усилия, но наиболее важным было то, как его оценит Тэтчер, когда они наконец встретятся. Фактически, когда этот визит подошел к концу, она смогла напрямик, совершенно откровенно, заявить: “Мне нравится господин Горбачев. С ним можно иметь дело” [Financial Times 1984: 26]. (В течение следующего семинара в Чекерсе в феврале 1987 г. – я на нем присутствовал – Тэтчер заметила, что Горбачев был “единственным коммунистическим лидером, с которым я могу хорошо поспорить”. Они и в самом деле немало спорили – всегда, однако, с глубоким взаимным уважением.)

 

Важность установленного между ними контакта возрастала еще больше ввиду бесспорного антикоммунистического настроя Тэтчер и того, что она была иностранным лидером, с чьим мнением в Вашингтоне считались больше всего. Когда визит Горбачева в Великобританию в 1984 г. подошел к концу, она вылетела в США и провела встречу с Рейганом и его высокопоставленными чиновниками в Кемп-Дэвиде. Джордж Шульц отмечает в своих мемуарах, что премьер-министр говорила о Горбачеве с энтузиазмом [Shultz 1993: 509]. Рассекреченные стенограммы дискуссий в Кемп-Дэвиде обеспечивают более чем достаточно подтверждений этому. Тэтчер продолжала придерживаться жестких позиций относительно вопросов контроля над вооружениями и оставалась ярым сторонником обладания Великобританией ядерным оружием, но она была впечатлена тем фактом, что Горбачев мог дискутировать свободно и гибко. Во время своей встречи с Рейганом, Шульцем, Бушем-ст. и советником по национальной безопасности Макфарлейном 22 декабря 1984 г. в Кемп-Дэвиде она противопоставила Горбачева Андрею Громыко, отметив, что Горбачев “был гораздо менее зажатым, более обаятельным, открытым к дискуссиям и дебатам, и не цеплялся за заранее подготовленные записи”. Она добавила, что его жена была “такой же очаровательной”. [6]

 

Тэтчер не пришлось долго ждать следующей встречи с Михаилом Горбачевым. Черненко скончался вечером 10 марта 1985 г., а уже днем 11 марта свершилась самая быстрая в истории передача власти за всю историю Советского Союза, – Горбачев был избран новым лидером страны. Тэтчер присутствовала на похоронах Черненко, и у нее состоялся оживленный разговор с Горбачевым. По графику на него отводилось 15 минут, так как в Москву тогда съехалось немало зарубежных глав правительств, и всем им хотелось познакомиться с новым и относительно молодым генсеком. Однако фактически беседа Тэтчер и Горбачева продолжалась почти час. Джеффри Хау был на этой встрече, и он вспоминает в своих мемуарах, что не все в Форин Офис, ознакомившись с записями по итогам встречи, были рады такому дружелюбию. (У Форин Офис был свой набор мнений, как следует вести себя по отношению к Советскому Союзу.) Хау приводит в пример высказывание одного чиновника о том, что “это крайне нетипично для премьер-министра, но такое впечатление, что у нее колени подгибаются, когда она ведет личную беседу с этим обаятельным господином Горбачевым”. Хау комментирует это так: “Ему не стоило беспокоиться. Действительно, оба лидера были расположены друг к другу и общались с удовольствием. Однако ни Маргарет, ни Михаил полностью не ослабляли свою бдительность” [Howe 1994: 430].

 

Именно в свете этого события (и особенно – последующих встреч между Горбачевым и Тэтчер) сэр Перси Крэдок, в начале 1984 г. сменивший сэра Энтони Парсонса на посту советника премьер-министра по вопросам внешней политики, составил свой отчасти саркастический взгляд на отношения между Горбачевым и Тэтчер. Крэдок писал: “Госпожа Тэтчер вплотную приблизилась к тому, чтобы заявить, что она открыла, даже придумала Горбачева; ее встречи и дебаты с ним намеренно проводились на высочайшем уровне и многое добавили к ее личной репутации, как и к репутации Великобритании. Если говорить более серьезно, то она действовала как посредник между Горбачевым и Рейганом, ‘продвигая’ первого Вашингтону как ‘человека, с которым можно иметь дело’, и действуя как агент влияния в обоих направлениях” [Cradock 1997: 201].

