М. Горбачев. Берлинская стена

Берлинская стена была символом холодной войны. Она материально олицетворяла железный занавес.
А падение «стены» 15 лет назад стало символом прорыва к новому мироустройству не только в Европе, но и в мире в целом, обещавшему прекращение опасного противостояния, снятие угрозы ядерной войны.
Когда я возглавил Советский Союз, на заседаниях Политбюро «стена» то и дело фигурировала в наших рассуждениях. Но первое время никому и в голову не приходило, что ее – если не дни, то годы – уже сочтены.
Построена она не по инициативе советского руководства, хотя, конечно, с его ведома. Уже тогда, при Хрущеве, в Москве понимали, что это не плюс в отстаивании преимуществ социализма. Но при тогдашнем накале противоборства с Западом посчитали ее сооружение необходимым: нельзя было поступиться ГДР’овским режимом.
Это было искусственное образование, прямое детище «холодной войны» – самой трагической ошибки, которой победившие фашизм нации позволили свершиться после такой Войны. Расчленение Германии (хотя инициаторами этого были не мы) и появление ГДР – это, по крайней мере советскими людьми, воспринималось как плата немецкой нации за преступления нацизма.
Справедливости ради всем надо при этом признать, что существование ГДР как союзника СССР позволило наладить такие отношения между русскими и немцами, которые сглаживали постепенно горечь, гнев, неприязнь и даже ненависть, оставленные военным лихолетьем. Экономическое, научно–техническое, культурное взаимопроникновение, сближение на уровне образования, в человеческом плане, браки, особенно в молодежной среде, знание языка – все это готовило почву к тому, что произошло, когда пришло время, – и произошло без кровопролития.
Без этого не было бы Московского договора 1970 года, не было бы «восточной политики» Брандта-Геншера, спокойно воспринятой и использованной Москвой.
О германской проблеме я думал с первых шагов политики перестройки также и во внешней сфере. И ГДР, и еще больше Западная Германия были слишком важной для нас величиной – и не только экономически. Установка была – на всемерное развитие советско-немецких связей. Однако принцип «нерушимости границ» оставался для нас неприкасаем.
Первые мои контакты с Гансом-Дитрихом Геншером, министром иностранных дел ФРГ, президентом Рихардом фон Вайцзеккером, делегацией СДПГ во главе с Вилли Брандтом, с другими многими западногерманскими деятелями, потом с канцлером Гельмутом Колем не оставляли без внимания эту проблему. Собеседники мои аккуратно и вежливо намекали на Берлинскую стену, имея в виду перспективу воссоединения нации. Я держался традиционно: есть официальные договоры, пусть работают, история так рассудила и тоже пусть «поработает» и… рассудит.
Мой визит в ФРГ летом 1989 года позволил мне лучше узнать страну и людей.
«Совместное заявление», которое мы тогда подписали с канцлером, уже намекало на возможность серьезных перемен. Но мы согласны были с Гельмутом Колем, что «единая Германия» появится, дай Бог, через 10 лет, а, может, и через 50. (Это за три месяца до падения «стены»!).
На пресс-конференции после переговоров в Бонне меня напрямую спросили: «А как со стеной?!». Я ответил так: «Ничего нет вечного под луной. Будем надеяться, что мы на правильном пути. Стена появилась в конкретной ситуации, и продиктовано это было не каким-то злым умыслом. ГДР законно решила тогда использовать свои суверенные права. Стена может исчезнуть, когда отпадут предпосылки, которые ее породили. Не вижу тут большой проблемы»…
Но история, на которую я привычно ссылался, уже забурлила, и не только «в подпочве», но и на поверхности. Советская перестройка дала кислорода новым, демократическим процессам в странах-союзниках. И, конечно, действовало мое предупреждение, сделанное в марте 85-го года на встрече с лидерами стран Варшавского Договора: вы – самостоятельны и отвечаете за свои действия, за свою политику перед своими партиями, перед своими народами, никакого вмешательства из Москвы отныне не ждите, его не будет. Я твердо держался сказанного тогда. И в этом убеждалось все большее число людей в Восточной Европе, хотя их «начальство» не очень было довольно предоставленной независимостью, которая означала ответственность, не прикрываемую извне.