 

Впрочем, не только Крэдоку, но и никому другому не удалось объяснить, почему то, что Маргарет Тэтчер “с нуля” развила прочные и все более теплые отношения с Горбачевым, принесло больше вреда, чем пользы. Встречи Тэтчер с Горбачевым не привели ни к тому, чтобы она оставила какие-то свои взгляды относительно несправедливости или неэффективности коммунистического режима, ни к тому, чтобы поколебалась ее эмоциональная привязанность к британскому ядерному оружию, которую Горбачев (и не только он) считал выходящей за разумные рамки.

 

1987 г. стал особенно важным как для Советского Союза, твердо ставшего на путь реформ, так и для более глубокого осознания Тэтчер того, что происходило в Москве. Она получила приглашение нанести визит на высочайшем уровне в СССР в марте 1987 г. И вновь накануне этого события она провела семинар – в феврале. Я был среди приглашенных. На этот раз среди участников “извне” (в их число входили историки Роберт Конквест и сэр Майкл Говард, а также американский политолог Северин Биалер) было немало разногласий. Чарльз Пауэлл написал об этой встрече отчет, в котором выводы весьма сильно склоняются в пользу тех, кто скептически относился к возможности каких-либо фундаментальных изменений в советском строе. Среди заключений, согласно Пауэллу, было то, что от реформ в Советском Союзе нельзя ожидать “ничего кардинального или далеко идущего”, а также – то, что советская политическая система “в лучшем случае лет через 20 эволюционирует во что-либо, напоминающее сегодняшнюю Югославию” [Cabinet Office Papers 1987 (доступ получен в соответствии с британским Актом о свободе информации)].

 

Часть собравшихся на семинаре не разделяли эту точку зрения, и, разумеется, в их число входил и я (как можно легко убедиться, обратившись к статьям, которые я публиковал в то время). В своем отчете Пауэлл признавал, что дискуссия эта “выявила различие между теми (в основном это касалось экспертов по Советскому Союзу), кто был впечатлен масштабами и энергией горбачевских реформ, и теми – как правило, неспециалистами, – кто не верил, что реальные перемены могут стать возможными или что им позволят осуществиться, а также сомневались в мотивах Горбачева. Проще говоря – разницу между энтузиастами и кептиками”.

 

Сотрудник Форин Офис, передавший отчет Пауэлла небольшой группе высокопоставленных дипломатов, цитирует Мартина Николсона, специалиста по Советскому Союзу в секретариате кабинета министров, составившего список из имен “энтузиастов” и “скептиков”. Он упоминает четырех “энтузиастов”, одним из которых был я; но также в этот квартет входил и сэр Брайан Картледж, бывший в то время послом Великобритании в Москве. В прошлом он создал себе репутацию сторонника жесткого курса. Личное непосредственное впечатление от гласности и перестройки изменило его оценки. Николсон помещает неофициального советника Тэтчер Хью Томаса рядом с Конквестом и Говардом в числе “скептиков”, – хотя Томас, насколько я помню, был в каком-то отношении наиболее скептичным из всех троих. Сотрудник Форин Офис, составлявший аннотацию к отчету Пауэлла, отметил, что Биалер, по контрасту как с “энтузиастами”, так и со “скептиками”, занимал позицию, которую он назвал “благоразумной серединой”.[7] Пауэлл в своей собственной записке с примечаниями говорит, что он, возможно, “допустил небольшую погрешность в пользу слишком негативного восприятия того, что происходит в Советском Союзе”. Когда, примерно 20 лет спустя, этот отчет был рассекречен и я смог его прочесть, у меня сложилось такое впечатление, что и он сам на тот момент находился в лагере “скептиков” вместе со своим коллегой по Даунинг-стрит, 10 Перси Крэдоком, и поэтому в своем отчете он взял за основу изображения скептический подход.

 

В любом случае вскоре это уже не имело значения. Тэтчер выслушала аргументы разных сторон по поводу текущей ситуации в Советском Союзе и прочитала немало статей, посвященных этой теме. Она также внимательно ознакомилась с выступлениями самого Горбачева. В дополнение к этому ее ввел в курс дела бывший агент КГБ Олег Гордиевский, которому к тому времени помогли покинуть СССР и который уже жил в Великобритании. В общем, премьер-министр очень хорошо подготовилась к встречам с советскими политиками и журналистами. Ее визит стал триумфальным успехом, и, честно говоря, она вернулась в Великобританию членом лагеря “энтузиастов”. Она стала одной из тех, кто считал, что в СССР происходят по-настоящему важные перемены и что существует возможность осуществления реформ, влекущих за собой серьезные последствия. При этом она по-прежнему считала более чем сомнительным, что в советской внешней и оборонной политике могут произойти столь же глубокие изменения. В Москве Тэтчер предоставили возможность дать интервью в прямом эфире на советском телевидении. Оно произвело глубокое впечатление на широкую аудиторию советских телезрителей (по словам “Известий”, практически на весь народ). Вопросы ей задавали трое советских журналистов, но для того, кто так тщательно подготовился к визиту и кому были настолько привычны интервью во враждебной обстановке (а также каверзные “вопросы премьер-министру” из Палаты общин), они были не соперники. Когда они начали настойчиво расспрашивать ее о ядерном сдерживании, то выяснилось, что Тэтчер гораздо больше осведомлена “не только по этому вопросу, но также и по размеру и потенциалу советского ядерного арсенала. Она их по стенке размазала” [Braithwaite 2010: 31-44, 36].

 

Многие из русских, которых я встречал в те годы, выражали свое восхищение выступлением Тэтчер. Другие были раздосадованы тем, что их домашняя команда была так решительно разбита в пух и прах. Сама Тэтчер позже написала: “Этому интервью позволили появиться на советском телевидении ‘без купюр’, что я впоследствии расценила как доказательство тому, что моя вера в искренность намерений господина Горбачева не была ошибочной” [Thatcher 1993: 483]. Визит Тэтчер не только укрепил ее международные позиции, но и оказался достаточно полезным для Горбачева. Он сказал Политбюро, что на него произвело впечатление ее знание текущей ситуации в Советском Союзе и что его общение с ней помогло ему понять, как воспринимают советскую политику в Западной Европе. Это навело его на мысль о создании Института Европы в Москве как аналога Институту США и Канады, уже существовавшему в то время [Черняев 1993: 140-141]. Тэтчер встречалась с бывшими советскими диссидентами, включая Андрея Сахарова, которому позволили вернуться из его ссылки в провинции и который на тот момент играл заметную роль в советской общественной жизни. Она была далека от того, чтобы относиться к советскому политическому курсу некритично, особенно в том, что касалось внешней и военной политики. Однако она ясно дала понять, что восхищается курсом реформ Горбачева. В своих мемуарах Тэтчер замечает: “То радушие, которое было мне оказано по прибытии – как теплые чувства русской толпы, так и уважение, проявляемое представителями советской власти в течение долгих часов переговоров, – были знаком того, что в стране происходит что-то, внешне незаметное, но крайне важное”. Это был “без сомнения, совершенно чудесный и самый важный зарубежный визит из всех, что я когда-либо совершала” [Thatcher 1993: 485].

 

У Тэтчер была еще одна, гораздо более короткая встреча с Горбачевым в Великобритании в конце 1987 г., когда он остановился на базе Королевских ВВС в Брайз-Нортон по дороге в Вашингтон на встречу с президентом Рейганом. Запись этой беседы – сделанная со стороны Горбачева Анатолием Черняевым – показывает, что это была крайне откровенная дискуссия. Горбачев сказал премьер-министру, что несогласия во взглядах не было “даже в нашем Политбюро”, а Тэтчер заверила его в том, что то же самое относилось и к британскому Кабинету министров. Горбачев по своей инициативе высказал мнение о том, что “до настоящего времени у нас не было возможности выйти за рамки сталинистской системы административного управления”. Предыдущие попытки изменений были полумерами, но теперь предпринималось нечто совершенно иное. Оба лидера, как обычно, поспорили по поводу ядерного оружия, но завершили дискуссию на дружеской ноте: Тэтчер вновь пригласила Горбачева совершить официальный визит в Великобританию, и он сказал, что обязательно примет это предложение. [8] Горбачев действительно прибыл в Великобританию с официальным визитом в апреле 1989 г., и Тэтчер также впоследствии совершила две официальные поездки в СССР, пока она все еще находилась на посту премьер-министра – в сентябре 1989 и в июне 1990 г. Визит Горбачева в Великобританию весной 1989 г. был, возможно, последним, когда Тэтчер смогла оказать помощь в качестве посредника между Москвой и Вашингтоном. Горбачев был обеспокоен тем, что Джордж Буш-ст. не продолжил политику в том же духе, которого в последнее время придерживался Рейган. В отношениях между США и СССР наступило долгое затишье на все то время, пока администрация Буша совершала переоценку политики, которую проводил Рональд Рейган.