Прорывы в «железном занавесе» начали возникать уже весной 1989 года: поток беглецов из ГДР на Запад приобрел массовый характер, а чехи и венгры не только ему не препятствовали, но явно содействовали.
За несколько недель, к осени 1989 года, в ГДР образовалось многотысячное, а потом и многомиллионное демократическое движение против хонеккеровского режима, а по сути – за воссоединение нации (хотя такой лозунг появился чуть позже). Какое еще доказательство нужно тому, что объединительный потенциал, зревший давно, достиг точки взрыва! Когда я посетил в начале октября Берлин по случаю 40-летия ГДР и стоял рядом с Хонеккером на праздничной трибуне, был поражен энергией, темпераментом, решимостью грандиозного шествия сотен тысяч немцев всех возрастов, включая членов правящей партии и ее молодежного Союза (их «комсомола»). Смысл этой манифестации единой воли невозможно было не понять! Мне стало предельно ясно, что режим обречен и часы истории все громче будут отсчитывать приближение того момента (употреблю шахматный термин), когда флажок упадет. Собственно процесс объединения Германии – с исторической точки зрения – надо действительно начинать с падения Берлинской стены. После этого он стал неудержим. Но поддавался регулированию извне и изнутри. В этом состоял главный пункт мировой политики конца 89-го и всего 90-го года.
«Игра» вступила в эндшпиль. «Игра» была очень не простая, временами острая. Надо было учесть слишком много самых разнообразных и пересекающихся интересов, умерять амбиции одних и преодолевать соблазн «посмотреть со стороны» у других. Опасным было форсирование процесса, но нельзя было и опоздать. Темп движения к единству определял мощный порыв всей нации. И остановить его можно было только танками с риском спровоцировать еще одну «большую» войну, которую уж Европа-то наверняка не пережила бы.
Не могу не отметить, что международное урегулирование германского вопроса с участием великих держав и других государств явило собой пример высокой ответственности политиков того поколения и их, так сказать, «качество». Им выпало на долю решать поистине судьбоносную проблему мирового развития. И они продемонстрировали, что это не только в принципе, но практически возможно, если руководствоваться – как лично я определил бы – «новым мышлением». Да, разногласия были, но не они определяли совместную работу партнеров.
При всем при том, когда меня спрашивают: кто главный герой в деле объединения Германии, я отвечаю, не колеблясь: русские и немцы. Без того, что произошло в их отношениях за послевоенные годы, выход на новую политику был бы просто невозможен.
О международных последствиях. Они – прямые и косвенные, ближайшие и долговременные.
Встретившись с президентом Дж.Бушем на Мальте, спустя месяц после падения «стены», мы договорились и о взаимном поведении в германском вопросе. И – что символично в этой связи – объявили об «официальном» прекращении «холодной войны». Протянули друг другу руки, сказав при этом: мы отныне не считаем свои страны противниками.
Через год в Париже «договором 23х» оформлено прекращение вооруженного противостояния в Европе.
Единая Германия, также спустя год, обрела политический статус, достойный наработанного ею после Войны экономического потенциала, стала общепризнанным членом в семье демократических держав, перестала быть реальным напоминанием о незавершенности достигнутого в 1945 году.
Убыстрился процесс реальной, демократической суверенизации стран Восточной Европы.
Высвободились блоковые тормоза европейской интеграции.
Вообще то, что созревало под крышей «холодной войны» и вскоре названо было глобализацией, прорвалось – фигурально выражаясь – через обломки Берлинской стены на новые просторы, приобрело дополнительную скорость, новый размах. Стала формироваться новая международная система… А как мы ее обустраиваем и распоряжаемся ее движущими силами – это уж другая история, конца которой пока не видно. Ликвидация Берлинской стены свою роль выполнила… и своевременно.

"Financial Times Deutschland", 9,11,2004г.