 

Посол США в Москве Джек Мэтлок был обеспокоен утратой динамики в отношениях между США и Советским Союзом. В своих мемуарах он замечает: “Хоть я и ожидал, что Буш заменит большую часть министров и их подчиненных, я не был готов к его тактике, которая гораздо больше напоминала вражеский захват, чем мирную передачу власти” [Matlock 1995: 185]. По словам Мэтлока, со стороны Буша было бы гораздо более разумно “приветствовать намерения Горбачева и сказать, что если он настроен серьезно и действительно может осуществить перемены, о которых говорит, то холодную войну можно будет, наконец, оставить в прошлом. Он же предпочел этому ту точку зрения, что холодная война вовсе не окончена, и поэтому ему необходимо несколько месяцев для того, чтобы пересмотреть политику в отношении Советского Союза” [Matlock 2004: 314].

 

Горбачев в своей знаменитой речи в ООН в декабре 1988 г. в числе прочих важных заявлений сказал, что люди всех стран имеют право сами решать, при каком политическом строе они хотят жить [Горбачев 1990: 184-202, 188]. Тот факт, что в 1989 г. советские войска оставались в своих казармах, пока страны Восточной Европы одна за другой становились некоммунистическими и независимыми, наглядно продемонстрировал, что Горбачев говорил это действительно совершенно серьезно. Поскольку Буш принадлежал к умеренному крылу Республиканской партии, в Вашингтоне он чувствовал себя более уязвимым, чем Рейган в те времена, когда тот начинал контактировать с советским руководством. Тэтчер сделала все возможное для того, чтобы убедить Горбачева в том, что США все еще очень позитивно воспринимают советскую перестройку, и она настаивала, чтобы американская администрация это отчетливо дала понять. Мэтлок кстати замечает, что “президент Буш нуждался в пересмотре политики не для того, чтобы войти в курс дела или изменить политический курс, но для того, чтобы вновь убедить правое крыло Республиканской партии в том, что он не проявляет мягкотелости по отношению к Советскому Союзу, а также для того, чтобы найти то, что будет отличать его политику от политики Рейгана” [Matlock 2004: 314].

 

Существует миф (особенно популярный в США), что изменения были навязаны Советскому Союзу извне, и что холодная война окончилась в результате рейгановского курса на увеличение военных расходов и антикоммунистической риторики. Считать так – значит не только резко недооценивать внутреннюю способность Советского Союза к переменам, но и чрезмерно упрощать политику Рейгана в отношении СССР, как и его желание остаться в памяти как миротворец, а не как подстрекатель к войне. [9] Более того, это можно считать опасным недопониманием: полагать, что именно военное давление тогда привело к желанному результату, значит считать, что оно и сегодня на это способно, что уже означает пренебрежение уроками истории. Фактически далеко не очевидно, что наиболее привилегированная часть советской элиты что-либо выигрывала от радикальных реформ или от асимметричного сокращения вооружений, на которые пошел Горбачев. Разумеется, часть представителей советского ВПК была настроена всецело против этих мер. Александр Яковлев, с 1988 г. отвечавший в ЦК КПСС за международные отношения, и министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе подвергались в своей стране все большим нападкам за то, что продолжали проводить эту политику.

 

Истинной целью этих атак был Горбачев до тех пор, пока его власть и авторитет как генерального секретаря Коммунистической партии (а с марта 1990 г. – и как президента Советского Союза) не сделали его более сложной мишенью для открытых нападок со стороны оппонентов. Необходимо помнить, что баланс материальных и военных ресурсов существенно склонялся в пользу США – а не Советского Союза – в те времена, когда Сталин подчинял себе страны Центральной и Восточной Европы, навязывая им систему правления по советскому образцу (в годы сразу после окончания Второй мировой войны). В противоположность этому, к 1980-м годам как у США, так и у СССР было достаточно средств, чтобы стереть другого с лица земли. Американское военное давление было бы совершенно неадекватным объяснением политики, проводимой Горбачевым.

 

 

Маргарет Тэтчер, в особенности в середине 1980-х годов, сыграла крайне значительную роль в налаживании реального диалога между Востоком и Западом. Она также стала первым авторитетным западным политиком, который выделил Михаила Горбачева как советского лидера, крайне отличавшегося от всех своих предшественников. То, что она сумела убедить в этом и Рональда Рейгана, было особенно важным в период, который продолжался приблизительно год – между ее первой встречей с Горбачевым и знакомством Рейгана с новым советским лидером в Женеве в ноябре 1985 г. В своих мемуарах Джеффри Хау пишет, что тот напор, с которым Маргарет Тэтчер выступала за диалог с Москвой, “сыграл решающую роль в отказе президента Рейгана от риторики ‘империи зла’”, а также и в том, что Рейган решился последовать примеру Тэтчер и наладить хорошие отношения с Горбачевым. Хау добавляет: “Я иногда думаю, что историки, может быть, будут считать это ее главнейшим достижением во внешней политике. Тогда получается, что наш сентябрьский (1983 г. – А.Б.) семинар в Чекерсе был гораздо более важен, чем мы тогда осознавали” [Howe 1987: 317].

 

До того, как Рейган впервые встретил Горбачева в конце 1985 г., Тэтчер уже имела долгий и положительный опыт общения с Горбачевым как в Москве, так и в Великобритании. К тому моменту, когда она смогла вновь попробовать себя в роли посредника – на сей раз, между Горбачевым и президентом Бушем – в первой половине 1989 г., ее дипломатическая роль в разрешении проблемы холодной войны уже миновала свой пик. Конечно, на всех этапах решающую важность имели отношения между США и СССР. В заключительном периоде окончания холодной войны канцлер Германии Гельмут Коль сыграл гораздо более важную роль, нежели Маргарет Тэтчер. Вопрос воссоединения Германии был окончательно урегулирован в двусторонних дискуссиях между Колем и Горбачевым, при этом поддержка немецкой стороне исходила из Вашингтона. Тэтчер, напротив, относилась к идее объединения Германии с плохо скрываемым неодобрением, причем единственным, кто поддерживал ее взгляды, был президент Франции Миттеран. Ей потребовалось гораздо больше времени, чем Горбачеву, чтобы принять тот факт, что воссоединение Германии рано или поздно все равно произойдет и что следовало бы обратить это на пользу собственным интересам. Германия уже не имела ничего общего с той Германией времен Второй мировой войны, какой Тэтчер запомнила ее с юных лет. Упорное нежелание Тэтчер признать произошедшие перемены подорвало доверие к ней как в Европе, так и в США.

 

Тем не менее, тот факт, что такой уважаемый политик, как Маргарет Тэтчер, в середине 1980-х признала, что в СССР могут происходить глубокие изменения, а также ее стремление доказывать в столицах Европы и в Вашингтоне, что Горбачев заслуживает поддержки, должно оцениваться как большое достижение, если подводить итоги всей ее деятельности на посту премьер-министра в целом. Именно общение с советским лидером, являвшимся сторонником радикальных реформ (к этому пришли и Тэтчер, и Рейган, и, в конце концов, – даже Буш), а не настаивание на агрессивной позиции, было самым важным, что позволило привести холодную войну к мирному завершению и помогло странам с коммунистическим строем освободиться от него минимальной кровью.

 

Позиция Тэтчер во внешней политике парадоксальным образом выходила за рамки политики Форин Офис, который по своей институциональной природе отличался осторожностью. Не менее парадоксально и то, что приход Тэтчер к мысли о необходимости взаимодействия со странами коммунистической Европы сделал ее ближе к основной точке зрения Форин Офис. Это же отдалило Тэтчер от взглядов тех ее политических союзников из внешнего правительства, кто влиял на нее во времена, когда она была лидером оппозиции, а также в первые годы ее пребывания на посту премьер-министра. Она сражалась с холодной войной изо всех сил. В то же время, Тэтчер распрощалась с компанией неисправимых “холодных воинов”, входивших когда-то в число ее главных почитателей, когда выяснилось, что они были слишком слепы для того, чтобы заметить фундаментальные перемены в коммунистическом мире – в первую очередь, в СССР, – даже когда это происходило прямо у них на глазах. Маргарет Тэтчер была не так глупа. Вообще, тот факт, что она была достаточно проницательна, чтобы к 1987 г. четко понять, что в Советском Союзе проходят серьезные реформы, имеет большую историческую значимость. И то, что она наладила политическую, а позднее даже личную дружбу с политиком – откуда бы Вы думали – из Кремля, начав считать его реформатором со схожими целями, явно является чем-то большим, чем просто “пометкой на полях” в рассказе о том, как подошла к концу холодная война.

 

 

 

Горбачев М.С. 1990. Выступление в Организации Объединенных Наций 7 декабря 1988 года. – Избранные речи и статьи. М.: Политиздат, Т. 6.

Запись беседы М.С. Горбачева с премьер-министром Великобритании М.Тэтчер 7 декабря 1987 г. Архив Фонда Горбачева. М.
 

Черняев А.С. 1993. Шесть лет с Горбачевым: по дневниковым записям. М.: Культура.

BraithwaiteR. 2002. Across the Moscow River: The World Turned Upside Down. New Haven,L.: Yale University Press.

Braithwaite R. 2010. Gorbachev and Thatcher: Witness Remarks. – Journal of European Integration History, vol. 16, № 1.
 

Brown A. 2010. Margaret Thatcher and Perceptions of Change in the Soviet Union. –Journal of European Integration History, vol. 16, № 1.

Brown А. 2009. The Change to Engagement in Britain’s Cold War Policy: The Origins ofthe Thatcher-Gorbachev  Relationship. – Journal of Cold War Studies, vol. 10, № 3 (Summer).

Brown A. 1991. The Leader of the Prologue. – Times Literary Supplement. 30.08.(Статья перепечатана в Mount F. (ed.). 1992. Communism. L.: Harvill).
 

Cabinet Office Papers A 2162 (Revise), 1987. Report by Charles Powell, 01.03. Seminar on the Soviet Union (доступ получен в соответствии с британским Актом о свободе информации).
 

Conquest R. 1968. The Great Terror. L.: Macmillan.
 

Cradock P. 1997. In Pursuit of British Interests: Reflections on Foreign Policy under Margaret Thatcher and John Major. L.: John Murray.
 

Crozier B. 1990. The Gorbachev Phenomenon. L.: Claridge Press.Financial Times, 22.12.1984.
 

Fischer B.A. 2010. US Foreign Policy under Reagan and Bush. – Leffler M.P., Westad O.A. (eds). The Cambridge History of the Cold War. Vol. III: Endings. Cambridge: Cambridge University Press.
 

Howe G. 1994. Conflict of Loyalty. L.: Macmillan.
 

Howe G. 1984., Telegram to British Embassy, Moscow, No. 536, 14 June. Foreign OfficePapers ESB 020/7 (доступ получен в соответствии с британским Актом о свободеинформации).
 

Mann J. 2009. The Rebellion of Ronald Reagan: A History of the End of the Cold War. N.Y.: Viking.
 

Matlock J.F., Jr. 1995. Autopsy on an Empire: The American Ambassador’s Account of the Collapse of the Soviet Union. N.Y.: Random House.
 

Matlock J.F., Jr. 2004. Reagan and Gorbachev: How the Cold War Ended. N.Y.: Random House.Pym F. 1984. The Politics of Consent. L.: Hamish Hamilton.
 

ShultzG.P. 1993. Turmoil and Triumph: My Years as Secretary of State. N.Y.: Scribner’s.
 

Thatcher M. 1993. The Downing Street Years. L.: HarperCollins.
 

Thatcher-Reagan meeting at Camp David of 22 December 1984; transcript (declassified 2000) from Reagan Library Archive. – http://www.margaretthatcher.org/archive.
 

Urban G. 1996. Diplomacy and Disillusion at the Court of Margaret Thatcher: An Insider’s

View. L.: Tauris.

 

---